Александр Снегирёв - Чувство вины
Воображение нарисовало картину страшной болезни, неизвестно как проникшей в молодой еще организм. Я видел себя изуродованным, прикованным к больничной койке, отвратительным на вид, покрывшимся коростой, струпьями и такими вот мелкими пупырышками.
Спустился в гостиную, не касаясь перил. Катерина закончила видеоразговор и наполняла ванну. Налил рюмку. Выпил. Сразу налил вторую, расплескал немного. Выпил. Закусил…
Папаша! Это же от него, от его бородавки заразился! Вот и пупырышек!..
Осознав глупость своего предположения, я выпил третью рюмку и если не успокоенный, то расслабленный вернулся в теплую постель.
Решив сразу после каникул записаться к врачу, выключил свет.
Над головой раздался шорох.
Я перестал дышать и передумал переворачиваться на другой бок, как планировал. Шорох повторился.
Я включил свет. Посмотрел наверх. За досками потолка, в перекрытии между вторым этажом и чердаком, скреблась мышь. Сон окончательно покинул меня. Я встал, оделся и принялся обшаривать комнату в поисках мышиного лаза. Если поначалу мышь переставала шуметь, едва заслышав меня, то очень скоро привыкла и даже не реагировала на стук – я постучал по доске, за которой мышь обустраивалась. Мышиное наплевательство выводило из себя. Это наша с Катериной спальня, а тут мышь! Прямо над головой! Я поскакал вниз по лестнице, коснулся злополучного пупырышка, стукнул кулаком по перилам, зажег повсюду свет и стал двигать мебель, отыскивая возможные прорехи в стенах, через которые мышь могла пролезть в дом.
Не найдя ничего подозрительного, ни одной щели, вышел во двор. Ночная стужа обожгла. Звезды стали ярче, небо – глубже. Свет фонаря выхватил зазор между досками обшивки прямо возле крыльца. Вот оно что! Здесь и пролезла. Ругая нерадивых строителей и вместе с тем ликуя, сбегал за мышеловкой, насадил кусочек бекона, натянул пружину и установил мышеловку у самой щели.
Поднявшись в спальню, долго не мог уснуть. Когда вошла благоухающая кремами Катерина, притворился спящим.
Катерина давно спала, когда за окном щелкнула мышеловка. Вскочил, выглянул. В свете фонаря увидел: наживка на месте, пружина натянута. Послышалось. Что за пупырышек? Спит ли сейчас тот старик?
Проснулся рано, Катерина посапывала, отвернувшись. Придвинулся к ней блаженно. Вспомнил. Тронул языком небо – гладкое. Потянулся сладко. А как там мышеловка?..
Распластанная синица.
Не одеваясь, скатился вниз, распахнул дверь. Черная головка перебита надвое, зеленая грудка застыла. Глядя куда-то сквозь синицу, я вызволил тельце и отнес к дальнему сугробу. Выкопал ямку. Руки оледенели, стали льдом. Опустил синицу в ямку, забросал снегом.
Наполнив ведро горячей водой, стал смывать с крыльца заледеневшую синичью кровь. Темно-красная твердая блямба разошлась быстро. Оттаяли и руки.
Грузные облака нехотя разошлись, в просвет юркнуло солнце и давай выделываться. Опутанная елка серебрилась инеем. Синицы весело клевали бекон и зерна в кормушке, посвистывая, точно колесики игрушечной машинки.
Я вернулся в дом. Съел оставшийся бекон. Сковырнул ножом пупырышек с перил. Поднялся в спальню. Катерина щурила сонные глаза.
– Доброе утро, любимый.
Я лег рядом, обнял ее. За досками потолка зашуршала мышь.
Он скоро умрет
Иерусалим. Святые места. Впервые здесь. Сняли комнату у глухого старика. Когда договаривался с ним по телефону, жена спросила, чего я так ору. Ору, потому что он каждое слово переспрашивал.
Приехали. Еврейская часть Старого города. Дом вроде нашли, но никак не поймем, где дверь. Вокруг все такое древнее. Зато отделение полиции сразу видно. Здоровяки в синем, увешанные стрелковым оружием и переговорными устройствами.
Набрал Авраама (нашего глухаря Авраамом звали), проорал в трубку, что мы подъехали, но никак не можем найти дверь, пускай встречает.
Сказал, сейчас.
Топчемся. Повсюду бородачи с меховыми шайбами на головах, бабы в париках и дети в каких-то нахлобучках. И чем более невиданный наряд, тем физиономия важнее. Священный город. Нарисовался носатый старпер в кепке-аэродроме и очках-хамелеонах.
– Вы Авраам?
– Допустим, – ответил старпер осторожно.
Еврейская выправка: может быть, допустим, предположим.
– Мы у вас будем жить!
– Вы оба? – уточнил старпер, кивнув на жену.
– Так точно.
– И этот тоже? – он указал на мужика, чья собачка присела рядом.
– Нет, этот не с нами.
