Владимир Митыпов - Геологическая поэма
«Так-таки в саму Москву? — Даниил Данилович старался быть осторожным: за время, что они не виделись, Валя сильно вытянулся, говорил неустоявшимся басом, а возрастное самолюбие так и было написано на его лице. — Конечно, смотри сам. Но в нашем деле, видишь ли, многое зависит от того, где ты собираешься работать потом, после окончания. Одно дело, если ты изберешь себе, скажем, Кольский полуостров, Урал или Русскую платформу. Тогда, конечно, езжай на запад… А если же ты намерен трудиться в Сибири, то… Сложилось такое понятие — «сибирская школа геологов», это выпускники, в основном, сибирских вузов. Прежде всего, Томска и Иркутска… Сибирская школа весьма сильна, друг мой, пользуется немалым авторитетом, признанием… Тут есть свои киты, корифеи… Мирового, надо сказать, класса… Так что… Я говорю это не потому, что сам кончил в свое время в Иркутске… дело не в этом, ты понимаешь… Но может, ты просто хочешь пожить эти годы в Москве? Что ж, Москва — это, конечно, Москва, но… прежде всего — дело. Москва стоит уже восемьсот лет, и никуда она не денется. Еще успеешь за свою жизнь насмотреться на нее, и в театрах там побываешь, и в Третьяковке… Все успеется, у тебя вся жизнь впереди».
Отец был прав, и после некоторого колебания Валя избрал Иркутск.
То, что происходило в ближайшие месяцы после этого, отложилось в памяти в виде чего-то невыразимо пестрого и сумбурного. Если попытаться выразить все одним словом, то словом этим было бы «новизна». Началась она с того, что, отправляясь в Иркутск, Валя впервые в жизни сел на поезд. Теснота и бестолковщина общего вагона; надоедливый перестук под полом; железный гул мостов, всякий раз жутковато возникающий как бы во внезапно разверзшейся пустоте; ругань и кипенье толп на перронах; вваливающиеся в переполненный вагон все новые и новые пассажиры, распаренные, бесцеремонно пихающиеся узлами и чемоданами; неотвязный, ни на что другое не похожий вагонный запах… — с первого раза все это было слишком уж непривычным для парня, не знавшего в жизни ничего иного, кроме степенного таежного малолюдья и чистейшего тамошнего воздуха. Валентин чувствовал себя обескураженным: столько, понимаете ли, слышать с самого детства об этой самой железной дороге, представлять себе с некоторым даже душевным трепетом свою первую поездку по ней — и вот на тебе!..
Несколько лет спустя кто-то из однокурсников рассказывал, выдавая себя за очевидца, как во время прокладки линии Тайшет — Лена в глухую до того таежную деревню прибыл первый поезд. Взглянуть на небывалое сбежались со всех окрестностей. Толпа окружила паровоз, ахала, дивилась. И тогда машинист, решив пошутить, вдруг гаркнул сверху: «Берегись, разворачиваться буду!» — и люди в ужасе так и брызнули кто куда… Студенты, разумеется, смеялись, и Валентин за компанию, хотя уж ему-то смеяться было совсем ни к чему…
Глубокой ночью он сидел у окна. Не спалось. В душной полутьме похрапывали, сопели и бормотали сонные пассажиры. Огненными шнурами струились за окном паровозные искры. «Станция Слюдянка!» — крикнули из громыхающего тамбура. Паровоз приветственно загудел.
