Назым Хикмет - Жизнь прекрасна, братец мой
Ахмед смотрел на мутасаррыфа, словно оглушенный палкой. Что-то он понимал, чего-то не понял. Мутасаррыф говорил дальше, продолжая держать руку у Ахмеда на колене:
— Осман-бею и Юсуф-бею расскажите о моем предложении. Вы возьмете на себя Министерство внутренних дел, Осман-бей — Министерство финансов, а Юсуф-бей станет премьером…
Внезапно растерянность Ахмеда прошла. Он совершенно спокойно слушал мутасаррыфа, все понимал. Дворецкий принес чай, вышел. Мутасаррыф, медленно размешивая сахар, заговорил о начальнике полиции и начальнике жандармерии. Сказал, что первого еще можно будет перетянуть к себе, а вот второму доверять никак нельзя.
Когда Ахмед вышел от мутасаррыфа, в голове у него было все достаточно ясно. Спускаясь по лестнице, он прикинул, на кого можно будет положиться из учителей, на кого — из молодежного кружка. Преподаватель турецкого начальных классов, преподаватель физкультуры, учителя физики и химии… В молодежном кружке: инженер муниципалитета и его друзья. В деревне? Он улыбнулся. В деревне одни бедняки. На рынке — котельщик Ферхад и его друзья.
Дождь перестал. Османа и Юсуфа я поискал, но на месте не нашел. Где они, черт побери? Я сходил в кофейню «Айналы» — с большим зеркалом, — учителя, избранные представители гимназии, встретили меня смущенно и взволнованно.
— Жалованье мы получим, — сказал я, — но пока только за месяц, — и, так и не спросив: «Что же вы меня бросили на полпути?» — выскочил на улицу.
* * *
Юсуф — член Уголовного суда города Болу. Остальные члены суда и прокурор весьма ленивы и к тому же весьма немолоды. Уголовный суд в руках у Юсуфа. Я — преподаватель рисования начальных классов гимназии Болу. Розовощекий Осман-бей — бухгалтер сельскохозяйственного банка. С 1915-го по 1919-й он находился в Германии. От него я впервые услышал имя Маркса, но не только имя, а еще и слова: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» А еще: «История есть борьба классов!» Но так как в школе нас учили, что история — это рассказ о королях и падишахах, то эти слова Маркса я понял как «История есть борьба между падишахами и королями» и считал, что это очень правильные слова. Неизвестно, какой падишах воюет с неизвестно каким королем, но страдает всегда народ. Но больше история такой не будет, мы уничтожим и королей с падишахами, и их борьбу…
В реальности членов Уголовного суда в Болу двое: Осман и Юсуф. А прокурор в действительности — это я. Дела рассматриваются в зале суда только для проформы. А настоящие приговоры выносятся по ночам в моей комнатке над конюшней постоялого двора «Погонщик». Мы просто выясняем, беден или богат обвиняемый. А еще — в отношении кого совершил преступление. Если обвиняемый беден и совершил преступление против богатея — оправдываем. А если обвиняемый — богач, он платит штраф, даже если не виновен. В своды законов, в протоколы допросов мы заглядываем, только если бедняк совершил преступление против бедняка либо богач — против богача. В окрестных деревнях, в городе среди бедняков Уголовный суд, вернее, Юсуф пользуется большой популярностью. А розовощекий Осман-бей тоже пускает в ход любые средства, чтобы списать перед банком долг деревенских бедняков, и либо стирает записи об этих долгах, либо пишет суммы меньше. Я же рассадил детишек бедняков в классе за передние парты и всем, без разбора, вне зависимости от того, умеют они рисовать или нет, раздаю отличные отметки. Есть еще в городе молодежный кружок, но и его мы прибрали к рукам.
Я рассказал о беседе с мутасаррыфом Юсуфу и Осману у себя в комнатке над конюшней постоялого двора «Погонщик», в которой все пропахло навозом, под доносившееся снизу ржание мулов и звон цепей, при свете керосиновой лампы. Мы единогласно решили объявить в Болу большевизм, как только Анкара падет. С мутасаррыфом мы разговаривали еще два раза. Разработали план. Но Анкара не пала. Он вновь вызвал нас и сказал: «Вам здесь делать больше нечего, еще на мою голову бед навлечете, уезжайте». В это время Юсуф получил телеграмму. Не знаю от кого. Нам он сказал: «Меня по одному делу вызывают в Трабзон. Хорошая возможность, вы тоже приезжайте. Оттуда мы все вместе переберемся в Россию и там хорошенько изучим большевизм, в самом подходящем для этого месте».
Мы приняли предложение Юсуфа. Он уехал, но Осман вернулся в Стамбул. А я направился в Трабзон.
