Владимир Кунин - Повести
- Это что, Карцев?
- Вы его знаете? - спросила Вера.
- Он сейчас в цирке работает… - сказал Рагозин.
- Он ей будет рассказывать! - крикнул Алик, и Берта захохотала.
Рагозин непонимающе посмотрел на Алика.
- Это мой муж, - сказала Вера. - Карцев мой бывший муж.
- Она же Карцева! - крикнул Алик. - Понял? Карцева!..
Потом Алик и Берта еще несколько раз приходили с Рагозиным, в потом Рагозин пришел один и весь вечер рассказывал Вере о том, как он играл в команде мастеров и как это было хорошо, а теперь «стучит» в простой и бедной заводской команде, и как это плохо. Он и не скрывал, что все эти грустные превращения произошли с ним из-за водки, и горько сетовал на приятелей, на болельщиков и на самого себя. Рагозин был еще моложе Карцева, и Вера тоскливо думала, что ей, видно, всю жизнь придется шефствовать и идти впереди. А ей хотелось идти сзади, след в след, подчиняясь умной и сильной воле, и чувствовать себя женщиной. Не мужественной женщиной, а просто женщиной… Мужественной она уже была. Хватит.
А еще через несколько месяцев Рагозин привел к Вере хорошенькую девочку лет двадцати с намазанными глазками. Он вывел Веру на кухню и сказал, что хочет жениться на этой девочке. Вера и пожалела Рагозина, и обрадовалась. Ей казалось, что Рагозину нужна не такая жена, такие у него уже, наверное, были. Но все же она была рада. Сложившиеся к тому времени отношения между нею и Рагозиным так и останутся приятельскими, и, может быть, в этом залог спокойствия Веры.
Рагозин женился и теперь все вечера просиживал у Веры уже с женой. Он почти не пил и, казалось, был всем доволен. Понимал ли он тогда всю двойственность положения или не понимал, черт его знает! Иногда, в самый неподходящий момент, глядя на то, как Рагозин сидит в кресле и читает, пришептывая и шевеля губами, Вере хотелось подойти к нему, обнять и потереться щекой о его большие обветренные руки. Но рядом сидело хорошенькое существо, и только оно одно имело право тереться щекой о его руки и класть голову на его плечо…
И Вера говорила себе, что она просто старая одинокая дура и, если ей уж так хотелось всего того, на что сейчас имеет право эта девочка с четко проглядывающей зверушечьей хищностью, она, Вера, могла получить намного раньше - стоило только шевельнуть пальцем. Теперь поздно, и слава богу. В конце концов все твои достоинства в тридцать три никому не нужны. Нужны недостатки в двадцать. Недостатки двадцатилетних очень удобно объяснять и прощать…
Часа за два до разговора Веры с Зандбергом в клинику позвонил Рагозин.
- Вер… А Вер… Поедем на рыбалку?.. - слегка заикаясь, сказал он.
- Опять дома худо? - спросила Вера, и в эту минуту ей вдруг до боли захотелось увидеть Карцева, услышать его голос, смех, шаги… И Мишку, который так похож на Карцева.
Рагозин промолчал.
- Ну что ты молчишь? - раздраженно сказала Вера. - Говори что-нибудь!
- Ну поедем, Вер… - тоскливо сказал Рагозин.
Последние полгода ему было очень плохо. В доме творилось черт знает что, и Рагозин опять начал пить. Его отчислили с тренировочных сборов и, кажется, выгнали с работы.
- Хорошо, - сказала Вера. - Я буду на вокзале в три часа.
- Нет, Вер… - слабо запротестовал Рагозин. - Поздно. Давай подгребай к часу… А то опять лодку не достанем. Этот хрыч их в один момент раскассирует… Он за «маленькую» удавится.
- А ты? - зло спросила Вера и тут же пожалела Рагозина.
Рагозин чуточку помолчал и тихо сказал:
- Давай к часу… А, Вер?..
В понедельник Вера не пришла в клинику. Во вторник тоже. В среду Зандберг сам позвонил к Вере домой. Соседи ответили, что ее нет дома с субботы. В субботу она прибежала раньше, чем обычно, переоделась - будто за город собиралась ехать, - пошарила в почтовом ящике и умчалась, сказав, что ее не будет до завтрашнего вечера.
На кафедре начался переполох. Зандберг звонил в милицию и выкрикивал в трубку свои титулы; ординаторы и ассистенты растерянно припоминали все, что составляло известное им Верино существование, по углам судачили санитарки.
