Журнал «Новый мир» - Новый мир. № 12, 2002
Она промолчала.
С правой ноги колготки сползли нормально, а снять с левой сил уже не хватило. Я стал стягивать трусы. Тоже черные… Я признался:
— Так все это долго.
Она опять не ответила. Она лежала как бревно и смотрела вверх. С Мариной это было совсем по-другому. Да и с Машей тоже… А зачем мне это сейчас? Если честно, мне этого сейчас и не хочется, хочется просто уснуть. Тихо-мирно…
Но у нее такая гладкая кожа. Такие мягкие и в то же время крепкие ноги. А глаза… Все дело в глазах… Я оказался над ней. Поймал ее взгляд. Она улыбнулась, сказала:
— Дурачок.
— Почему это?
Она потянула меня на себя. Мои локти подломились, ее ноги обхватили мою спину.
— Надо джинсы еще… — вспомнил я.
Она убрала ноги, я расстегнул молнию, кое-как приспустил штаны. Ее ноги опять сцепились у меня за спиной… Отвалиться бы в сторону, закутаться в одеяло… Завтра тяжелый день… Левой рукой я кое-как опирался в кровать, а правой путешествовал под ее свитером… Моя гладкая ладонь гладит ее еще более гладкую кожу… Вот что-то упругое. Лифчик. Я подлез под него, ощупал грудь, твердый штырек соска… Ее губы, они приоткрыты, видны два ряда зубов; глаза закрыты. Лицо стало бессмысленным и глуповатым, но и прекрасным, каким бывают лица ждущих счастья женщин… Я уже научился читать их лица…
Я начал двигаться. Она задышала… Мне захотелось сказать ей что-нибудь доброе. Но только что? И вообще — зачем? А зачем вообще созданы мы и они? Для этого… Маринка простит… Да и с чего узнает? Она не узнает… Да и хрен с ними со всеми…
— Ты уснул? — голос из-под меня.
— А? — Я спохватился и снова задвигался.
Но этот вопрос отрезвил. Затошнило, я услышал, как в животе булькает, катается туда-сюда какая-то жидкость, виски кололо… Я приподнялся на локте, посмотрел… Подо мной чужое, неприятное, недоброе лицо. Глядит на меня. Ждет.
— Слушай, — спросил я, — зачем нам это?
— Не знаю.
— Давай, может, не будем?
— Ну давай.
Она легко спихнула меня и села. Я наблюдал, как она надевает трусы, колготки, как оправляет свою узкую юбку. Вот встала, отряхнулась, как курица.
Подошла к журнальному столику. Налила себе водки и выпила. Присела на стул, согнулась, начала обуваться. Я развернулся к стене, потянул на себя одеяло.
Как она ушла, не заметил.
Утром перво-наперво проверил деньги и документы. Все на месте. Слава богу, хоть в этом без проблем… На джинсах в районе прорехи (видимо, недостаточно их опустил) засохло беловатое пятно. Долго оттирал его в ванной. Не хватало еще, чтоб Маринка обнаружила…
Поборов тошноту, похмелился полсотней граммов «Праздничной», а остальное, чтоб не искушаться, вылил в раковину. Снова прилег на кровать. Водитель смотрел на меня с сочувствием, но без неприязни. Спасибо.
Сытно позавтракали в гостиничном ресторане и поехали по точкам. По пути я купил двухлитровую бутыль кока-колы. При похмелюге хорошо помогает…
Геннадий помалкивал, я был ему благодарен за это. Зато как трудно было общаться с продавцами, пересчитывать деньги и обувь. Голова раскалывалась, сосуды в ней, казалось, вот-вот полопаются и кровь зальет мозги… Как там? — кровоизлияние в мозг.
За день мы управились и часов в шесть рванули до Питера. Вполне могли бы прибыть где-то к полночи, но по дороге, возле городка Лодейное Поле, «газель» стала чихать и в итоге заглохла. Пока Геннадий копался в карбюраторе, я связался с Володькой по шоферскому мобильнику (в отличие от меня, так сказать, начальника, у него телефон имелся!), объяснил, где мы, сказал, что дела сделаны. Шеф, было слышно, остался доволен сообщением. Только спросил, почему у меня голос тусклый такой. Я, конечно, ответил: «Устал все-таки».
Приехали часа в три ночи. Геннадий завез меня на Харченко, пообещал поставить машину надежно, чтоб не разворовали груз — вообще-то уже не нужные нам устарелые модели туфель и сапог, — и отправился в свое Обухово.
Звонить в дверь я не стал, открыл своим ключом. Осторожно разделся в прихожей, пробрался на цыпочках к дивану. Нырнул, как говорится, в нагретую постель. Обнял Марину.
— Дорогой, ты вернулся, — даже во сне любя меня, прошептала она и осторожно, кончиками пальцев, погладила мою небритую щеку.
Дыша, будто самым живительным ароматом, запахом ее волос, ее духов, ее тела, я крепко прижался к ней.
3Андрюха подкурил новую сигарету от предыдущей — он действительно разволновался.
— …И каждый день по мобиле названивает, все предъявляет — денех надо, передачи надо, адвоката. Еще и Лорку ехо содержать… Вообще, у нехо получается, што мы виноваты, што он в Крестах оказался. Самому надо было умней быть… А знаешь, схолько там звонок один стоит?.. Ему повезло еще, што крутые ехо к себе взяли в кхамеру, как гхендиректора. У них там моноблок стоит, девять человех вместо двенадцати. Сто долларов неделя. Уже лично я двести ему передал, и все мало. Привых жить как король. Знаешь, как он в Дубаях вел себя? Мы с Вэлом хренели просто, тем более знали же про ехо напряги. Месяц назад умолял в долх тридцать штух ему дать, а тут по полштухи в день за индивидуальный бассейн. Теперь вот на нарах… Дело ехо — пускай парится, идиот. И еще нас винит, што не помохли, заставили херычем торховать.
Я покачивал головой, делая вид, что внимательно, с участием слушаю, выжидая на самом деле, выискивая паузу в его монологе, чтоб поделиться своими проблемами.
— Вообще, ты знаешь, как у нехо все это получилось-то? — задал Андрюха очередной и не рассчитанный на ответ вопрос, потому что тут же стал объяснять: — Гхода два назад открыл Махс этот свой махазин. До тохо джинсами торховал, держал несколько палаток на рынках. Ну, боле-мене шло, и тут стухнула ему моча в холову: махазин надо нормальный. Первоначально ему, ясно, башлей не хватило, штоб и за аренду платить, и за крышу, и ремонт в махазине сделать, и с поставщихами рассчитываться. Тем более и тратил на свои причуды немерено. Золотой мальчик, блин, из Твери…
Просторный зал клуба «Курьер» в этот час, в половине одиннадцатого, был безлюден и тих. Утренняя уборка, видимо, совсем недавно закончилась, густо, как в платном туалете, пахло моющими средствами, освежителем воздуха. В носу свербило, постоянно хотелось чихать… Вчера я позвонил Андрюхе и предложил встретиться, сказал, что у меня к нему разговор. Но он, наверно, забыл, что разговор-то у меня, и сразу же, купив по бокалу горького «Туборга», усевшись за столик, закрутил, штокая и кхэкая, шарманку насчет Макса и связанных с ним заморочек…
— Ну и без кредитора, конешно, раскрутиться возможности у нехо, считай, не было. Помимо затрат и время ведь надо, штоб к махазину привыкли, узнали о нем. Место-то нормальное — Техноложка, прям на площади, справа кафе дешевое, слева клуб, но сам-то товар не для всех… для этих, экстремалов. — Андрюха, морщась, сделал затяжку докуренной до фильтра сигареты, сунул ее в пепельницу, глотнул пива. — И он, короще, ни с кем не посоветовавшись — да мы с ним тохда и не слишком-то в друханах были — взял у Феликса двадцать тыщ бахсов на ход за десять процентов. Вроде нормально, условия боле-мене, но Феля этот — вон Вэл ехо знает, оказалось, — на таких лохах и живет. Стольхих уже, ховорят, утопил!..
На это восклицание я не мог не отреагировать, хотя бы ради приличия:
— И как топит?
— Да как… очень просто. Очень просто и в нахлую. Хлавное, подвязки иметь, а Феля с РУОПом, ховорят, конхретно завязан… Ну вот, — Андрюха увлекся (еще бы — ведь будущий следователь!), — кохда Феля давал деньхи Махсу, он навязал ему и пайщика, Хришу, чтоб, десхать, иметь гхарантию, што Махс эти деньхи вернет. Хриша этот вложил в махазин чисто символическую сумму — три тыщи баксов, ну и процент имел тоже символический — пять процентов с чистохо дохода. А доходов-то махсовский махазин не давал пощти, на минус, в принципе, работал…
Я, тоже увлекаясь, спросил удивленно:
— А зачем тогда он был пайщиком? Три тысячи — тоже сумма.
— Ну ты што, Ромик! — Андрюха дернул плечами. — Права-то на махазин он формально имел равные с Махсом! Мох сам связываться с поставщихами, копаться в дохументации, хотя и появлялся в махазине раз в месяц. У нехо свои дела какие-то, а может, это и был его бизнес — таким пайщиком у несхольких чуваков быть… Понимаешь, нет?
Не особенно понимая, я все же кивнул. Меня так и подмывало бросить: «Ладно, Дрюнь, мне это сейчас по барабану. У меня сейчас вот какие проблемы». И рассказать… Но пока я не решался. Осторожно мялся на стуле, крутил в руках полупустой бокал с выдохшимся «Туборгом» и слушал.
— И вот проходит ход, Махс отдал тысящ семь, а махазин до сих пор не раскручен, прибыли реальной нет. И Феликс начинает через Хришу давить на Махса: десхать, пора што-то решать. Или ассортимент менять, или передавать права на пользование друхому, тому же Хрише… Ну, Махсик, конешно, дурак, што так в этот экстрим уперся. Кому нужны ботинхи разноцветные, сари-фихари?.. А с друхой стороны, и такие махазины нужны. Я тоже по юности зарубался по всякому тахому. Помнишь же, как очки искал… как их?.. «лисички» назывались, што ли. Узкие такие, брейкеры такие носили…