Старпер задумался.
– А как вы меня нашли?
Ну и зануда, мы его жильцы, только что с самолета, с трудом разыскали адрес, а он нас на улице держит, расспросами мучает!
– По Интернету, – говорю, – нашли.
– По Интернету? – Авраам покивал со значением. Я уже подхватил чемоданы и тут слышу дребезжание за спиной.
– Эй, эй! Вы ко мне?
Оборачиваемся. Из полуподвальной дверцы, которую мы не заметили, ползет старикашка.
– Я Авраам.
Сколько же тут Авраамов! Или тот, что в очках и кепке, кивал, чтобы не обострять? Извинились перед ним, он не стал скрывать радости.
Подвал оказался обширным, с внутренним двориком посередине. Хозяин показал наше жилище, перескакивая с английского на французский. Проявил светские качества, умение шутить и делать комплименты. Щурил голубые глаза и вообще был сущим симпатягой. Даже угостил собственноручно испеченным пирожком и признался моей жене, что она напоминает ему невесту брата, которая тоже была русской и по совместительству его первой любовью. Шевелился этот обаяшка, правда, с трудом. И быстротой реакции не блистал. Я даже подумал было отчалить, пока не поздно. Того и гляди помрет наш домохозяин. Да и сходство моей блондинки с его первой меня совсем не вдохновляло. Но жена в Авраама вцепилась. Сказала, он напомнил ей прадедушку. Пришлось уважить.
Комнатка оказалась милой, но не слишком опрятной. Посуда на кухне была вымыта частями. Душ и туалет не сверкали. Но в целом живописно. Мы же в Старом городе не ради пятизвездочных удобств решили поселиться.
Потекли дни. Мы плутали узкими тропками меж каменных стен. Повсюду шастали местные военные. В основном бабы. Нам с женой, каждому по своей причине, даже пришла мысль завербоваться. Вечерами через площадь перед Стеной Плача маршировала центурия спецназовцев, два хасида в обкомовских шляпах наблюдали с лестницы.
В христианской части выпили кофе. В армянской – глухие стены. В арабской проезжающий на велике подросток хапнул жену за сиську. За очередным поворотом увидели свисающие с проводов кроссовки.
– В нашей школе так забавлялись с обувкой ботанов.
– Твои забрасывали? – спросила жена.
– Нет, я держался в стороне от разборок.
– В Штатах кроссы на проводах означают точку продажи наркоты.
– Откуда знаешь?
– Отец бизнес потерял через полгода, как отправил меня учиться в Колумбию. Выживала как могла.
Мы стояли, задрав головы. Пустая улочка, изгибаясь, уходила вниз. Кроме нас ни души. Здесь явно не Штаты.
– Выглядят довольно новыми, – вгляделся я в покачивающиеся белые «найки».
– Некоторые верят, что обувь, заброшенная на провода, пригодится в следующей жизни. – Поэтому новые пары закидывают.
Так мы провели несколько дней. Близился мой день рождения, и мы думали, как бы его отметить в стиле Иисуса Христа и пророков. Тут Авраам, который все это время проявлял к нам всяческую любезность, предложил съездить на Мертвое море. Он все равно собирался, и нам это ничего не будет стоить. Я выразил осторожные опасения по поводу способности Авраама вести автомобиль, но жена надо мной громко посмеялась. Ха-ха. Да этот очаровательный старичок еще даст мне фору.
На следующее утро в мой день рождения мы двинулись в сторону Мертвого моря. Дорога вилась среди желтых гор, мы катились вниз. Авраам бойко правил, успевая показывать, где Христос сделал то, где это. Половину Евангелия проехали. Вдруг желтые горы разошлись, вспоротые из-под низа длинным белым осколком, и Авраам свернул на каменистую дорожку, сказав, что сейчас покажет нам свое секретное место, дикий пляж, он сюда регулярно ездит. Вскоре, однако, машина уперлась в бетонные блоки. Судя по сухому бурьяну и запустению, не ездили здесь очень давно.
Авраам вырулил обратно на трассу, мотор несколько раз рявкнул раздражением состарившегося супергероя. Скоро показался обустроенный пляж и домики для водных процедур.
Мы решили отблагодарить Авраама – угостили обедом. Он заказал вино и разошелся. Стал рассказывать про местные блюда, как их правильно есть руками и даже стал какие-то куски моей жене в рот совать. А она чмокала и глотала с хихиканьем. Я озверел немножко, но решил держать себя в руках. Всего лишь старикашка, которому осталось-то, может, несколько дней. Пусть побалуется. Когда вакханалия прекратилась, Авраам отправился на массаж, а мы спустились к воде. Короста соли, ямы, наполненные грязью, народу никого. Полежали на воде, которая чуть ли не выпуклой оказалась. Вылезли. Обмазались грязью. Покидались грязью друг в друга. Точнее, я в жену кинул, а она обиделась. Пришлось утешать. Она утешилась и забросала меня в ответ.
