ЛЕВ КВИН - ЗВЕЗДЫ ЧУЖОЙ СТОРОНЫ
– Брось крутить! – нетерпеливо крикнул Черный. – Говори, как там живут? Скажешь или нет?
– Хорошо, скажу… – разозлился я. – Когда вы напали на нас? Три с половиной года назад? А в году триста шестьдесят пять дней. И каждый день бомбы, пули, снаряды, мины. Каждый день гибнут люди. Чьи-то отцы, чьи-то матери, братья, сестры, сыновья, дочери… Как мы живем!
Сказать им, как мы живем!.. Я думал о печных трубах, торчащих на пепелищах… О мертвом ребенке на руках отупевшей от горя матери… О трех девочках медицинской сестры Клавдии Ивановны, для которых мы всей палатой собирали хлеб… О женщинах, которые впрягались в лямку и тащили на себе плуг – я сам видел из окна поезда, когда ехал на фронт…
И они еще спрашивают, как мы живем! И они еще спрашивают!
Тягостное молчание длилось довольно долго.
– Ну, ты не по адресу, – в голосе Фазекаша слышалась растерянность. – Мы тут ни при чем.
Все смотрели на меня; они – молча переглядываясь, капитан – с сочувственным одобрением. Мне было все равно: одобряет он или не одобряет.
Я отвернулся и лег.
– Нашли кого слушать! – взорвал тишину Черный. – Да ведь он нам втирает вот такие очки! Они так были в России, как моя бабушка!
Янчи оказал негромко:
– Заткнись! Что ты знаешь!
И Черный, на удивление, послушно заткнулся. Пожал плечами, деланно зевнул, вытянулся вдоль бочки и закрыл глаза.
Остальные стали переговариваться о каких-то своих будничных делах, шутить, смеяться. В нашу сторону они больше не смотрели, словно нас и не было в погребе. И это, так же, как и шумный смех, чуточку слишком шумный, чтобы сойти за естественный, как раз и выдавало их с головой.
Взрыв искусственного веселья был ярким и непродолжительным, как полет осветительной ракеты. Быстро сползли улыбки с лиц, разговор заглох, точно мотор без бензина. Усатый Фазекаш скомандовал мрачно:
– Все! Кончай!.. Спать! Янчи, бери!
Работая явно на нас с капитаном, как плохой актер на публику, он передал Янчи пистолет.
Вскоре все уже спали или делали вид, что спят. Один Янчи сидел, пододвинув к себе керосиновую лампу и не сводя с нас глаз. Раздвоенный язычок пламени мерцал на фитиле. Дрожащий свет придавал загадочное выражение его простому скуластому лицу.
– Слушай, парень, как вы все очутились здесь, в погребе? – негромко спросил Комочин.
– Зачем тебе?
– Чего ты боишься? Если мы шпики, вы все равно нас отсюда живыми не выпустите.
– Будь спокоен!
– Ну вот! А если мы русские, – зачем скрывать?
Янчи помолчал с минуту, обдумывая сказанное Комочиным. Потом поднес к лампе ладони.
– Видал? – Ладони были буро-коричневого цвета, словно обожженные. – Рабочие мы. С орудийного.
– А здесь почему?
– От жен сбежали, – невесело усмехнулся он.
Все же капитан Комочин понемногу расшевелил его, он стал рассказывать, – похоже, Янчи больше других верил, что мы русские.
Все они – и Черный, и длинноволосый, и крепыш, и он сам – все из одной бригады сталелитейщиков. Бригадиром был Фазекаш. В марте этого года, когда в Венгрию ввели немецкие войска, в цехе стали появляться листовки. Они призывали рабочих саботировать производство орудий, бороться против немцев, против войны.
– Она и всем, и мне осточертела, как горькая редька, – рассказывал Янчи. – Что за жизнь такая! Работай как лошадь, ни одной свободной минуты. В трамвае бои за места, а пешком девять километров – ну-ка пошагай туда и обратно на голодное брюхо! Мяса нет, масла нет, хлеба по сто пятьдесят. Каждый день бомбы на голову, что ни дальше, то гуще. Кругом немецкие начальники, командуют: айн, цвай, драй… А что делать? Не знаю! Один ведь ничего не сделаешь. А других опросить боязно. Хоть и рабочие, хоть и вместе лямку тянем, а поди узнай, что у него в печенке… Но тут один случай. Нашел я листок, читаю. И не заметил, как идет ко мне расценщик. Фашист ярый, отца родного продаст. Растерялся я, бросил листок на землю. Все равно заметит гад! Тут дядя Фазекаш с лопатой ко мне подбежал. Зачерпнул формовочной земли и шлеп на листовку. Расценщик подходит: «Что такой бледный?» Это мне. «Устал, говорю, работа тяжелая». «Терпи, терпи! Скоро войне конец, вот-вот немцы свое чудо-оружие в ход пустят»… Прошел, не заметил. А мы с дядей Фазекашем разговорились – теперь-то я мог ему доверять. Словом, недели через две стали мы все сообща на работе резину тянуть. Там, где час нужен, полтора вкалываем. Там, где два – все четыре. Нам-то что – мы почасовую получаем, а им хоть небольшой, но все же урон. А потом поставили нас на литье стальных щитов для орудий. Тут мы не просто резину тянули. Такими их отливать стали – пуля проходит, как нож сквозь масло.
