Александр Щелоков - Хрен с бугра
— А вдруг товарищ Хрящев не захочет обниматься? — спросил я, не стесняясь показать свою наивность в таком пустяковом вопросе.
— Как не захочет?! — искренне удивился Коржов. — В других областях обнимался, а у нас не станет? Нет, товарищ Никифор Сергеевич так не поступит. Он не станет обижать народ.
— А народу не все равно, обнимется он или нет с Первым?
— Не надо противопоставлять, — ответил Коржов. — Наш народ, все население области в данном случае олицетворяет Алексей Георгиевич. А Первому, будь уверен, далеко не безразлично, обнимет его Москва или нет.
— Я думаю, — заметил Власюк тоном, который позволял подозревать, что в тот момент он действительно думал, — приветствие Первого надо делать сочнее. Богаче эмоциями. Чтобы обнимка вытекала из его слов. Чтобы Гость при всех случаях обнял.
— Конкретнее, — попросил Коржов, — что предлагаешь добавить?
— Стоит текст приветствия обогатить. Чтобы оно звучало примерно так: «Первый секретарь по красной ковровой дорожке подходит к вагону. Говорит: „Дорогой Никифор Сергеевич! Позвольте на нашей древней земле сердечно приветствовать вас с долгожданным и таким радостным для всех нас приездом. Сегодняшний день для всех трудящихся области стал настоящим праздником. Он войдет золотыми строками в анналы истории древнего края. За это наш народ выражает вам горячую любовь и признательность. Мы высоко ценим ваш выдающийся вклад в укрепление всеобщего мира и социального прогресса на земле. Мы знаем, дорогой Никифор Сергеевич, сколько сил и энергии вы вкладываете в трудное дело государственного руководства, и потому особенно ценим ваш приезд. Все установки и рекомендации, которые вы нам дадите на месте, будут с радостью и готовностью восприняты трудящимися области, послужат делу дальнейшего улучшения всей нашей работы. Добро пожаловать, дорогой Никифор Сергеевич! Позвольте обнять вас, нашего Дорогого Гостя!“ Затем обнимает».
— А что, — заметил Коржов с удовольствием в голосе. — Дельно. Очень дельно. Только теперь предстоит до тонкости продумать процесс обнимания.
Я снова впал в глухое невежество, обозначив собственную серость неуместной репликой:
— По-моему, обниматься умеет каждый. Без детальной проработки процесса.
Коржов обиженно вспыхнул.
— Бытовые объятия здесь не в счет, — прервал он меня. — Я тоже верю, что бабу ты в охапку ухватишь. А здесь — ГЛАВА!
Коржов поднял вверх указующий перст и потряс им, как боярыня Морозова, которую везли на казнь.
— ГЛАВА! Это понимать надо!
— Как же обнимать г л а в у? — спросил я, опозоренный и посрамленный.
— Ясно, не как бабу, — съязвил Власюк и преданно взглянул на Идеолога.
— Для пользы дела полистаем центральные газеты, — предложил Коржов.
Груда подшивок, лежавшая в углу, подверглась тщательному исследованию. Итог глубокого изучения картинок подвел Коржов.
— Обнимать ГЛАВУ надо так, чтобы левая рука Первого легла на правое плечо Гостя. Тогда все Золотые Звезды Никифора Сергеевича будут видны встречающим и хорошо получатся на фотоснимках. Короче, обхватывать Гостя надо слева направо, чтобы не затенять фактуру регалий.
Железная логика хороша тем, что против нее не попрешь. А попрешь — сам же на острое и напорешься.
Методику обнимания деятелей мы тут же подробно запротоколировали в либретто.
Неожиданно раскрылась дверь и с озабоченным видом вместе вошли секретари с номерами — Первый и Второй.
— Николай Семенович, — сказал Первый Коржову, — не забудь продумать стихийные лозунги. Десять, двенадцать — не меньше. Мы посмотрим, утвердим, а вы их поручите выкрикивать людям надежным. Только не более чем по лозунгу на человека. Плохо, когда все происходит стихийно, но слышен один и тот же голос. Лучше, когда здравицы исходят от широкой массы.
— Стоит заранее приготовить хлопачей, — добавил Второй. — Подобрать инициативных комсомольцев, расставить по разным местам и предупредить: как Алексей Георгиевич хлопнет, так пусть выдают весь запал.
— Сколько? — спросил Коржов.
— Что сколько? — не понял почему-то Второй.
— Хлопачей сколько готовить?
— По идее, если захлопает один, народ поддержит. Но вы человек десять готовьте. Чтобы запал не был жидким.
