Шарль Нодье - Фея Хлебных Крошек
Тут, словно спохватившись, она опустила глаза, вздохнула и, казалось, смахнула тыльной стороной руки набежавшую слезу.
– Оставим, оставим поскорее эту шутку, не подобающую ни вашему возрасту, ни моему, – сказал я, – такая набожная и здравомыслящая женщина, как вы, может заговорить об этом смеху ради, но в серьезном разговоре подобным шуткам не место. Теперь, когда мир уже заключен, вы сможете, уплатив двадцать луидоров[84] из моих сбережений, без всякого труда добраться до Гринока, который находится не на краю света, а, если я не ошибаюсь, в шести или семи лье к западу от Глазго, в графстве Ренфру. Как видите, матушка, если вам этого хочется и если вы полагаете, что в Гриноке вам будет лучше, чем в Гранвиле, я с радостью избавлю вас от необходимости прибегать к великодушию моряков.
– И ты хочешь, Мишель, чтобы я приняла эти деньги от тебя – от тебя, чье состояние, возможно, погибло без возврата, хотя ты об этом и не подозреваешь?
– Судьба моего состояния мне неизвестна, – отвечал я, – но богатство труженика заключается в его руках и мужестве; обучение мое окончено, умение трудиться испытано, я крепок телом и тверд духом. Следственно, в будущем я могу лишиться только того, чего Провидению будет угодно меня лишить, и заранее готов подчиниться его воле, ибо оно лучше нас знает наше предназначение.
– Я благодарна тебе за твое великодушие, – возразила Фея Хлебных Крошек, – но ты ведь понимаешь, что оно немало смущает мое целомудрие и мою щепетильность. Добро бы еще ты оставил мне надежду однажды соединить мое скромное состояние с твоим и сделаться твоей счастливой женушкой!
– Ну-ну, Фея Хлебных Крошек, об этом можете не беспокоиться, – возразил я в свой черед, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не расхохотаться. – По правде говоря, я нынче еще вовсе не готов к такому ответственному шагу, как вступление в брак, но всему в жизни приходит свой срок; если будет на то воля Божия, мы еще свидимся, и если к тому времени я уже достигну возраста, подходящего для принятия столь серьезных решений, то, глядишь, и приму его. По крайней мере я могу вас заверить, что до сих пор никому не давал обещания, которое помешало бы мне так поступить!
– Я счастлива это слышать, дорогой Мишель, но меня смущает еще одна вещь. Мне случалось иногда делиться с тобою познаниями и помогать тебе советами; ты и сегодня еще не настолько вырос, чтобы обходиться без них. Если ты снабдишь меня деньгами для возвращения в Гринок, не будет ли тебе чего-нибудь недоставать после моего отъезда?
– Только одного, Фея Хлебных Крошек, – уверенности, что вы счастливы.
Сказав это, я ласково пожал ее маленькую ручку, которая тотчас дрогнула, и, взглянув ей в глаза, увидел, что в них вспыхнул такой огонь, какого мне еще не доводилось видеть ни в одних женских глазах.
Неужели эта бедная старая женщина в самом деле любит меня, спрашивал я себя, расставшись с нею.
Глава седьмая,
о том, как дядюшка Мишеля отправился в плавание, а сам Мишель сделался плотником
Дядюшка каждое воскресенье исправно выдавал мне в награду за школьные успехи двенадцать франков, а поскольку тратил я их только на подаяния беднякам, у меня в самом деле скопилось двадцать луидоров. Однако я был не вполне уверен, что в шестнадцать лет имею право распорядиться столь значительной суммой, и если я так сразу пообещал эти деньги Фее Хлебных Крошек, то лишь потому, что знал: дядюшка Андре ни в чем мне не отказывает и уж конечно не запретит употребить никому не нужные деньги на столь благое дело.
Войдя вечером к нему в комнату, я смутился, заметив его серьезный и задумчивый вид. Я решил, что время для моего признания теперь неподходящее, и тихонько попятился к двери, но тут он окликнул меня.
– Мишель, – сказал дядюшка, усадив меня напротив себя и взяв меня за руку, – дорогой мой Мишель, назначенный мною срок истек, а мы до сих пор не имеем известий о Робе-ре. Итак, сынок, мне придется двинуться в путь, дабы исполнить долг доброго компаньона, любящего брата и порядочного человека и разыскать твоего отца; я найду его непременно, а если не найду – да избавит нас Господь от такого горя, – то постараюсь спасти хотя бы остатки того состояния, которое он завещал тебе. Как ты знаешь, это решение я принял уже давно и так тщательно подготовился к его исполнению, что заставить меня отступить от намеченного могло бы только неожиданное возвращение Робера. Песок в верхней половинке песочных часов подходит к концу, и точно так же подходит к концу моя жизнь. Мне не следовало терять время, но я хотел как можно дольше не видеть слезы на твоих щеках – они жгут мое сердце. Ты уже достаточно взрослый, чтобы избавить твоего старого дядюшку от этого испытания. Вытри слезы, малыш, и обними меня с твердостью, какая подобает великодушному юноше. Я еду завтра.