Дождавшись остановки, Валентин спрыгнул на землю, но не в сторону вокзала, а в противоположную, куда сошли перед ним двое железнодорожников. Где-то, казалось, совсем рядом жарким живым существом дышал паровоз. С подножек соседних вагонов, невидимые во мраке, соскакивали тоже. Закуривали, переговаривались. Валентин стоял, привыкая к темноте. Низко по-над путями тускло светились оранжевые огоньки, вереницей уходя вправо и влево — в ночь, в неизвестность. Далеко впереди и позади яркими звездами — красными, зелеными — пылали сигналы семафоров. Все вокруг было чуждое, таинственное. Валентин зябко поеживался. Только теперь начинал он по-настоящему осознавать, сколь далеко заехал от дома, от привычных троп, от знакомых хребтов и речек. На душе сделалось тревожно и пустовато — как бы продуло внутри холодноватым ветром. «Гля, Байкал!» — изумленно проговорили над головой. «О-о!» — вскричал где-то паровоз. «Где, где?» — отозвался сонный голос. Мигом встрепенувшись, Валентин стал вглядываться и увидел… Редкие огоньки вдали змеились, отражаясь в незримой воде, — и больше ничего. Неужто сам Байкал? Всего-то? Ан нет — почти физически ощущалось в темноте присутствие какой-то огромной массы, был почти виден в черноте ночи еще более черный лаковый блеск бескрайней водной поверхности. Широчайшей прохладой и свежестью дышало в лицо, в распахнутую грудь. Заревел передохнувший паровоз. Зеленая звезда, вспыхнувшая впереди вместо красной, открыла путь на Иркутск…
От вокзала до университета Валентин решил идти пешком. Адрес был известен: Вузовская набережная. Возможно, добираться трамваями, которые останавливались тут же, перед вокзалом, было б куда удобнее, однако, только что отведав железной дороги, Валя не рискнул тотчас сводить знакомство с еще одним видом транспорта, да еще не зная всех тонкостей езды на трамвае. И вообще, сколько там до него, до университета этого? Ну, допустим, километров десять. Пустяковое дело — часа полтора хода в хорошем темпе. И в том, куда идти, он также решил целиком положиться на себя. Бывалый полевик, опытный маршрутчик, он не уронит своего достоинства перед этими горожанами и дорогу отыщет сам. Рассудил: Вузовская набережная — это, стало быть, на берегу, причем конечно же Ангары, что значительно упрощало поиски. В тайге ведь как положено? Если ты заблудился, все время иди вниз по течению вод — в конце концов выйдешь к большой реке, а уж там рано или поздно встретишь людей. Следуя этому испытанному таежному правилу, он вполне самостоятельно вышел к Ангарскому мосту и, оглядев берега, наметил группу солидных зданий на противоположной стороне, вправо от моста. Перейдя через реку, он двинулся по набережной. Было, к счастью, еще очень рано, прохожие почти не попадались, и Валентин мог беспрепятственно глазеть на фасады, не боясь, что его осмеют деревенщиной.
Здание, которое соответствовало его представлению об университете, обнаружилось довольно скоро. Оно стояло в глубине двора, отгороженное от улицы железной оградой в виде частокола из копий былинного облика. Подъезд, украшенный фигурными столбиками, черные с золотом вывески по обеим сторонам больших дверей, пять этажей, высокие окна, асфальтовый двор без соринки и много-много красивой зелени — нет, паря, это великолепие могло быть только университетом, и ничем иным! Пытаясь прочесть, что написано на тех блестящих черных досках, Валентин ненароком нажал на ограду, и она вдруг легко, беззвучно подалась — это была створка ворот. Чуть поколебавшись, он проскользнул в образовавшуюся щель. Но не успел он сделать и десяти шагов, как грянул окрик: «Эй, тебе чего? Ты куда?» Валентин мигом обернулся — позади, выйдя из не замеченной им сторожки, стояла толстая женщина в наброшенном на плечи ватнике. Она что-то торопливо дожевывала, и эти движущиеся челюсти придавали ей вид, не обещающий ничего доброго. «Да я только поглядеть…» — начал Валентин. «Я те погляжу!» — багровея, взвизгнула женщина. Валя бочком-бочком начал отступать, пытаясь в то же время внести ясность: «Там что-то написано… прочитать хотел…» — «А вот счас узнаешь! Счас тебе прочитают!» — неожиданно проворно она подскочила к воротам с очевидным намерением накрепко запереть их. Западня! Ловушка! Ни в чем себя виноватым Валентин не чувствовал, но уж какое тут благоразумие — повинуясь одному лишь инстинкту, он с кошачьей ловкостью перемахнул через жуткие острия копий и чесанул во все лопатки по пустынной набережной. Отдалясь, рискнул оглянуться — у злополучных ворот стояли двое: та женщина и с ней кто-то еще в зеленой одежде. Они глядели ему вслед и о чем-то меж собой толковали. Преследовать, по-видимому, не намеревались — наверно, сообразили, что подозрительный малый для шпиона или взломщика касс все же жидковат.
Университет же отыскался всего через десяток домов — вгорячах Валентин едва не проскочил мимо. Краснокирпичный, снаружи он выглядел не столь красивым, как здание, бдительно охраняемое толстой женщиной и острыми копьями, да и внутри был мрачноват, особенно поначалу. Должно было пройти немало времени, прежде чем он стал для Валентина одним из лучших мест на земле…
Поскольку вузовских общежитий Валя отродясь не видывал, да и вообще не был избалован жильем, то усмотреть что-то особенное в помещении, куда его поселили, он никак не мог. Поселили — ну и ладно, большое спасибо. А между тем общежитие помещалось в бывшей церквушке, ныне, впрочем, до неузнаваемости разгороженной внутри на этажи и комнаты, отличавшиеся вместимостью чрезвычайной. И все же неуловимая, но повсюду разлитая торжественная мрачность, как и почти двухметровой толщины стены, продолжали упорно напоминать о том, что здание-то изначально было посвящено богу. Однако сменяющие друг друга поколения проказливых студентов думали об этом менее всего. И уж тем паче — абитуриенты, озабоченные единственно лишь вступительными экзаменами.