– А контроль на что? – спросил Комочин.
– А башка на что? – отпарировал он. – Верно, там, на контроле, немцы проверяют строго. Но ведь стреляет по щиту бригадир – сдает, значит, им свою продукцию. Ну, дядя Фазекаш и приловчился… Словом, сходило с рук. Много им орудий с такими щитами повыпускали. А недавно попались. С фронта щит на завод прислали, весь иссечен осколками, как решето. Хорошо, свой парень в заводской охране, вовремя предупредил. Смотались сюда всей бригадой… А то не миновать бы мешка с хреном.
Я не понял и переспросил:
– Мешок с хреном?
– А то не знаешь! – он испытующе посмотрел на меня. – Натягивают на голову – не задохнешься, так уж глаза обязательно выест.
– И давно вы уже здесь, в погребе? – спросил Комочин.
– Побольше недели.
– А если хозяин застукает?
– Не застукает.
– А вдруг?
– Да знает он… Дядька мой. Сам нас сюда привел.
Янчи склонился к лампе, подкрутил фитиль.
– Что думаете делать дальше? – подкинул капитан новую веточку в угасавший костер беседы. – Так до конца войны и просидите?
– Да вот, спорим все. Один говорит так, другой этак.
Я вставил осторожно и, мне казалось, очень ловко:
– А Бела-бачи как, интересно?
И все испортил! Янчи нахмурился:
– Ну вас! Хватит болтать!
Капитан Комочин окатил меня взглядом, полным холодной укоризны. Но я еще не хотел признавать поражения:
– Нет, послушай, ты меня не так понял…
– Спать! – перебил Янчи. – Кому сказано!
Я прилег рядом с капитаном и почти сразу же задремал.
Не знаю, сколько я спал. Вероятно, часа два. Проснулся от громкого разговора. Опять Черный. Стоял перед осколком зеркала, прислоненным к бочке, и тщательно причесывал свои густые черные волосы.
– Эх, жаль, бритвы нет – снял бы щетину… Ну, ничего, сойдет и так!
Фазекаш сладко потянулся, зевнул:
– Зря ты! Все равно у тебя ничего не выйдет.
– Вот верно! – поддержал его, улыбаясь Янчи.
Черный поплевал на ладонь, пригладил ею волосы, спрятал осколок зеркала и расческу в карман пальто – оно висело на стенке между двумя бочками.
– Спорим! – предложил он и протянул руку. Но охотников не нашлось, и он самоуверенно ухмыльнулся: – Будьте спокойны! Тут главное все время менять тактику. Сегодня – робость, завтра – кавалерийский наскок.
– С Аги этот номер не пройдет, – убежденно сказал Янчи.
– А что Аги? Что Аги? Только нам здесь кажется. А на самом деле – ха!
– На, бери, время уже. – Фазекаш протянул ему пистолет. – Ухаживай. Но заруби на носу: если она на тебя нажалуется, голову сниму. Не на чем будет после войны шляпу носить.
– Она?! На меня?! Ха-ха!
Черный небрежно сунул пистолет за пазуху и пошел, насвистывая, в глубину погреба.
Вскоре из темноты появилась девушка. В руках она несла большой кувшин.
– Смотрите! – ткнул я капитана.
Вчерашняя девушка. Та самая, которая прошла мимо нас, когда мы лежали в кустах. Только сегодня на ней были не красные полусапожки, а туфли.
– Доброе утро вам всем, – весело поздоровалась она.
– Сервус, Аги, солнышко ясное! – Фазекаш принял у нее кувшин. – Ну, что сегодня?
Он вытащил несколько ломтей хлеба, сало, пачку сигарет.
– А керосин? – спросил он. – У нас уже почти весь, я же тебе говорил.
– Нет керосина, Фазекаш. Вот спичек я принесла шесть коробков. Чиркайте. Может быть, вечером удастся раздобыть бензин.
– Бензин в лампе взорвется.
– Добавите немного соли… Дядя Фазекаш, не посылайте больше Черного мне навстречу.
– Случилось что?
– Пусть лучше кто-нибудь другой, – уклонилась девушка от ответа.
– Он тебя обидел? – снова спросил Фазекаш.
Она улыбнулась, на щеках появились ямочки.
– Господи боже мой! Я с немцами разделываюсь, как с котятами. А тут какой-то малохольный подземный крот.
Все рассмеялись. Мне тоже почему-то было приятно, что Черный получил отпор.
– Где же он сам? – опросил Фазекаш.
– Облизывает шкурку, – снова улыбнулась девушка. – Что он сочинил там про каких-то шпиков? Цену себе набивал, да?
– Нет. – Фазекаш посторонился. – Вот смотри. Поймали их вчера в нижнем погребе. Говорят – русские.
– Русские?
Девушка подошла ближе. Я не ошибся вчера: волосы у нее были точь-в-точь, как у Марики – пепельно-белые. И лицо похожее: нежное, с легкомысленно вздернутым носиком. А вот глаза другие. Глаза совсем другие. Большие, серые. Взгляд быстрый, точный, прямой, как у снайпера.
