Хуан Мадрид - Считанные дни, или Диалоги обреченных
— Она спит. Не буди ее.
— На субботней фиесте вы будете блистать, Чаро. И сорвете приличный куш — вы ведь такие хитрюги.
— Блистать — это по части Ванессы. Мужики от нее тащатся, потому что она заводная и все время смеется. Мужчинам нравятся смешливые девушки.
— А ты разве не смеешься, когда ходишь на праздники?
— Если они устраиваются с кокой, то нет. Кока не прибавляет мне веселья, лишь снимает сонливость. Другое дело — косячки, ты же знаешь! Травка доставляет мне удовольствие, и я смеюсь. Прошлым летом нам случилось присутствовать в одной компании на шикарной фиесте. Нас отвезли в Моралеху, в загородный дом — тебе такой и не снился! Отвалили по двадцать пять кусков каждой только за то, чтобы мы купались в бассейне в чем мать родила. По знаку хозяина я и Ванесса сбрасывали одежду и лезли в воду. А вслед за нами — целая кодла голых мужчин и женщин, и они повторяли наши действия, понимаешь? От нас требовалось хорошенько их завести… Мы отлично провели время. А еда — пальчики оближешь! Столы ломились от всякой всячины: канапе, креветки и лангусты, пирожные, навалом выпивки. Это был лучший день в моей жизни. Одного не понимаю: почему такие пирушки обязательно проходят в загородных домах?
— И подобным образом. Я имею в виду, что вы постоянно раздеваетесь догола и все такое.
Чаро пристально на него посмотрела.
— Антонио, ну ты чисто дите малое! Иногда ты ведешь себя как полный идиот. За что, по-твоему, нам платят такие деньги? За красивые глаза, да? Другое дело, о таком не всегда говорят прямо в лицо, но ведь все ясно и без слов… Однажды нас позвали на картежный вечер якобы разносить напитки, да забыли предупредить, что разносить надо нагишом.
— Конечно, теперь понимаю. И часто вам приходится посещать такого рода сборища?
— От силы раз пять или шесть. Может, семь, сейчас уже не упомнишь.
— А кто вам поставляет клиентов? Не иначе, как этот подонок Лисардо?
— Ну почему именно он? Слухом земля полнится, верно? Про нас знают и без Лисардо, а он устроил нам всего несколько встреч и почти все — с приятелями своего отца… Эй, Антонио! Да ты, никак, ревнуешь! — Чаро издала сдавленный смешок. — Я давно за тобой замечаю.
— Ревную? Я? Городишь ерунду всякую. С какой стати мне тебя ревновать?
— Вот и я думаю, с какой такой стати? Я ни с кем не сплю, Антонио. И лапать себя не позволяю. Другое дело — раздеваться. Вашему брату, мужикам, нравится смотреть на меня голую, и тебе тоже, или я ошибаюсь?
— Нет, не ошибаешься. Ты великолепная девчонка, Чаро.
— Я догадывалась, что нравлюсь тебе, — не дура. Ты тоже мне симпатичен, даже очень. С тобой легко и спокойно, но я люблю мужа, понимаешь? Просто без ума от моего Альфредо. И поклялась ему самым святым: не допускать до себя никого, пока он сидит в тюрьме.
Вдруг кто-то забарабанил в дверь. По комнате прокатился глухой стук, заставивший Чаро и Антонио вздрогнуть от неожиданности. Ванесса, словно распрямившаяся пружина, взвилась вверх.
— Что такое? Что случилось? — тревожно спросила она.
Стук повторился с новой силой.
Ванесса спрыгнула с постели и побежала открывать. Вошли трое полицейских. На одном красовались джинсы и летняя клетчатая рубашка, остальные — один помоложе, другой постарше — были в форме. Тот, кто помоложе, скрестил руки на груди и оперся о дверную притолоку.
Ванесса попятилась к кровати, демонстрируя старые рваные трусики и линялую майку.
— Не хотите поздороваться, милашки? А ты, Ванесса, прикройся. Думаешь, на тебя полуголую приятно смотреть? — проговорил полицейский в штатском.
Пожилой, одетый в форму, снял фуражку и стал ею обмахиваться. Никто не догадался закрыть дверь. Девушки влезли в кровать и укрылись одеялом.
— Ну и вонища тут у вас! — заметил полицейский, который обмахивался фуражкой.
Антонио продолжал неподвижно сидеть на стуле.
— Веселимся, девочки? Что за праздник в неурочное время? Ничего себе квартирку отхватили. Здесь есть еще кто-нибудь, кроме вас?
Никто не отозвался.
— Я к тебе обращаюсь, Чарито. А не прячете ли вы, случаем, под кроватью Ибрагима?
— Здесь никого нет, сеньор Рафа. Честное слово, — ответила Чаро.
Рафа кивнул полицейскому в форме, и тот, натянув фуражку на голову, заглянул в ванную, а затем прошел на кухню. Не найдя ничего подозрительного, он вернулся в комнату и сморщил нос.