Тут я разрыдался и, не в силах встать и броситься в объятия дядюшки Андре, уткнул голову ему в колени.
– Ну-ну, не надо, – сказал дядюшка более твердым голосом. – Твоя печаль растает, как облачко на небе, и, надеюсь, очень скоро; ведь солнце уже встает. Я имел бы больше причин для тревог, чем ты, если бы не был уверен в твоей будущности, однако и школьные уроки, и уроки ремесла пошли тебе на пользу; не думаю, чтобы на всех пяти континентах сыскался бы хоть один человек, способный с большей легкостью обходиться без той призрачной вещи, которую именуют богатством и которую изобрели, поверь мне, исключительно на радость калекам и бездельникам. Ты мальчик высокий, крепко сложенный, проворный, знающий немало полезных вещей, а главное, как я того и хотел, один из самых лучших плотников, какие когда-либо орудовали пилой и молотком на гранвильской верфи. Насколько я тебя знаю, ты предан душой труду и умеренности, и мне нет нужды напоминать тебе, что жизнь умеренная и достаточная, которая куда лучше жизни роскошной, всегда обеспечена тому, кто трудится. Завтра ты начнешь работать поденно на твоего учителя-плотника и получать деньги за свой труд. Поскольку я устроил так, что до следующего дня святого Михаила ты будешь иметь кров и стол в нашем старом доме, где найдешь все необходимое, включая мое старое платье и разную утварь, ты сможешь в течение этого первого года откладывать деньги, чтобы впоследствии жить в том скромном достатке, к которому ты привык и который никогда не мечтал променять на нечто более роскошное; ведь для человека трудящегося плата за год вперед – сокровище более драгоценное, чем все богатства великого Могола. Если я так расхваливаю тебе экономный образ жизни, какой далеко не всегда вел я сам, то не оттого, что вижу в нем способ разбогатеть, но оттого, что не знаю другого способа сохранить независимость. В остальном же бережливость – ничтожнейшая из добродетелей, и любой щедрый поступок, если он совершен не из расчета и не из бахвальства, стоит куда больше, чем умение копить деньги.
Эти слова дядюшки, да еще сказанные в такой миг, сняли огромный груз с моей совести. Они дали мне полное право распорядиться по собственному усмотрению теми двадцатью луидорами, которые я обещал Фее Хлебных Крошек и в которых она так нуждалась. Дядюшка продолжал:
– Мне осталось сказать тебе еще очень немного, да я и не стал бы этого говорить, если бы старая карлица с церковной паперти, прозванная вами, как я слышал, Феей Хлебных Крошек, не сообщила мне, за мгновение до того, как ты вошел в мою комнату, что завтра она уезжает в свой родной городок Гринок, куда эту несчастную женщину влекут некие – возможно, ею же самою выдуманные – интересы, и не осведомилась у меня, позволю ли я тебе вверить ей скопленную тобою небольшую сумму, которой ты, впрочем, можешь распоряжаться по твоему собственному усмотрению и которой ты не мог бы приискать лучшего употребления, кроме как подарив ее женщине бедной, но честной. Полагаю, однако, что ты намереваешься возместить потерю этих денег собственным трудом?
Я с восторгом кивнул в знак согласия, и дядюшка вновь заговорил:
– Превосходно! Как видишь, я умею предупреждать твои признания, возвращаясь же к тому, о чем мы говорили прежде, скажу, что Фея Хлебных Крошек наверняка согласилась бы с моими последними наставлениями, ибо она женщина весьма здравомыслящая во всем, что не касается некоторых довольно странных фантазий – впрочем, простительных в ее возрасте, – которые она вбила себе в голову, и всегда прекрасно относилась к нашей семье, так что батюшка мой уверенно приписывал ее помощи успех самых выгодных своих предприятий и приращение своего состояния и, если бы она того пожелала, обеспечил бы ей безбедное существование, которому она, однако, всегда предпочитала свои таинственные скитальчества. Поскольку Господь дал тебе прекрасные задатки и даровал мне возможность увидеть, как они развиваются и расцветают, я позволю себе существенно сократить мое напутствие и остановлюсь подробно лишь на том новом образе жизни, какой тебе придется вести в мое отсутствие.