Дав указания, высшее руководство отбыло в неизвестном нам направлении. Судя по всему, руководители двинулись с устатку тяпнуть перед обедом по рюмахе и перекусить, чтобы снять стресс переживаний дня, хотя нам полагалось думать и верить, что начальство только тем и занято, что бдит, сохраняя голову трезвой.
Комиссия меж тем продолжала шаг за шагом продвигать еще не приехавшего в наши края вождя в заданном ему направлении, отрабатывая маршрут по метрам. Стопа исписанных бумажек передо мной росла. Осторожно следуя по предполагаемому пути Высокого Гостя, мы без происшествий добрались до Ярмарочной площади, где намечался торжественный митинг ликующего населения. Именно здесь Гость должен был ощутить непосредственный контакт с трудовыми массами — рабочими и крестьянами, и нам предстояло сделать все, чтобы у Никифора Сергеевича сложилось стойкое впечатление — в наших Палестинах его любят, боготворят и к нему полны благодарности все — от пионера до пенсионера.
Итак, Ярмарочная площадь. Правда, торжищ на ней давно уже не было, но название сохранилось с тех времен, когда крестьянам было чем торговать, и они приезжали в город с картошкой, медом, грибами, образуя живой и веселый торг на огромном пространстве перед Кафедральным собором.
— Товарищи, — Коржов вдруг окинул взглядом комиссию (было нас человек десять, но занимались толчением воды в ступе только трое) и свирепо предупредил тех, кто вносил в общее дело вклад только молчаливым присутствием. — Прошу быть более активными. Первый обязательно поинтересуется, кто сколько подал идей. И если Гостю что-то не понравится, я бездельников покрывать не буду…
Так уж велось издавна, что в каждой настоящей комиссии должны были состоять почетно бездельничавшие члены. О их неспособности оплодотворить дело мыслью или словом знали все, но обойти таких деятелей вниманием просто нельзя: их должности и чины требовали постоянного уважения и поощрения — эти люди входили в разного рода партийные и советские органы, где голосованием решались вопросы управления городом и областью. Первый их знал и ценил не за дела, а за готовность правильно поднять руку в нужный момент и поддержать нужное решение. Дела могли делать другие — умные и строптивые. Право голосовать оставалось за покладистыми и верными.
— Предстоит митинг, — сказал Коржов, обозначая ответственность мероприятия. — Его надо продумать в самых малых деталях. Митинг — это ответственно. Он во многом определит настроение Никифора Сергеевича и создаст фон для всего пребывания в области.
— Очень важно канализировать, — впервые подал голос, хорошо смоченный спиртовыми примочками, начальник областного управления охраны общественного порядка полковник милиции Ломов. Это был человек одной, но очень глубокой извилины, пламенно краснолицый и до блеска лысый. Под кителем у него находился большой арбуз. Его никто из нас не видел (не идти же специально из-за этого с Ломовым в баню), но что он там был — угадывал каждый.
Имея в виду интеллект полковника милиции, остряки говорили, что весь его ум сосредоточен в плечах, на которых красиво и плотно лежали погоны с тремя большими звездочками. При этом обязательно добавлялось, что наибольшую ширину плечи имеют возле пупка в центре арбуза. Выступать Ломов не умел и, даже положив перед собой текст, заранее приготовленный риторами из милиции, читал его, спотыкаясь, как первоклассник, не знающий азбуки.
Конечно, были темы, по которым Ломов высказывался без запинки и очень определенно:
— Надо публично вешать. Забыли мы этот прием действенного воспитания уважения к правопорядку. Повесил на площади пять-шесть раздолбаев денька на три-четыре, и пусть повисят, потухнут. Тогда хулиганство резко пойдет на убыль.
Или:
— Без дубинки милиции на новом этапе коммунистического строительства не обойтись. На Западе в этом отношении прогресс пошел дальше, чем у нас. Там полицейским с дубинкой ходить по городу можно. У нас — нельзя. А вот бы всех, кто нарушает, невзирая на лица, по кумполу, по кумполу!
Ломов повторял свой тезис так часто и громко, что однажды Первый услыхал и спросил:
— Невзирая на лица, говоришь? Значит, твои ломовцы и нас по черепам начнут охаживать? Или, как ты формулируешь — по кумполам.
— Зачем? — возразил Ломов. — Не начнут. Милиция видит, кто в какой шапке ходит.
Все так и завалились в смехе: обкомовские шапки от простонародных отличались существенно, и найти таких в открытой продаже было нельзя. Тем не менее, Ломов обиделся:
— Совсем нас за дураков считают.
Слово «канализировать» в лексиконе Ломова было новым, и потому даже мудрый Коржов не сразу его понял.
