Норман Льюис - День лисицы. От руки брата его
— Боже праведный, разумеется, нет! Вот уж чего бы я никогда не сказал!
— Вероятно, он мало общается с людьми, — высказал предположение полковник. — И привык ни с кем не считаться.
— Вот именно, — подхватил Росас. — А попросту говоря, Виланова — старый грубиян. Но совсем безобидный. Хочу, чтобы вы это поняли. Жена у него умерла лет двадцать назад, сын же — человек весьма вспыльчивый. Теперь Виланова живет один. Ну, не совсем…
— Надеюсь, дон Федерико поймет, что наш визит — всего лишь дань вежливости, — заметил полковник.
— Он будет чрезвычайно польщен, — заметил Росас. — Хотя может выразить свои чувства несколько экстравагантно. С ним нелегко найти верный тон. Я-то научился с ним обращаться. Надо не выходить из себя и за все платить ему той же монетой. Такое обхождение он понимает.
— В общем, нам предстоит понаблюдать прелестный старинный характер, — сказал полковник. — Я уже предвкушаю нашу беседу…
«Хотелось бы мне то же самое сказать о себе, — подумал Росас. — . Знать бы заранее, я бы постарался, чтобы к нашему приходу его не оказалось дома».
— Да, между прочим, совсем забыл. Дайте ему только возможность — и он замучит вас рассказами о своих предках. Я подумал, что вас следует предупредить об этом.
Полковник и доктор рассмеялись, а Кальес недоуменно уставился на них.
— Ну что же, постараемся не касаться хоть этой темы, — заключил полковник.
Глава VIII
Они сидели в неудобных, похожих на троны креслах в громадной полупустой комнате, где массивная мебель была расставлена как попало, будто в ожидании, что ее сейчас продадут с молотка. На стенах темнели пятна сырости, а в нескольких местах, где отвалилась штукатурка, проступал кирпич. Застоявшийся воздух был словно набальзамирован тишиной, десятки лет томившейся в этих стенах.
Полковник наслаждался, изучая лицо дона Федерико — маску из темного полированного дерева, на которой годы скепсиса и сомнений оставили свои неизгладимые следы. Полковник еще раз попробовал польстить Виланове.
— Этот секретер так красив, что я просто не могу оторвать от него глаз. Подлинная вещь в стиле Людовика Четырнадцатого, не так ли?
— Нет, — отвечал Виланова. — Грубая подделка из Мадрида, но, поскольку это подарок Карла Третьего одному из моих предков, приходится терпеть, раз уж он тут.
— Мы могли бы целый месяц жить на деньги, вырученные от продажи этого старья, — заметила Мария.
Она только что вошла и, не обращая внимания на сдвинутые брови Вилановы, невозмутимо уселась на один из тронов. Полковник, решивший, что перед ним какая-то родственница Вилановы, удивился, почему ей его не представили.
Виланова повернулся к Марии.
— Не затруднит ли вас угостить моих гостей рюмкой ранчио?
Мария встала и вышла, бормоча что-то себе под нос. Росас наклонился к полковнику и шепнул:
— Это его подруга.
— Понимаю, — шепотом ответил полковник.
Хилый цыпленок, пошатываясь, забрел в комнату, упал, потом поднялся.
— Осторожно, маленький! — ласково обратился к нему Виланова. — Ничего не понимаю. Я делаю для них все, что могу. Наверное, это от жары. — Он скорее обращался к самому себе, чем к гостям.
— Вероятно, вы правы, — сказал полковник, чувствуя неловкость от того, что он горожанин. — Жара сильно изнуряет, хотя лично мне не кажется, что для этого времени года сейчас жарко.
— Не могу с вами согласиться, — возразил Виланова. — Все идет вверх тормашками, и климат тоже!
Вошла никем не замеченная Мария и уселась на прежнее место.
— Я еще помню времена, когда летом по неделе лил дождь, — сказала она. Затем задумалась, вспомнив детство и прохладные дни весны и осени, когда с прекрасного, сизого, как голубиное крыло, неба сеял мелкий дождичек.
— А ранчио? — спросил Виланова. — Где же ранчио?
— Все кончилось.
— Тогда принесите что-нибудь еще, черт бы их побрал! — вполголоса сказал Виланова, но так, чтобы его все услышали. — Принесите белого вина, только проверьте, чтоб на сей раз в бочке не плавала мышь.
Экономка стремительно вышла из комнаты, но почти тут же вернулась, и в руке у полковника оказался красивый бокал, наполненный на треть мутноватым вином, которое он с опаской пригубил.
Росас решил втянуть в разговор Кальеса.
— Ну, а как вам, лейтенант, нравится Торре-дель-Мар?
