Александр Мишарин - Белый, белый день...
– Да… – вздохнула мать. – Опять что-то продавать придется! А что?.. Ладно! Бог подскажет!..
Бедного дядю Кешу с его согласия, данного еще в больнице, быстро женили.
Прилетела – аж из Бодайбо! – подруга его юности. Всю жизнь она была безнадежно влюблена в Иннокентия Николаевича.
Всё Антонина Саватеевна, не чаявшая уже изменить свой статус «старой девы», потеряла в родном Бодайбо – и орден Ленина, на который уже была представлена областным начальством, и звание «заслуженной учительницы», которое ей полагалось по стажу и безукоризненной службе «на ниве народного просвещения». Много еще чем пытались ее удержать местные власти. Но в три дня дочь отважных золотоискателей продала все: и отцовский дом, и мебель, и живность. Все до последнего! И через пять дней мать встречала ее во Внукове с одним, обшитым серой чистой рогожкой чемоданчиком.
Только на Антонину – на будущую жизнь с ней – соглашался выздоравливающий дядя Кеша.
Если он дал слово, то никогда больше его не нарушал. А уж пожалел ли он? Или нет? Неизвестно…
V
Когда П.П. вернулся домой, то успел только вскипятить чайник. Хотел уже было бросить пакетик «Липтона», но чуть не обварился, наливая кипяток, – так громко, даже нервно зазвонил телефон.
– Ты что, по межгороду звонишь? – спросил Кавголов сына.
– Да нет! Из дома, – ответил Антон.
– Звонок был какой-то странный.
– У нас тоже много странного! – Сын был не столько растерян, как сердит. – Заявилась какая-то твоя родственница…
Кавголов замер у телефона.
– Разнос нам тут полный дала! В каком, мол, бардаке живете!
– Ну в этом она права! – не мог ни съязвить П.П.
– Права – не права! Какое ее-то дело?! – Антон явно приглушил голос, чтобы не слышала гостья. – Натащила зачем-то целую гору подарков! Да таких, что даже я в глаза не видел!
– А адрес-то ваш как она узнала?
– Не говорит… Отец! Что же ты молчал, что у тебя сестра в Америке живет? – Голос Антона стал повеселее и погромче.
Похоже, гостья была уже где-то рядом с ним.
– Почему ты думаешь, что в Америке?
– А где же еще! Она один компьютер… такой приволокла с таксистом, что я таких даже на выставках не видел!..
– Богатая, значит, тетка оказалась? – нервно рассмеялся П.П. – Но вы ее хоть приняли? Угостили?
– Еще бы! Нинка мелким бесом вокруг нее вьется. Она ей колье сапфировое привезла. И кольцо такое же.
Ну, в общем, гарнитур от Тиффани. А уж детям всего!.. Девки от нее не отходят!
П.П. вздохнул. Некоторое время даже не мог говорить.
«Узнаю старые повадки мамаши!»
– Папаня? Ты где там? – встревожился Антон. – Ты что, сам не ожидал?
Кавголов представлял, какую радость, какое блаженство, пусть короткое и странное, испытывает сейчас его мать.
Ведь она была лишена при жизни живых очаровательных правнучек! Одну из которых и назвали Аней, якобы в ее честь…
– Папаня! Папаня! – всерьез обеспокоился сын. – Ты где? Скажи что-нибудь! Я, может быть, зря позвонил? Ты сейчас один?
– А с кем я могу быть? – П.П. не смог скрыть своей горечи. – Ладно! Сейчас это не важно…
– А то я приеду…
Кавголов знал, что это не пустые слова.
– Куда тебе! У вас же гостья! Да еще какая! – Старик усмехнулся. – Из Америки! Как она хоть выглядит? На сколько лет?
– На сколько и должна выглядеть твоя младшая кузина…
– Ах, она же мне кузина! – расхохотался Кавголов. – Ну да, конечно! Конечно кузина!
– А то, может, к нам приедешь? Младшенькую давно не видел! Только все хвастаешься, какие у тебя внучки!
– Ничего я не хвастаюсь, – смутился П.П. По правде говоря, водился за ним такой грех.
– Нет уж! Наслаждайтесь в обществе «моей кузины».
Антон был явно в некоторой растерянности. То ли от объяснений, то ли от того, чего не договаривал ему отец.
– Нет, отец, ты все-таки странный… – начал он свою обычную, занудную тираду. Она возникала, когда сыну надо было высказать свое недовольство отцом.
Отличить сыновнее хорошее отношение от мнимого выговора было легко. Если Антон недоволен – значит, идет в ход обращение «отец». Если все хорошо – «папаня». А уж если чего-то выпросить, отканючить, тогда уже «папанечка».
– А она что, действительно кузина? – Голос сына стал еще тише.
– Да, действительно, действительно… – вдруг заторопился П.П. – А где она сейчас?
Антон рассмеялся.
– В ванной комнате! Учит Нинку, как детское белье правильно замачивать…
– Да! Это она у вас далеко зашла! – тоже засмеялся П.П. – И что? Нинка даже не сопротивляется?