— Ничего. И никого. Сплошные завалы дерьма, как на железнодорожных путях после прохода скорого. Эти девки живут хуже скотов.
— Послушайте, что вы от нас хотите? — спросила Чаро.
— Ты кто такой? — Рафа ткнул пальцем в Антонио. — Где живешь?
— Я сосед, — ответил Антонио.
— Наверное, хахаль этих девок, — сказал пожилой полицейский. — Ну и вонища, — повторил он. — Невозможно дышать — хоть святых выноси!
— Значит, сосед, так?
Хотя вопрос прозвучал риторически, Антонио счел нужным пояснить еще раз:
— Да, сосед. Могу ли я поинтересоваться, кто вы такие?
— Мы? Да никто. Шли мимо и заскочили на минутку поболтать с нашими приятельницами.
— Тогда уходите, — вмешалась Чаро. — Ибрагима тут нет и нам не о чем разговаривать.
— Эй, красотка! Веди себя прилично, ты ведь меня знаешь. Вы связаны с Ибрагимом и должны купить у него товар, верно? Например, пять граммов кокаина. Видите, я в курсе всего, что происходит в нашем квартале, без моего ведома тут и муха не пролетит… Однако успокойтесь, я пришел не за вами. Мне нужен Ибрагим. Давайте договоримся полюбовно: вы рассказываете кое-что об Ибрагиме, а за это я не отведу вас в участок. По рукам, драгоценные вы мои?
— У вас есть ордер на обыск? — спросил Антонио.
— Скажите на милость, какие мы грамотные, — удивился пожилой полицейский. Другой молча продолжал стоять в дверях, внимательно наблюдая за происходящим. — Ты что, в адвокаты нанялся? Тебя нам только недоставало!
На столе лежал использованный шприц, почерневшая от копоти ложечка и кусочки лимона. Полицейские сделали вид, будто ничего не замечают.
— Ванесса сама нас впустила, — заметил пожилой полицейский.
Ванесса высунула голову из-под одеяла.
— Никого я не впускала! — завизжала она и снова накрылась. — Выметайтесь отсюда!
— Попридержи язык, шалава. Еще вякает, твою мать! И не вздумай устроить здесь представление! С нами не пройдет — мы тебя насквозь видим.
Рафа подошел к окну и принялся рассматривать небо через грязные стекла.
— Нам незачем ссориться. Мы свои люди. Разве я не доказал, что мы друзья? Припомните, сколько раз я вас выручал, давал вам на ночь приют?
— Попрошу вас покинуть этот дом. Вы не имеете права вторгаться в частное жилище без разрешения хозяев.
Рафа резко обернулся и уставился на Антонио. Тот сразу же почувствовал скрытую напряженность полицейского, жесткость его мускулатуры, сжатой, словно пружина, и готовой в любой момент расправиться в стремительном броске. Антонио бессознательно скорчился под его взглядом и замер на стуле.
— Что-то я тебя не припоминаю. Ты, наверное, новенький в нашем квартале?
— У меня рядом студия. Я тут живу.
— Прекрасно. А ну-ка предъяви документы. В темпе!
— Я не обязан предъявлять вам документы, и вы это хорошо знаете.
— Надо же! А я подумал, что ты один из сутенеров, которые выколачивают из девок деньги. Ошибочка вышла. Ты просто дурак! Живо предъявляй документы, пошевеливайся. Похоже, до тебя еще не дошло, с кем ты имеешь дело.
Пожилой полицейский вытащил дубинку и пошел на Антонио. Тот съежился еще больше.
— Наглость этого молодчика сильно натерла мне яйца, — прорычал он.
Рафо остановил его, перехватив руку с дубинкой:
— Не горячись, Матиас.
— Конечно! Если речь идет о наркоманах и прощелыгах, то им даны все права на свете. А нам нельзя и пальцем пошевелить. Нас может оскорблять любая шпана, и им все сходит с рук, да? — Он метнул налитые кровью глаза на Антонио. — Смотри не попадайся мне в темном углу. Кусок дерьма!
— Оставь его, Матиас! Не видишь — он просто цену себе набивает.
— Я вас не оскорблял. Кто всех здесь оскорбляет — так только вы. А я веду себя спокойно и закона не нарушаю.
Молодой полицейский прокашлялся и сказал:
— Не стоит с ним связываться, Матиас. Не пачкай о него руки.
Рафа легонько подтолкнул того, кого называл Матиасом, и заставил отступить на несколько шагов. Полицейский повернулся к Чаро, которая наблюдала за происходящим широко открытыми испуганными глазами.
— Если бы у меня была такая дочь, я бы ее убил. Пристрелил собственными руками. Клянусь Девой Марией, пристрелил бы не раздумывая. Грязная свинья, шлюха, наркоманка!
— За что вы меня обзываете? — Голос Чаро дрожал от обиды.
— Врываются в дом без разрешения да еще бесчинствуют, — встал на защиту Антонио.
