Норман Мейлер - Олений заповедник
— Я тогда просто занимался болтологией.
— Неужели ты не способен посочувствовать человеку?
— Тебе?
— Не мог бы ты зайти к ней?
— Я же с ней не знаком, — возразил Айтел.
— Можешь представиться как мой друг.
Айтел выпрямился в кресле.
— Скажи, Колли, ты поэтому одолжил мне деньги две недели назад?
— Какие деньги? — сказал Муншин.
— Не волнуйся по поводу того, что Серджиус присутствует при нашем разговоре, — сказал Айтел и рассмеялся. — Мне стыдно за тебя. Две тысячи долларов — немалая для Карлайла Муншина сумма для расплаты с безработным режиссером, который избавит его от девчонки.
— Чарли, ты испорченный человек, — громко произнес Муншин. — Я одолжил тебе деньги, потому что считаю тебя своим другом, и мне не следовало бы говорить тебе, что надо проявлять такт. Если об этом пойдет слух, мне каюк. — И продюсер провел пальцем по горлу. — Сейчас же я думаю прежде всего об Илене. Пусть этот мальчик будет свидетелем. Если с ней что-то случится, виноват в этом отчасти будешь ты.
–. С тобой не соскучишься, Колли, — начал было Айтел, но Муншин прервал его.
— Чарли, я не шучу: эту девочку нельзя оставлять одну. Разве я говорю, что я прав? Чего ты хочешь — моей крови? Предложи по крайней мерс какое-нибудь решение.
— Перебрось ее Мэриону Фэю.
— Ты просто камень, — сказал Муншин. — Человек страдает, а ты говоришь такие вещи.
— Я схожу к ней, — вдруг вырвалось у меня.
— Ты отличный малый, — усмехнулся Муншин, — но эта работа не для тебя.
— Не встревай, — рявкнул на меня Айтел.
— Даже мальчик готов к ней пойти, — сказал Муншин. — Скажи мне, Чарли, у тебя совсем вырезали сердце? Ни капельки не оставили? Или ты стал слишком стар, чтобы справиться с настоящей женщиной?
Айтел развалился в кресле, раскинув ноги, и уставился в потолок.
— О'кей, Колли, — медленно произнес он, — О'кей. Всякое одолжение требует встречного. Напьюсь с твоей девчонкой.
— Ты просто золото, Чарли, — прохрипел Муншин.
— А что, если произойдет сам знаешь что? — проронил Айтел.
— Ты что, садист? — спросил Муншин. — Я даже не думаю о таких вещах.
— А о чем ты думаешь?
— Что тебе понравится Илена и ты ей понравишься. Ей будет приятно, что человек твоей репутации и такой внушительной внешности любуется ею.
— О Господи, — вздохнул Айтел.
Зазвонил телефон.
Муншин хотел сказать что-то еще, словно боялся, что Айтел может передумать, но телефон звонил, и это отвлекало. По прихоти телефонистки он умолкнет, наступит тишина, потом он снова зазвонит.
— Да ответь же, — раздраженно бросил Айтел.
Муншин прижал трубку щекой. Он готовил нам новый коктейль, но услышанное заставило его прекратить всякую деятельность. До нас донеслись рыдания, а потом смех женщины — страх волнами катился по комнате. В ее голосе был такой ужас и такая боль, что, потрясенный, я уставился в пол. Затем она вскрикнула, так громко в своем одиночестве — слышать это было невыносимо.
— Откуда ты звонишь, Илена? — резко произнес Муншин в трубку.
Кульминационная точка была пройдена. Теперь слышались тихие всхлипывания.
— Я сейчас приеду, — сказал Муншин. — А ты никуда не двигайся. Никуда не двигайся, поняла, Илена? — Не успев положить трубку на рычаг, он уже натягивал брюки, застегивал пуговицы на рубашке.
Кровь отлила от лица Айтела.
— Колли, — сделав над собой усилие, сказал он и приподнялся, — ты хочешь, чтобы я с тобой поехал?
— Она у себя в номере, — сказал Муншин уже с порога. — Я позвоню тебе позже.
Айтел кивнул и снова сел. После того как Муншин ушел, мы какое-то время молчали. Через несколько минут Айтел поднялся и стал готовить нам коктейль.
— Какой кошмар, — пробормотал он.
— Как можно быть близким с женщиной, которая так… — сказал я. — Пренеприятная история.
Айтел поднял на меня глаза.
— Немножко сострадания, Серджиус, — сказал он. — Ты думаешь, мы выбираем себе подруг? — И насупясь, отхлебнул из стакана. — Интересно, узнаю ли я когда-нибудь ответ на этот вопрос? — произнес он еле слышно.
Время шло, мы продолжали поглощать напитки Карлайла Муншина. День медленно подходил к концу. Сидеть здесь было бесцельно, как бесцельно было и уходить. За стенами дома нас ждало лишь солнце пустыни.