– Анна Георгиевна себе в союзники Саньку взяла. А тем лишь бы кавардак устроить. Да еще с новой бабушкой…
– Она им не бабушка! – неожиданно для самого себя сказал П.П. Но произнести слово «прабабушка», да еще в такой странной ситуации, он не смог.
Антон что-то понял и быстро попросил:
– Папаня, ты не отходи. Я сейчас ее позову!
В телефоне раздался стук, и Кавголов услышал голос сына:
– Анна Георгиевна! Вас папа к телефону зовет! Срочно…
Вот это уж зря – никакой срочности не было.
– Дедушка? – ворвался в телефонный провод голосок маленькой Саньки. – А мы тут стираем. Вы когда к нам…
Но внучку быстро оторвали от трубки, и П.П. услышал дружелюбный – всегда ровный с ним – голос невестки:
– Добрый вечер, Павел Павлович. Вы меня слышите?
– Слышу, слышу, – буркнул Кавголов.
– Передаю трубку Анне Георгиевне. Ваша кузина – такая прелесть!
П.П. почувствовал, что сердце упало куда-то в пропасть. В вечность…
Он даже зажмурился, чтобы перевести дыхание. Сейчас он услышит…
– Ты не сердись на меня, Павлуша! Первой я к ребятам твоим решила приехать! Не к тебе…
П.П. не мог вымолвить ни слова. Спазм перехватил дыхание. Слезы сами, непроизвольно, мгновенно залили его лицо… Трубка в его руках дрожала. У него как будто начался приступ, мышцы перестали подчиняться…
– Это ничего, Павлуша! – успокаивающе сказала в трубку мать. И после паузы начала говорить тише: – Внучки у тебя – прелесть! Старшей фотографию видела. А младшая!.. Ты не беспокойся, никто не слышит, я ушла в другую комнату. И жена Антона хорошее впечатление производит…
– Ну… – наконец смог что-то вымолвить П.П. – А ты-то?.. Как?
– Это длинный разговор. Не сейчас… А уж Антон!.. – Она даже задохнулась. – Не реви, Павлушка! Антон – это Антон!
– Похож?
– Дело не в том, похож или не похож… – Она вдруг всхлипнула. – Мы об этом в другой раз поговорим!
– Может… не надо? – попросил Павел Павлович.
– Может, и действительно не стоит, – согласилась мать.
– Он на тебя похож! – выкрикнул П.П. – Не на меня! На тебя! Ты заметила?
Мать рассмеялась таким знакомым воркующим, стеснительным смехом.
– А мне почудилось, что я это выдумала! Конечно! Глаза! И овал лица… И улыбка!
– Откуда ты знаешь, какая у тебя улыбка? – вдруг обрушился на нее П.П.
– Была! – вздохнула мать. – Все было… Да где все это?
– Да здесь же! Рядом с тобой! И в моем парне! И в его семье… Во мне, наконец!
– Кузен… – усмехнулась мать.
И они оба, как заговорщики, тихо рассмеялись. Дело было в том, что Павел Илларионович и отец Анны Георгиевны, хотя никогда и не видели друг друга, но по всем старинным метрикам были троюродными братьями. И когда Павел стал почти взрослым, но все еще подвергался материнским педагогическим атакам, он в полушутку в полусерьез иногда говорил ей: «Мадам! С одной стороны, вы мне, конечно, родная мать… И наша сторона не отрицает этого прискорбного для нас факта!.. Но с другой – неопровержимые документы доказывают, что вы мне не столько мать – сколько кузина. И наша сторона, исходя из этого исторического и юридического казуса, готова скорее рассматривать вас, так сказать, во второй ипостаси! Что дает нам полную свободу от ваших нравоучений! А уж тем более – от рукоприкладства!»
Мать, смеясь, обнимала, целовала Павлика… И, почти обижаясь, оправдывалась: «Когда это я тебя била? Я лично не помню…»
«А у нас все записано. Вот май тридцать девятого года. Избиение младенца возраста одного месяца. Что не мог заткнуться всю ночь!.. Вот школьные годы… Вот студенческие… Правда, другим способом субъекта нельзя было привести в чувство… Нет, у нас все записано! И главное! Уже дрожите? Этот протокол будет учтен при оплате алиментов!»
«Вот такая была счастливая кузина, – подумал П.П. – Даже сейчас ей это помогло!»
– Ну а ко мне-то… когда? – решительно, но тихо спросил П.П.
На том конце трубки было слышно неровное дыхание.
– Поживи пока… еще немного… без меня. – Голос Анны Георгиевны приобрел какие-то незнакомые ему, глуховатые тона. – Ты ведь, Павлик, уже привык жить без меня. Ведь так?
П.П. быстро и резко вскрикнул:
– Нет!
– Повтори… Если сможешь.
– Не научился, нет! Никогда! – Он говорил все быстрее, все горячее. – Ни на один день! Даже во сне! Ты…
Но в ответ – как приговор:
