Алекс Тарн - Боснийская спираль (Они всегда возвращаются)
— Вот, — возбужденно сказал Яшка, с ходу залезая на брандмауер и указывая на противоположную кровлю. — Метр двадцать, я мерил, делать нечего — совершенная ерунда. Разбегаешься, сильно отталкиваешься вот здесь, и — оп-па — ты уже там! Как птица! Я пробовал — это такой класс, такой класс, обалдеть!.. вот увидишь!
— Нет, — сказал Берл, делая шаг назад. — Я не смогу.
— Глупости! Сам подумай — метр двадцать. Ты ведь, когда на земле, на полтора прыгаешь без проблем? Почему же здесь не сможешь? Это как летишь, я тебе говорю. Ну почему ты такой трус, а? Смотри, как это делается…
Яшка спрыгнул с брандмауера и отбежал подальше, громко топая по жести резиновыми спортивными тапками.
— Смотри! — крикнул он и помчался. Это было последнее слово, которое Берл слышал от своего брата. От живого брата.
Добежав до стенки, Яшка с разбегу вскочил на нее и сильно оттолкнулся. Он все рассчитал правильно, как всегда. Все, кроме того, что старая стенка была уже не из тех, на которые можно полагаться в жизни. Серый кирпич под яшкиной ногой дрогнул и съехал вниз, осыпав на жесть мелкую цементную крошку. Толчковая яшкина нога беспомощно дернулась, теряя опору, и он полетел вперед, в пустоту, болтая ногами и хватая руками воздух. Но воздух ничем не мог помочь Яшке. Воздух — ничем. Яшке мог бы помочь кто-то другой, это да. Кто-то другой, правда, Берл?
Яшка долетел до противоположной стороны, ударился грудью, сполз вниз и повис, цепляясь руками за кирпичную кромку. Он не намеревался сдаваться, он сохранил полное присутствие духа, этот неимоверный Яшка, самый смелый во всем дворе и, наверное, во всем Тбилиси, да и во всем мире тоже. Он боролся еще несколько долгих минут, обдирая пальцы о предательски крошащиеся кирпичи. Несколько минут. И в течение всех этих минут его младший брат, трус, стоял, парализованный страхом, и смотрел. Просто смотрел, вместо того чтобы разбежаться, и перепрыгнуть туда, и помочь. Да, да, именно так, правда, Берл? И Яшка знал об этом все эти минуты. Он мог бы крикнуть, позвать, приказать… Но не стал. Он и упал так же молча, без крика.
А потом они сразу переехали в Израиль, к родственникам, и началась новая жизнь, без Яшки и без дней рождения. Поначалу родители еще накрывали на стол, приглашали гостей, но Берл убегал из дому каждый раз на несколько дней, и они прекратили свои попытки напоминать о том, чего уже никогда не будет. Теперь он жил за двоих, за себя и за брата. В новой мальчишеской компании, в иерусалимском квартале Катамоны, на весь город известном своей нехилой шпаной, Берла приняли моментально, несмотря на жестокие детские законы, не жалующие чужаков. Он выделялся даже на фоне самых отъявленных местных сорвиголов своею спокойной и в то же время какой-то отчаянной, безрассудной смелостью. Он прыгал в опасность не раздумывая, с головой, как в воду.
Кстати, о воде… в Страну Берл приехал, не умея плавать. Почти сразу после его приезда вся дворовая компания отправилась в местный бассейн, и он пошел тоже, сам не зная зачем. Ребята попрыгали с бортика в воду и поплыли наперегонки к противоположной стенке. Берл остался один. Тут-то он и увидел Яшку, впервые с того памятного утра на крыше. Яшка сидел рядом, свесив ноги в воду.
— Привет, — сказал он просто.
— Привет, — просто ответил Берл.
— Зря боишься, — сказал Яшка. — Смотри, как это делается… Смотри!
От оттолкнулся от стенки и поплыл, быстрыми красивыми саженками. Берл, не раздумывая, бросился следом. Он бы доплыл до конца, если бы перепуганный спасатель не вытащил его из воды на полпути к противоположной стенке.
— Ты что, пацан, с ума сошел? — сердито сказал спасатель, ставя на траву дрожащего от возбуждения мальчишку. — Не умеешь плавать, так учись на мелководье. Что тебя на глубину потянуло? Смерти не боишься?
— А чего ее бояться, бижу? — хладнокровно ответил мальчик и с презрением сплюнул сквозь зубы. — Это как полететь — ничего страшного. Хочешь, покажу?
В то время Берлу еще не исполнилось семи лет.
Собственно говоря, если считать по дням рождения, которые с шести лет не отмечались, то и теперь, в этом боснийском лесу, ему было не больше, и таким образом, мелькнувший в лесной чаще Яшка по-прежнему оставался его старшим братом.
— А что такое? В чем сомнения? — сказал Берл. — Смотри, со стороны леса, конечно, идти смешно. Там ждут, и мины к тому же, а сапер из меня хреновый. Пройти-то я пройду, но провожусь с этим долго, а времени терять нельзя. Правильно?
Яшка сидел на корточках невдалеке и, не поднимая головы, сосредоточенно играл в «ножички» острым сучком. Он молчал.
— Молчание — знак согласия, — констатировал Берл. — Значит, остается по нахалке — через ворота, откуда не ждут. Ну а дальше, если все быстро делать, то я вполне могу до них добраться, разве не так?
Яшка кивнул.
— Ну вот! — обрадовался Берл. — А я что говорю… Значит, вперед, а, Яшка? Это как полететь — ничего страшного… Помнишь?
Яшка отбросил сучок в сторону и поднял голову.
— Добраться-то ты доберешься, — сказал он. — А вот что потом? Шансов выбраться оттуда у тебя нет. Никаких. Это я тебе говорю.
— Так что же? Убегать? Да? Это ты мне советуешь? Смываться?
Яшка встал и молча пошел прочь, исчезая в сумраке чащи.
— Эй! — крикнул Берл. — Ты куда? Яшка!..
А что «Яшка», бижу? Что ты, в самом деле, на брата ответственность перекладываешь? Сам решить не можешь? Он поднялся на ноги и начал тщательно снаряжаться, дважды проверяя каждый ремешок и каждую резинку, распределяя по кармашкам ножи, обоймы и гранаты. Собственно, решение он принял еще давно, там, на тбилисской крыше. Это как полететь…
— Бывай, приятель, — сказал он гольфу. — Ездишь ты неплохо, но как-то нервно. Ты уж на меня не обижайся за правду, ладно? Нету в тебе столь необходимого в жизни спокойствия. Ты бы проверился, что ли, может, карбюратор барахлит, или еще что?..
Машина обиженно молчала. Она понятия не имела, как и с кем ей предстоит выезжать из этой кочковатой ловушки. Прощаясь, Берл дружески хлопнул ее по крылу и пошел к дороге.
Он двигался параллельно грунтовке, избегая тропинок, бесшумно и ловко обходя препятствия. Дойдя до первого, ханджарского блокпоста, Берл приостановился. Изменения в порядке несения караульной службы были налицо: камуфлированные под солдат дядьки уже не валялись как попало по кюветам, но бдительно расхаживали вокруг своего вездехода, с важным видом вглядываясь в окружающее пространство. Берл понаблюдал за ними из-за ближнего куста и не смог удержаться от улыбки — уж больно комично выглядела их многозначительная серьезность.
«Эк вам хвост-то накрутили, беднягам, — думал он, отползая обратно в глубину леса. — Ну к чему вам эти приключения, горе-воины джихада? Шли бы по домам… а то ведь ненароком попадетесь под руку, будете потом приходить, спрашивать — зачем?»
Ко второму, «лебединому», посту Берл подбирался с надлежащим почтением. Здесь все было по-прежнему: сверкающий чистотой джип, огневое гнездо сбоку от дороги, парень в черной униформе за пулеметом, а на самой дороге, на пыльном грунтовом полотне, широко расставив ноги в ярко начищенных ботинках, еще один солдат. Этот-то солдат вдруг повернул голову и, глядя прямо на Берла, окликнул: «Эй, Самир!..» — и дальше еще что-то на боснийском, непонятное Берлу, но, видимо, очень смешное, потому что конец фразы перешел в неудержимый смех, немедленно поддержанный пулеметчиком.
Берл растерялся. Во-первых, то, что его с такой легкостью обнаружили, было крайне неприятным сюрпризом. Во-вторых, кто такой Самир, где он есть на самом деле и как теперь следует себя вести?
Он уже собрался было выйти из своего укрытия и действовать по обстоятельствам, как все объяснилось самым неожиданным и в то же время самым естественным образом. Сзади раздался ответный возглас неведомого Самира, шедший, казалось, прямо из-за берловой спины, а точнее — из зарослей орешника метрах в пяти. Берл осторожно оглянулся и порадовался собственной удаче. За кустом, боком к нему, над маленьким овражком сидел «орлом» третий часовой и напряженно тужился. С дороги донесся новый взрыв хохота.
«Повезло ребятам, — подумал Берл. — Приятно умирать в таком хорошем настроении…»
Он плавно и бесшумно рванулся к орешнику и оказался за спиной у мучимого запором солдатика.
— Тише, тише, бижу, не колготись ты так, — шептал Берл, удерживая трепещущее последними судорогами тело. — Нечего было «орлом» сидеть. Ты же лебедь, а не орел… вот так… самозванство наказуется.
В двадцати метрах от него, на дороге, шум и суета в орешнике были истолкованы в далеком от реальности юмористическом ключе.
«Эй, Самир!..» — на этот раз в остроумии упражнялся пулеметчик. Его шутка, очевидно, оказалась еще смешнее — оба солдата захлебнулись смехом. Часового на дороге прямо-таки перегнуло пополам; пулеметчик, задыхаясь, корчился в своем гнезде. Берл быстро нахлобучил на голову форменное кепи мертвеца и, навинчивая глушитель, вышел на грунтовку. Смешливые «лебеди» даже не успели удивиться.
