Владимир Топорков - Наследство
– Заходи в гости, Евгений Иванович! Дом мой вон через дорогу, ограда некрашеная у палисадника, всё некогда было…
Бабка заточила за это. Теперь, если силы будут, весной покрашу.
Шёл Бобров в контору и всё не мог отделаться от мысли – что-то не договорил Белов, хоть его и на откровение сегодняшние проводы на пенсию потянули. А почему он должен раскрывать ему душу? Ещё неизвестно, что ты за фрукт, Бобров? Может быть, только и способен арбузы с колхозной бахчи таскать? Кстати, забыл спросить у Николая Спиридоновича, сохранился ли тот огород в Осиновом Кусту или так же, как по округе, перевели бахчу и теперь арбузы только на рынках у чернобровых молодцов в широченных фуражках покупают?
Бобров заглянул в кабинет – нет, не успела похозяйничать уборщица, бумаги Николая Спиридоновича покоились в урне. Он достал их, стряхнул пыль, спрятал в ящик, подумав, что ещё найдётся время прочитать, и отправился в столовую. Самое время было подкрепиться.
После обеда Бобров решил сходить в первую тракторную бригаду, благо стан недалеко от села, а с бригадиром Иваном Дрёмовым он познакомился сегодня на заседании правления, когда его утверждали агрономом. Кстати, как раз вопросец с подковыркой задал ему Иван:
– А может быть, вас только одни воспоминания о родине сюда привели?
Бобров приметил Ивана сразу – среди членов правления выделялся он ростом – под два метра, кудрявыми рыжими волосами, поблёскивающими фонарным светом, округлыми василькового цвета глазами. Немного только, пожалуй, портила этого красавца-великана по-птичьи вытянутая шея да толстые потрескавшиеся губы.
Бобров хотел ответить, что нет, не одни воспоминания, есть желание и поработать на родной земле, но Егор Васильевич прицыкнул на Дрёмова:
– Ты, Иван, не шибко в дебри залезай! Любишь жареное!
Иван замолк, смешно вытянув губы, как ребёнок, заморгал глазами. Пришлось возразить председателю:
– Ничего плохого в вопросе не вижу, Егор Васильевич! Правильно товарищ интересуется. Разве мало летунов всяких, кто полгода поработает и тягу даёт. Так вот, отвечаю, у меня желание не только на родине жить, но и хорошо работать…
Теперь предстояло познакомиться с бригадой Ивана. Только одно маленькое смущение возникло, а не поймёт ли бригадир его первый визит своего рода ответом на заковыристый вопрос. Но сомнение отпало сразу: а почему он должен так думать, ведь Бобров не знает положения дел в бригаде, может быть, и замечаний делать не придётся.
Их и правда немного, замечаний, набралось. Иван, переваливаясь как гусь, повёл его по площадке, где выстроилась подготовленная к севу техника, обстоятельно рассказывая, как будет работать весной бригада. Нет, бригадир знал дело, и предложения его были разумными. Только около одного сцепа сеялок задержался Бобров – заглянул под семенные ящики и удивился: катушки высевающего аппарата сточились, при севе браку дадут. Иван стоял тоже смущённый, покрасневший.
– Степану Плахову поручали… – сказал он.
– Ну, зовите Степана, будем разбираться…
Степан пришёл из вагончика мрачный, показалось, даже заспанный, остановился в стороне, кивком головы поздоровался, – а мог бы и за руку, как-никак столько лет не виделись, – молча разглядывал Боброва. Евгений Иванович сам пошёл навстречу, протянул ладонь.
– Говорят, ты сеялку ремонтировал?
– Бригадир мне поручал…
– А почему катушки не поменял? – спросил Иван. – Ведь говорил я тебе, говорил…
– Говорить у нас в колхозе много специалистов, – Степан медленно растягивал слова, – только катушки новые привезти некому. Кузьмин знаешь чем занимается? То-то и оно. А потом, сеялку ремонтировать за пятёрку я не согласен. С ними как раз пять дней провозишься…
– Вот, всегда так, – раздражённо, с хрипотцой выпалил Иван. – Рвач ты, Степан!
– Рвач так рвач, – спокойно проговорил Степан, – только сеялки ремонтировать не буду… На них кто осенью работал?
– Колька Рязанцев.
– Вот Колька пусть и рукава засучивает. А то деньгу есть кому зашибать, а ремонтировать – Степан… Поищите дураков в другом месте…
– Невозможно с тобой стало работать, – Иван махнул рукой. – В правление доложу…
– А я вчера по твоей милости встречу, как в газетах пишут, дружескую и тёплую имел с председателем. Потребуется – ещё встречусь. Только я тебе, Иван, так скажу – дальше Осинового Куста куда вы меня вытравите? Как на войне говорили: «Дальше фронта не пошлют…»
Степан повернулся, пошёл к трактору, чуть ссутулившись.
Что-то непонятное происходит с другом детства… Может быть, действительно рвачом стал, о хлеборобской совести забыл? Деньги имеют свойство душу вытравить из человека, сделать равнодушным, холодным. А может быть, другие причины есть?
Знал Бобров – Степан человек трудолюбивый и после школы сам в колхоз попросился, принял трактор. Вскоре стал одним из лучших механизаторов. Про него и в газетах писали, и по радио областному слышал о нём передачу, когда учился в институте. Может быть, дома у Степана что не ладится или, как говорят, нашла коса на камень? Надо бы зайти к нему, поговорить по душам…
Бобров закончил осмотр техники, потолковал с механизаторами о предстоящем севе. Чувствовал, люди на него смотрят с интересом, слушают внимательно. Значит, произвёл впечатление. И на том спасибо… Поработаем – лучше друг друга узнаем. Только Степан больше не подошёл, насвистывая, возился у трактора.
Бобров, попрощавшись с трактористами, отозвал Ивана в сторону:
– Ты про Степана пока председателю не докладывай. Сам с ним поговорю. Как-никак раньше друзьями были…
Глава четвёртая
Егор Васильевич сидел за столом мрачный, с опухшим лицом (видно, вчерашнее застолье не прошло бесследно), как перезревший осенний помидор, но при виде Боброва вскочил с места, заулыбался, и одутловатости стало почти не видно, только шея сильней побагровела, точно давил на неё тугой ворот.
– А я вот сижу и размышляю, куда это наш новый работник запропастился, – сказал Дунаев, опускаясь на стул. – Ну, думаю, совсем заработался, уже вечер на дворе…
День и в самом деле угасал, в окна председательского кабинета били багровые лучи, накалили стёкла докрасна, как металл в горне. Багровый закат – предвестник ветреной погоды, значит, и наутро будет быстро ветерок глотать снег, а там, смотришь, недели через полторы можно и в поле выезжать.
Евгений Иванович считал весну самым благодатным временем в деревне. Пахнет оттаявшей прелью земля, насытит дурманящими запахами воздух, а потом закачается над землёй лёгкий прозрачный туман, и из высоты, с небес, грянут развесёлые голоса жаворонков, обрадовавшихся теплу и ласковому солнцу.
– Ну как наш Докучаев? – спросил Егор.
– Это кто? – не понял Бобров.
– Да Озяб Иванович… Не читал тебе сегодня вводный курс лекций по русскому чернозёму?
– А-а, – протянул Бобров, – не читал. Про судьбу свою рассказывал.
– Ну, подожди, он тебе ещё и про чернозём расскажет, и какой вредитель Дунаев – тоже поведает. Видимо, ум у старика затвердел, вот он и несёт всякое. В последние годы зачислил себя в борцы за судьбу земли. Понимаешь, по его логике получается, что чернозём силу теряет, а это чуть ли не национальным бедствием считает. Возраст, наверное, сказывается.
– Да нет, – Евгений Иванович ответил серьёзно, – не заметил я этого. Логика в его суждениях есть…
Дунаев встал, подошёл к окну, и в кабинете потемнело, на коврах из одного зажглись два костра закатного солнца.
Он постоял, нервно ударил пальцами по стеклу, снова повернулся к Боброву:
– Ты подожди про его логику. Проще, когда не в бороне, а в стороне. За хлеб с кого прежде всего спрашивают? С председателя… И не только сверху, но и снизу подпирают: «Как же так, Егор Васильевич, что получается?» Прошлым летом приезжаю к механизаторам в бригаду Ивана Дрёмова, а тот губы свои вытянул: «Егор Васильевич, – говорит, посмеиваясь, – только кур баба завела, а сегодня я ей лапшу заказал. Из курятины. Говорю – руби их к чертям собачьим». Вроде издалека разговор, а в конкретную точку бьёт: почему колхоз сверх плана хлеб сдаёт, опять людям зерна для продажи не остаётся. А что мне по этому вопросу сам Безукладов звонил, разве Ивану расскажешь… Вот и интересная логика получается… Как в анекдоте… Знаешь анекдот про председателя?
Егор привычно хохотнул – видимо, к нему возвращалось хорошее настроение, прошёлся от окна, подсел поближе к Боброву.
– Так вот, приехал один колхозный председатель, заслуженный человек – грудь орденами обвешана, как репьями, в Ессентуки на курорт. Ну, разные анализы сдавать начал, представляешь, как это делается. Девица одна его пробирку с мочой понесла да и расколола. Размышляет медсестра: опять надо беспокоить заслуженного человека, лучше я сама это сделаю. А врачи результаты анализов изучают, и у них глаза на лоб… Беременным оказался председатель. Сразу консилиум собирать – невидимый доселе в мировой врачебной практике случай. Судили-рядили, что да как, решили об этом с председателем поговорить. Но осторожно, чтоб человека в гроб не вогнать каким-нибудь резким словом. Приглашают, издалека беседу заводят про здоровье, про самочувствие, про колхозные дела. Кое-как добрались и про беременность выложили. Глядят – никак не реагирует председатель, сидит, глазками помаргивает, будто не о нём речь. Тогда одна врачиха осмелела, – видимо, в ней женское любопытство заговорило – спрашивает: «А от кого, если не секрет?» А председатель в затылке почесал и отвечает: «А вот это не скажу, может, от райкома иль райисполкома, а то и от управления районного…»