— Мои личные вкусы к делу не относятся, — ответил Кальес тоном школьного наставника.
Полковник мысленно ахнул, а Виланова с интересом посмотрел на лейтенанта.
— Но вам, конечно, как бы это выразиться… — не сдавался Росас, — в общем-то вам это место нравится?
— Нет, — сказал Кальес, — не нравится. Но я повторяю, наши личные чувства не имеют к службе никакого отношения.
— По всей вероятности, вам не нравится климат? — неуверенно предположил Росас.
— Нет, люди, — сказал Кальес, упорно избегая устремленного на него взгляда полковника.
, — Слава богу, нашелся хоть один честный человек! — воскликнул Виланова.
— Ну что вы, право, лейтенант, — заговорил полковник. — Везде есть люди хорошие и плохие.
— В бога они не верят, сеньор. Вся беда в этом, — пояснил Кальес. — Нигде на всем Пиренейском полуострове не встречал я такого нежелания вернуться в лоно церкви.
— Чушь! — отрезал Виланова.
— Что вы сказали? — Кальес не был уверен, что замечание Вилановы адресовалось присутствующим.
— Я сказал: «Чушь!»
Кальес вспыхнул.
— По-видимому, вы не читали большую статью Фонта в «Вангардии» за прошлый вторник. Вы нашли бы в ней много интересного.
— В последний раз я просматривал газеты лет десять назад. Нищий, который приходит сюда каждый день, сообщает мне все сколько-нибудь важные новости.
— Автор статьи описывает несколько примечательных случаев. Вы, конечно, слышали, что месяц назад крестьяне нашли под одним водопадом святые мощи?
Росас, наконец-то придумавший, как переменить тему, попытался вставить словечко, но тут в разговор решительно вступил дон Федерико.
— А какое отношение, вы полагаете, имеет данное событие к делу? — небрежно спросил он.
— Я считаю его знамением времени, — сказал лейтенант.
Из стоявшего на окне маленького приемника доносились приглушенные звуки сумбурных мелодий — находясь в саду, дон Федерико никогда не выключал радио, и не потому, что любил слушать музыку, а потому, что она раззадоривала невидимого в разросшихся кустах соловья. В отчаянии доктор Росас дотянулся до приемника и усилил звук. Сквозь треск электрических разрядов он расслышал слова дона Федерико:
— В общем я с вами согласен. И где же произошло это удивительное событие?
— Неподалеку от места, где я родился. В окрестностях Памплоны.
Росас покрутил регулятор шкалы, послышались щелканье, свист, и соловей в саду отозвался короткой трелью.
— Подобное надувательство мы устроили в Каталонии еще несколько столетий тому назад.
Воцарилось неловкое молчание.
— Я говорю, что подобное надувательство мы устроили в Каталонии еще несколько столетий тому назад.
— Мы вас слышали, — отозвалась из дальнего угла комнаты Мария.
— Что ж, тем лучше, я не был уверен, что говорил достаточно громко.
— Наш друг принадлежит к старинному роду, у которого всегда были разногласия с церковью, — мягко заметил Росас. Не было никакой надежды исправить положение, так пусть уж старик садится на своего любимого конька. Всем приезжавшим в Торре-дель-Мар рано или поздно приходилось выслушивать рассказы Вилановы.
— Наши пути давно разошлись, — пояснил дон Федерико. — Севильская инквизиция истребила половину нашей семьи, оспаривая формулировку одного из догматов веры. Мы с тех пор не принимаем этих вещей всерьез. — Росас хотел подмигнуть полковнику, но тот смотрел в сторону.
— Здесь вы имеете дело с рыбаками, — сказал Виланова, — и я вам скажу, чего можно от них ждать. Люди они богобоязненные, но вы, пожалуй, были правы, назвав их неверующими — если вы имеете в виду их нежелание целовать ноги идолам. Когда после окончания гражданской войны церковники стали настаивать, чтобы рыбаки снова посещали богослужения, церковь окончательно утратила среди них влияние. Им не за что любить правительство, политические партии и… полицию.
«Только послушать этого старого дурака, — подумал Росас. — Сам себе яму роет».
— Весьма любопытно, — мягко заметил полковник. — Могу ли я заключить, что и вы придерживаетесь сходного мнения?
— Можете, — согласился дон Федерико.
Полковник посмотрел на него почти с нежностью.
Какой все же великолепный экземпляр этот махровый анархист, ну прямо доживший до наших дней мамонт! Хорошо бы устроить резервацию для подобных музейных редкостей и держать их там в целости и сохранности. Роковая ошибка, что он взял с собою этого болвана лейтенанта. У этого дурака еще хватит наглости направить рапорт через мою голову. Ну да теперь уж ничего не поделаешь, разве что попытаться смягчить удар.
