Карен Перри - Невинный сон
Я говорю «наверное», потому что, если честно, я не в состоянии вспомнить, как в действительности все было. Провалы в памяти. Шок, ужас, паника, страх, изумление, горе – все смешалось и парализовало мой ум, черной пеленой затянув финал того вечера, как будто кто-то погасил даже звезды.
Я помню лишь то, как Робин ровно, спокойно спросила меня: «Где Диллон? Гарри, где он? Где Диллон? Где наш сын?»
И это все. Чем завершилась та ночь? Не могу вам сказать, потому что этого я не знаю.
Но позвольте сказать вам то, что я знаю точно, – мне теперь снится один и тот же сон. Я прошу Диллона закрыть глаза. Он не спит. Я уговариваю его заснуть. Рядом со мной его теплое тельце. Мы лежим рядом в его детской кроватке. Мы в Танжере. Диллон обнимает меня за шею. Из его подушки выпало перышко и застряло у него в волосах. Я включаю настольную лампу рядом с кроватью. «Закрой глаза», – говорю я ему, и в тусклом свете лампы я вижу, что глаза у него закрыты и он наконец-то уснул.
А потом я просыпаюсь.
Глава 6. Робин
Спустя два дня я стояла на кухне у своей старинной подруги Лиз и прислушивалась к тому, как в соседней комнате она разнимала двух орущих шестилеток, сцепившихся, очевидно, не на жизнь, а на смерть. На полу возле моих ног четырехмесячная Шарлотта что-то бормотала себе под нос и сосала палец. По ее нагруднику обильно лились слюни. Она с любопытством следила за тем, как я завариваю чай, и слушала, как мать кричит на ее братьев.
– Черт побери, Айзик! Если мне придется еще раз вас разнимать, я отберу у вас эти световые сабли и выброшу! Поняли?!
С усталым раздражением на лице Лиз вернулась на кухню, а из комнаты ей вслед доносился шепот недовольных голосов.
– Господи, дай мне сил! – подойдя к столу и плюхнувшись на стул напротив меня, театральным тоном воскликнула Лиз. – И какой черт меня дернул купить эти световые сабли?
– Чего только не натворишь с недосыпа.
Затишье в соседней комнате оказалось недолгим – несколько мгновений спустя малолетние джедаи вернулись к схватке, но на этот раз Лиз не двинулась с места.
– Пусть прикончат друг друга, – сдаваясь, проговорила она.
– Что поделаешь – мальчики! – наливая ей в чашку чай, сочувственно сказала я.
– Все их игры сводятся к одному: как бы убить друг друга?! По крайней мере у моих мальчишек всегда одно и то же.
Мы с Лиз были знакомы уже не первый год. Мы вместе учились в школе, наша дружба выстояла подростковые годы – когда ее тянуло к готической субкультуре, а меня – к богемному стилю и чтению запоем, – а потом учебу в колледже, где я изучала живопись, а она – историю. Пока я жила в Танжере, она вышла замуж за Эндрю, они купили большой дом в Маунт-Меррион, и у них родились сначала сыновья, а потом Шарлотта – пухленькая большеглазая малышка, которая, не обращая никакого внимания на потасовки братьев, только и делала, что улыбалась и урчала.
– Хочешь печенье? – протягивая Лиз открытую пачку «Рич Ти», спросила я.
– Брось. На холодильнике лежит «Тоблерон».
Я потянулась за гигантской плиткой шоколада и присвистнула.
– Ну и размеры. Да этой штуковиной можно прибить ребенка.
– Не внушай мне, пожалуйста, подобных идей! – рассмеялась Лиз и добавила: – Эндрю принес ее мне, чтобы помириться.
– Помириться?
– У нас тут во вторник была гигантская ссора. Он обвинил меня в том, что мне куда интересней смотреть «Анатомию страсти» и попивать вино, чем заниматься с ним сексом.
– И он прав?
– Конечно, черт возьми, он прав, но я не собираюсь в этом признаваться. К тому же дело вовсе не в этом.
– А в том…
– У меня трое детей, все они моложе восьми! У двоих из них, я подозреваю, СДВГ[1], или синдром Аспергера, или еще черт знает что! А младшая будит меня каждую ночь – не один раз! – и требует ее кормить. Чего же он от меня ждет? Что я весь день только и мечтаю о том, как буду ублажать его в постели? Господи! Да мне хочется только одного – спать.
– Или есть шоколад, – добавила я, отламывая еще один треугольник от плитки «Тоблерона».
– От этого можно запросто впасть в депрессию, – сказала Лиз. – То он пришел домой с флаконом «Шанель». Теперь этот чертов «Тоблерон».