В Трабзоне, по указанному Юсуфом адресу, его я не нашел. Хозяева дома посоветовали мне сходить в одну кофейню: «Иногда он ходил туда играть в нарды. Есть такой знаменитый мастер по нардам Хафиз, он тоже бывает там». Я отправился туда. «Юсуф-эфенди уже давненько не заходил», — сказал хозяин. Я вернулся в гостиницу. Уснуть не смог. Спустился вниз, чтобы выйти на улицу. Встретил хозяина гостиницы.
— Куда ты, бей-эфенди?
— Мне не спится…
— Поздно уже, все кофейни закрыты.
— Я в кофейню и не собирался. Поброжу немного, подышу воздухом.
— Твое дело, конечно, но время теперь позднее.
Я удивился.
— А что, грабят?
— Нет… Но…
— Что — но?
— Ты же только сегодня приехал в Трабзон, ты ж не здешний…
— Ну и что?
— Ничего, но после того случая все приезжие под присмотром.
— После какого случая?
Хозяин гостиницы не ответил. Было видно, что он уже пожалел о своих словах.
— Какого случая?
— Если уж тебе так хочется погулять, иди гуляй, бей-эфенди. Ты мне сразу понравился. Так что — твое дело…
Я вернулся в номер. Подняв батистовую занавеску, посмотрел на улицу. Послезакатная тьма анатолийских городов…
Наутро я спозаранку выскочил из гостиницы и пришел во вчерашнюю кофейню. Мальчишка, помощник хозяина, поливал водой мостовую у входа. Внутри — один-два посетителя. Хозяин узнал меня:
— Вчера, после того как ты ушел, приходил Юсуф-эфенди. Я ему сказал про тебя. «Один парень, — сказал я ему, — один парень в эдакой островерхой папахе спрашивал про тебя» Ты ж мне свое имя не назвал. «Похож на стамбульца. Такие вот виски заросшие у него» — так я ему сказал.
— И что ответил Юсуф?
— Сначала он не понял, о ком я. Потом сказал: «А, знаю».
— И что?
— Больше ничего не сказал.
— Как это — ничего не сказал? Не сказал: пусть подождет, если придет завтра?
— Не сказал. Но если хочешь, подожди. Сегодня придет шах нардистов мастер Хафиз, ну и Юсуф-эфенди, думаю, зайдет.
Ничего не понимаю. Но что делать, остается только ждать.
— Отсюда ходят пароходы в Батум?
Хозяин кофейни как-то странно посмотрел на меня.
— Ходят иногда.
— Наверное, и катера всякие, и баркасы бывают?
— Как не бывать!
Хозяин ушел, вернулся с чаем, бубликом, брынзой.
— В Батум путь держишь?
— В Карс, через Батум и Тифлис.
План у нас был таков: в те времена из Трабзона в Карс можно было добраться двумя путями. Первый — по суше. Второй — по морю до Батума, оттуда в Тифлис, а оттуда в Карс. Мы решили выбрать второй путь, чтобы остановиться в Батуме.
— У тебя есть бумаги, чтобы ехать через Батум?
— Есть.
Бумаги я сделал в Болу, у мутасаррыфа: «По служебным делам следует в Карс. По дороге Батум-Тифлис».
— Если так, хорошо; сухопутным путем и долго, и тяжело. Бумаги тебе здесь выдали?
— Нет.
— В Анкаре?
— В Болу.
— Бумаги из Болу здесь не пройдут. Тебе понадобится брать разрешение и здесь.
— А что, не дадут?
— Ну, то одному Аллаху ведомо.
Хозяин кофейни ушел. Я заметил, что остальные посетители прислушивались к нашему разговору, а затем принялись перешептываться.
Я заказал еще чаю. Чай снова принес сам хозяин, а не мальчишка-помощник.
— Послушай, а говорят, тут на днях какой-то случай произошел, — вновь завел я разговор.
— Что за случай?
— Не знаю… Услышал мельком от хозяина гостиницы.
— А ты где остановился?
Какой-то странный внутренний голос внушил мне на всякий случай не говорить, где я остановился. Я назвал другую гостиницу, мимо которой проходил по пути в кофейню.
— Значит, ты не знаешь, что здесь произошло?
— Не знаю.
Ясно, что уж он-то что-то знает.
В тот день я прождал Юсуфа до заката. Он не пришел.
На следующее утро я вновь появился в кофейне:
— Приходил он?
— Приходил, когда уж ставни закрывали.
— И что?
— Сказал, пусть утром меня ждет.
Через некоторое время Юсуф вошел в кофейню. Мы обнялись, точнее сказать, это я его обнял.
— Пойдем-ка выйдем, — сказал он мне.
Мы вышли.
— Послушай, Юсуф, ты ведешь себя, будто…
— Замолчи. Я тебе все расскажу.
— Что происходит?
— Я сказал, замолчи.
Мы быстро шагаем прочь. Юсуф то и дело пытается незаметно оглядываться. Мы шагаем быстро, очень быстро. Пришли в квартал с узенькими улочками, которые то тянулись вверх, то уходили вниз, — как я потом узнал, этот квартал назывался в честь местной обители — текке. Юсуф замедлил шаги.