В четверг в клинику пришел пожилой медлительный человек, следователь районного отдела милиции, и три часа опрашивал весь персонал кафедры, а потом предложил Зандбергу вызвать в Ленинград бывшего мужа пропавшей, артиста Карцева. Может, она и не пропавшая? Может, она к нему уехала? Всякое бывает, товарищ профессор…
За два дня до приезда Карцева мать Веры прислала телеграмму, в которой просила Веру встретить их с Мишкой. Они приезжают с дачи. Соседи получили телеграмму и поехали на вокзал. На вокзале старуха заподозрила неладное. Когда дома ей рассказали об исчезновении Веры, она заголосила, забилась головой о стол и протяжными криками стала проклинать свою судьбу, которая ни в чем не дает ей спуску…
Потом пошли совершенно кошмарные дни. Мишку отправили в Лугу, к кому-то на дачу, Карцев и теща часами сидели в серых приемных отделениях милиции в ожидании хоть какого-нибудь известия. И наконец однажды утром услышали, как оперативный уполномоченный кричал в трубку веселой деловой скороговоркой:
- Мне директора цирка! Товарищ директор? Вас беспокоит капитан Банщиков из уголовного розыска! Вас беспокоит капитан Банщиков из уголовйого розыска!.. Да, из уголовного розыска!.. Тут, товарищ директор, у одного вашего артиста, у Карцева, - знаете такого? - трагическое несчастье произошло… А, вы уже знаете? Так вы не могли бы ему машинку на денек дать, на опознание съездить? Вроде нашли, да сомневаемся… Знаем мы, знаем ваше автохозяйство! Вы ж по сравнению с нами миллионеры! Так, значит, Карцев зайдет к вам!..
- Вы мамашу отправьте домой, - сказал Карцеву капитан Банщиков.- А сами маленько задержитесь… Идите, идите, мамаша. Отдыхайте…
Капитан чуть было не сказал «и не волнуйтесь», но запнулся и добавил:
- А товарищ… значит, Александр Николаевич вам потом все-все расскажет…
Карцев поднял обессиленную старуху и повел ее к выходу.
- Шуренька, родненький ты мой!.. - заплакала старуха. - Найди ее, сыночек… Привези ее, какая есть!..
- Да подождите ж вы, мама, - не слыша своего голоса, сказал Карцев. - Раньше времени…
- Нет… нет… - тихонько выкрикнула старуха. - Не живая она, не живая! Не живая моя доченька!..
…Это произошло в Лосеве. Может быть, не с ними, не с Верой и Рагозиным, может быть, с «неизвестным иужчиной» и «неизвестной женщиной», но произошло. И именно в ту субботу. И как раз спустя столько времени, сколько нужно для того, чтобы, в час дня выехав из Ленинграда, доехать до Лосева, пройти пешком до Верхнего озера, взять лодку, сесть в нее, выслушать все предостережения уже пьяного лодочника: «Только до быков, храни господь, не доплывать, потому как в проток, под мост затянет - ни в жисть не выгребешь!..» - а затем еще двадцать минут и… все.
- Там два моста, понял? - сказал капитан Банщиков и нарисовал на клочке бумаги что-то похожее на колбу от песочных часов. - Это Верхнее озеро… - И Банщиков красивым детским почерком на одной половине колбы написал: «Верхнее озеро». - А это Нижнее… - И на другой половине написал: «Нижнее озеро». - Понял? Тут горловина узкая-узкая… Метров пятьдесят. - Банщиков указал на соединение двух половин колбы. - Вода из Верхнего озера идет в Нижнее, понял? Какое течение здесь получается теперь, понял? Это же жуткое течение!.. Здесь быки… - Банщиков аккуратно нарисовал несколько крестиков по одной линии, перегородив ими суживающуюся часть Верхнего озера, и вынул сигареты. - К ним, понимаешь, и приближаться-то нельзя, а они… у тебя спички есть?
- Зажигалка…
Банщиков оживился, повертел зажигалку в руках и спросил:
- Бензину надолго хватает?
- Это газовая… «Ронсон».
- Ну да? - округлил глаза Банщиков и отдал зажигалку Карцеву. - Ничего себе уха! Ну-ка, чиркни сам…
Карцев чиркнул, и Банщиков прикурил.
- Откуда такая?
- Из Бельгии.
- Выступал там? - с интересом спросил капитан.
- Работал четыре месяца.
- Мы тоже в прошлом году в Чехословакии были… Двенадцать дней… От обкома комсомола группа. Тоже здорово было!
Карцев взял в руки рисунок. Банщиков отобрал у него рисунок и снова вооружился карандашом.
- А теперь смотри, - задумчиво протянул Банщиков. - То ли их течением сюда снесло, то ли понадеялись, что выгребут…
Банщиков перечеркнул горловину двумя коротенькими черточками.
- Это два моста, железнодорожный и шоссейный. На железнодорожном в эту минуту была как раз смена караула, так что, считай, три человека - разводящий и двое часовых - видели все это дело своими глазами.
- Что же они смотрели, твои разводящие? - зло спросил Карцев и почувствовал дикое желание схватить этого Банщикова за расстегнутый китель и тряхануть его так, чтобы у того руки и ноги заболтались, как у тряпичной куклы.
