Алиса Ганиева - Салам тебе, Далгат! (сборник)
Она неслась все скорее и скорее, не касаясь ногами земли. Горянки, выдиравшие сорняки на клочках злаковых посевов, копошились далеко внизу. Наиду стало крутить и закидывать в самые невообразимо дальние точки. Ее бросало то в неглубокие пещеры, где сверху сочилась родниковая вода, то в густые тляратинские леса, где таились от охотников дагестанские туры, пугливые олени, бородатые козлы, улары, тетерева и куропатки, то на безлюдные перевалы, крошащиеся сланцем, а то сжимало в темной карадахской теснине – гигантской щели, проточенной буйной речкой в громадной доломитовой скале, где высоко гнездятся дикие пчелы.
Наида изо всех сил пыталась прийти в себя, но не могла: ее трясло и качало. Забрасывало в пышные субальпийские луга ледяного Богосса со щавелем, чемерицей, голубикой, ромашкой, клевером, где паслись нескончаемые стада. В ущелья с заброшенными и переселенными селениями. На голые склоны, поднимающиеся над темной речушкой Бец-ор, где бегали кони и жили бедные хуторские затворники, к которым зимой спускались из дальних лесов поживиться скотиной голодные медведи и волки.
Ее метало над полями сотен полузабытых браней с захватчиками со всех концов света. Кружило над «холмом, где убили Ивана», над осыпающимися сигнальными башнями, которые когда-то от вершины к вершине, от поста к посту передавали весть о близкой угрозе. Над огромным камнем, где по преданию зарыт оружейный клад Шамиля. Над гробницей христианской отшельницы Тамары, где колышутся на ветру привязанные к деревьям светлые тряпки и откуда далеко внизу виднеются село Бацада, чьи жители варят из березовых смол черную жвачку, и серая трасса, и крошечные автомобили. И снова заныла зурна, затренькал пандур…
– Звонят! – крикнул Хабиб так, что Наида очнулась и приподняла гудящую голову. – Что «а»? Зурна! Я тебя найду, я тебя выстегну! Я тебе час даю! Мы этого, валлах, не оставим! А? Где вы, говори? Саиде трубку давай! Алло!
Хабиб нехорошо выругался, с силой выговаривая горловые звуки.
– Что тама? – спросил Муху, выруливая на маленький каменный мостик с торчащим у дороги кафе «Санта-Барбара».
– ХIайван! Скрытый номер…
– Зачем украли, не сказал? – спросил Муху.
– Чтобы тухум мой опозорить! Еще зачем?! Уй, шайтан…
Хабиб захрипел, открывая окно и бессильно обмахивая себя платком.
– Всё, хампец ему, я сейчас Закиру звоню, он эту собаку найдет!Наиду все больше подташнивало. Она взглянула на удаляющиеся вершины снежного хребта Нукатля, где рождалась большая река, и снова прикрыла глаза. Голос Хабиба стал удаляться. Она вновь почувствовала перепад давления и, словно на лифте, взлетела на пик неприступной Седло-горы, опоясанной скальными стенами. Гора возвышалась над поймой Аварской Койсу на полтора километра. Вокруг ее многоярусных отвесов вились от самых подножных селений грунтово-скальные дорожки и конные тропы. Небо расчистилось, и Наида сверху ясно видела голое Хунзахское плато с низвергающимися с него водопадами и реку Тобот, сбрасывающуюся с плато в Цолотлинский каньон, а зимой застывающую в виде огромной полой колонны.
Наида посмотрела вверх, и ей подумалось, отчего это в разреженном воздухе посреди бела дня мерцают звезды? Послышался чей-то шепот. Кто-то невидимый крался к ней сквозь шевелящуюся луговую траву. У Наиды закружилась голова. Она легла на спину, на холодный зеленый покров и спросила:
– Кто здесь?
Шепот звучал совсем близко.
– Шайтаны? – испугалась Наида. – Или буда́лал? Что-то я слышала про этих будалал… Одеяло из снега, постель изо льда, штаны из коры, платье из листьев, те, которые не едят и не пьют, те, у кого нет мужского и женского, счастливые будалальцы…
Она чувствовала дыхание странных существ, сомкнувших ее в невидимое кольцо.
– Яса ́ нде! [65] – скомандовал низкий голос.
– Ясанде! – повторили звонкие голоса.
Чьи-то руки трясли Наиду за плечи, а рты выкрикивали один и тот же приказ. Раздались звуки лезгинки. Наида не на шутку испугалась, но, подгоняемая невидимками, начала танцевать. Встала на цыпочки, расправила плечи, засеменила ногами по мягкой земле, медленно закрутила кистями.
Барабаны били все чаще и чаще, крики раздавались все громче и громче, Наида плясала и кружилась все скорее и скорее. В конце концов, не выдержав пытки, она рухнула и поддалась накатившей дурноте.Телефон Хабиба надрывался лезгинкой. Он нажал на прием и заорал в трубку:
– Я , Шапи?