— Настроение у меня — швах, — произнес Айтел с широкой улыбкой, опустошив с полдюжины стаканов. У меня было такое впечатление, что лицо у него окаменело; он медленно, с удовольствием разглаживал на лысине волосы. — Интересно, как там Колли? — заметил он после небольшой паузы.
Словно в ответ раздался стук в дверь. Я пошел открывать, и пожилой мужчина, отстранив меня, прошел в гостиную.
— А где Карлайл? — спросил он, ни к кому не обращаясь. Я шел за ним.
— А-а, мистер Теппис, — сказал Айтел, поднимаясь с кресла.
Теппис мрачно на него посмотрел. Он был высокий, плотный, седой, с красным лицом и даже в белом летнем костюме с вручную расписанным галстуком выглядел далеко не привлекательным. Загорелое лицо было некрасиво: под маленькими глазками — мешки, приплюснутый нос и подбородок, утопленный в складках шеи. Он был очень похож на лягушку-быка. А голос у него оказался писклявым и хриплым.
— Ну ладно, — сказал он, — ты-то что тут делаешь?
— Знаешь, а ты задал хороший вопрос, — сказал Айтел.
— Колли что-то задумал, — объявил Теппис. — Не знаю, зачем ты ему понадобился. Я, например, не хочу даже дышать одним воздухом с подрывным элементом. Ты хоть знаешь, во что ты мне обошелся со своими «Облаками»?
— Ты забываешь, сколько денег я принес тебе… Герман.
— Ха, теперь он вспомнил, что у меня есть имя, — сказал Теппис. — Они бросают меня и уходят в широкий мир. Айтел, я предостерегал Лулу насчет тебя. Женился на отличной молодой американской актрисе, слишком хорошей для тебя девчонке, и вымазал ее имя в навозе, грязи и мерзости. Мне стало бы стыдно, если б кто-то увидел, что я разговариваю с тобой.
— A тебе и должно быть стыдно, — сказал Айтел. — Лулу была отличной американской девчонкой, а ты позволил мне превратить ее в обычную шлюху. — Голос его звучал ровно, но я чувствовал, что ему нелегко говорить с Тепписом.
— У тебя грязный язык, — сказал Герман Теппис, — и ничего больше.
— Не говори так со мной. Я больше у тебя не работаю.
Теппис закачался с пятки на носок и обратно, словно набирая силу.
— Мне стыдно, что я делал деньги на твоих картинах. Пять лет назад я пригласил тебя к себе в кабинет и предупредил «Айтел, — сказал я, — всякий, кто пытается облить грязью нашу страну, кончает в свинарнике». Вот что я тогда тебе сказал, но разве ты меня послушал? — Он помахал пальцем. — Знаешь, что говорят на студии? Говорят, что ты собираешься вернуться на экран. Как же — вернешься. Да ты и дня не проработаешь без помощи студии. Я так всем и заявил.
— Пошли, Серджиус, — сказал Айтел.
— Эй ты, стой! — обратился ко мне Теппис. — Как тебя зовут?
Я назвался, придав своей фамилии ирландское звучание.
— Серджиус О'Шонесси? Что за имя для молодого человека с такими правильными чертами лица? Тебе надо это изменить. Джон Ярд. Вот какое тебе нужно имя. — Он внимательно оглядел меня с головы до ног, будто покупал штуку материи. — Ты, собственно, кто? — спросил Теппис. — Чем занимаешься? Надеюсь, не лоботряс.
Если ему хотелось разозлить меня, то он вполне преуспел.
— Я служил в авиации, — сказал я ему.
Глаза у Тепписа загорелись.
— Летчик?
Стоявший уже в дверях Айтел решил позабавиться.
— Ты хочешь сказать, что никогда не слышал об этом мальчике, Г.Т.?
Теппис насторожился.
— Не могу же я за всем уследить, — сказал он.
— Серджиус — герой, — создавая легенду, сказал Айтел. — Он в один день сбил четыре самолета.
Мне не удалось в это вмешаться, так как Теппис заулыбался с таким видом, словно ему сообщили очень ценную информацию:
— Твоя мать и твой отец, должно быть, чрезвычайно гордятся тобой, — сказал он.
— Вот этого мне не дано знать. Я вырос в сиротском доме. — Голос у меня, по всей вероятности, задрожал, и по тому, как изменилось лицо Айтела, я понял, что он знает: я говорю правду. А мне стало противно, что я настолько легко раскрываюсь. Но со мной всегда так. Годами держишь в себе какой-нибудь секрет, а потом выплескиваешь его как кофе из чашки. Но, возможно, Теппис побудил меня все выплеснуть.
— Сирота, значит, — произнес он. — Я потрясен. А знаешь, ты замечательный молодой человек! — Он по-доброму улыбнулся и посмотрел на Айтела. — Возвращайся к нам, Чарли, — сказал он своим хриплым голосом. — Ну что ты раскипятился? Я ведь и раньше так с тобой разговаривал.
— Ты грубый человек, Герман, — сказал Айтел, уже стоя в дверях.