– Ее тошнит! – взвизгнула Бика. – Ты чего, Наида?
– Откройте ей дверь, – оглянулся Муху, останавливая машину на повороте. – Бедная, не надо было ее брать.
– Чуть мне юбку не заляпала, – возмутилась Бика.
Наида вывалилась из автомобиля и, согнувшись, подбежала к обочине серпантина. Ее рвало.
После нескольких приступов тошноты полегчало. Она постояла немножко на полусогнутых ногах, глядя на далекую Седло-гору. Солнце уже было в зените и жарило. Наида почувствовала, как она вспотела, и сняла верхнюю кофточку.
– Лучше стало? Ехали быстрей! – махнул из машины Хабиб.
Она вернулась и села на место.
– Мама, хоть бы там Саида нашлась, – шептала Бика. Эльмира молчала, отвернувшись к окну. Хабиб вытирал шею платком. Райцентр был уже в сотне метров.
5
Вскоре машина притормозила на круглом и пыльном майдане, и вся компания вылезла наружу. Ярче всего среди майданных построек выделялся кирпичный забор с огромными решетчатыми воротами и сияющим железным орлом на каждой створе. За воротами краснел трехэтажный дом со стилизованной башней и бойницами. Дальше возвышалось здание администрации с вывешенным на стену плакатом. «Видя, как они защищают свою землю и Россию, я еще сильнее полюбил Дагестан и дагестанцев. В. Путин». Далее пестрели магазинчики, лавочки и палисадники. Около искусно обложенного камнями источника, за которым пирамидой поднимались дома и выглядывал кончик минарета, росла густая плакучая ива, а под ивой располагался годекан.
Хабиб и Муху прямо направились к годекану, еще издали протягивая руки и громко приветствуя сидевших там мужчин:
– Ассаламу алайкум!
Послышались хлопки рукопожатий и взаимное «ваалайкум ассалам». Муху рассказал сидящим, что они в райцентре проездом из села в город и хотели бы заодно повидать родственников. Хабиб добавил, что здесь, должно быть, уже были их молодые знакомые на серебристой «ладе» с затемненными стеклами. На это гостям ответили, что автомобилей проезжало много, потому что послезавтра выборы и только что прошла встреча с Абдуллаевым и с действующим главой Ахмедовым (тут пожилой, в аккуратно заплатанной рубашке, махнул в сторону решетчатых ворот). И что Абдуллаев привез своего брата-чабана и чудесного козленка с белой надписью «Аллах» на черном боку, которого позволяли гладить и кормить всем желающим. И что Уллубий тоже не отстает каждый день выводит своих борцов на состязания, обещая, что будет развивать спорт и помогать школам.
На майдане уже собиралась толпа молодых людей и подростков. В центре расстелили большой, ярко-зеленый резиновый мат. Из здания администрации усатые люди во взмокших от пота белых рубашках тянули какие-то провода, ставили микрофоны, тяжелые черные аудиоколонки и скамейки. Принялись настраивать звук. Хабиб заметно нервничал, но изо всех сил старался казаться веселым.
Вокруг источника, разглядывая прибывших толпились школьницы с ведрами и кувшинами.
– Они хоть и взяли нас с собой, но в милицию стопудово не пойдут, – говорила Бика, наполняя подставленные ладони родниковой водой. – Дядя Хабиб ни за что не признается, что у него такой позор случился. А Саида могла бы хотя бы нам позвонить. У меня в универе, когда девчонку украли, она сразу сказала, где она. Нормальный маслиат [66] сделали.
На майдане тем временем людей становилось все больше. Спустились разряженные женщины в богато расшитых парчовых платках. Показался сам Уллубий, невысокий, лысеющий, с густыми бровями, и городские чиновники, не знающие, куда деть руки, и все время складывающие их на животе. Мужчины, сидевшие на годекане, растворились в жужжащей толпе. Наида заметила, как Муху и Хабиб, немного покружив и порасспрашивав сельчан, тоже втерлись в толпу и пробрались поближе к Уллубию. Тот после короткого аварского вступления, воздел кулак и заговорил на русском:
– Вот тут сегодня уважаемый кандидат Абдуллаев выступал здесь. От души говорил, про яхI-намус [67] говорил. Вах, думаю, сейчас пойду сниму кандидатуру, буду за него голосовать. Но потом мне знакомые люди сказали: « Я [68] , Уллубий! Этот человек, бывает же, про Всевышнего без конца говорит, а у самого кроме кулаков ничего нету». И я подумал: «Я, алхамдуллиля, мусульманин, но я в эти игрушки с надписями на животных не играю. Это харам [69] ».
Толпа зашевелилась.
– Я много лет сам борьбой занимался, сейчас для спорта деньги даю и, если уважаемый Абдуллаев со мной на ринг выйдет, я его смогу на трехбаллку кинуть!