– По крайней мере ты получаешь хоть что-то.
– Это верно. А как Гарри?
В вопросе Лиз проскользнула язвительность, но я пропустила ее мимо ушей.
– У него все в порядке.
Лиз с бесстрастным выражением лица слушала мой рассказ о том, как Гарри выехал из студии и разместился в нашем гараже. Моя лучшая подруга и мой муж особой симпатии друг к другу не питали. Лиз всегда за меня волновалась: каждый мужчина, к которому я проявляла интерес, вызывал у нее подозрение. «Когда дело касается мужчин, у тебя ужасный вкус, и ты в них ни вот столько не разбираешься», – объяснила она мне однажды свою позицию. Гарри же вызвал у нее настороженное любопытство. Но это до Танжера, переезд в который она сочла безумием. Я до сих пор помню наш жаркий спор по телефону, когда она назвала его эгоистичным гадом, а меня – идиоткой, позволяющей тащить себя в грязную дыру ради нашего прекрасного искусства, а я обвинила ее в продажности – за ее большой дом в предместье и буржуазный снобизм. Несколько месяцев потом мы не разговаривали. Тем не менее после того, что случилось с Диллоном, она была одной из немногих, с кем я могла о нем говорить. За все эти годы столько раз, что не могу и припомнить, я сидела у нее на кухне, пила вино и вспоминала о Диллоне, плакала о нем, обнажала перед ней свои раны. Да, и говорила о Гарри то, чего не следовало говорить. Но мне некому было больше открыться. Сейчас же, стоило мне подумать обо всем, что я рассказала на этой кухне: о Гарри, о его поведении, о своих подозрениях, о том, как порой он меня просто пугает, – как меня захлестнула волна сожаления, настолько мощная, что подкосились ноги.
– Хватит, подружка, – забирая шоколад у меня из рук, сказала Лиз. – Ты так на него набросилась, будто беременная!
От неожиданности я невольно захлопала глазами, а она в изумлении уставилась на меня:
– Ты беременна? Ты, черт подери, беременна! Я не верю.
– Господи, неужели это так очевидно?
– Только тому, кто в этом поднаторел. Сколько ме-сяцев?
– Минут пять. Лиз, не смей никому рассказывать. Я еще даже не сказала матери.
– Не волнуйся, не выдам.
Ее усталые, в темных кругах глаза вдруг оживились, она перешла на шепот и, наклонившись над столом, заговорщически спросила:
– Ну, рассказывай. Давай! Все подробности.
– Да в общем-то нечего рассказывать.
– Ну, ты это брось. Запланированно или случайно?
– Случайно.
– Черт! Могу поспорить, Гарри, наверное, взбеле-нился.
– Да нет. На самом деле он обрадовался. Я бы даже сказала, пришел в восторг.
– Неужели? – Лиз подняла брови и просверлила меня взглядом, от которого я вся съежилась.
– Ладно, признаюсь. Он был удивлен.
– В хорошем смысле этого слова?
– Да, в хорошем.
– Что же он сказал, когда ты ему это объявила?
Я снова вспомнила его безучастный взгляд и то, как именно он произнес «не могу поверить».
– У него был тяжелый день, а я на него ни с того ни с сего обрушила эту новость, и она его поразила. Он на мгновение потерял дар речи.
– А когда он его обрел? – язвительным тоном продолжала допрашивать Лиз.
– Он пришел в восторг. И продолжает радоваться и моей беременности, и появлению ребенка. Говорит об этом, не переставая, и обхаживает меня как может.
– Хорошо. Так и должно быть.
– Лиз, прошу тебя, – вдруг почувствовав, как мне надоели эти игры, взмолилась я. – Не надо меня мучить, ладно? Он переменился. Что бы ты ни думала. Я уверена, что с рождением ребенка наша жизнь пойдет по-другому. Не знаю почему, но у меня такое чувство, будто этого события мы ждали давным-давно.
– Мне просто хочется, чтобы он понял, что произошло, – уже более дружелюбно ответила Лиз. – Я не хочу, чтобы он снова впал в свой художественный солипсизм. «О, какой я несчастный!» Только не сейчас. Только не после того, что вы пережили.
– Этого не случится, – твердо сказала я. – Я это точно знаю.
В глазах Лиз мелькнула тревога, но взгляд ее тут же смягчился.
– Отлично. – Она нежно прикрыла мою руку своей. – Я за тебя очень рада, Роб. По-настоящему рада.
– Спасибо, Лиз. Я тоже.
Я ощущала на себе ее взгляд – все еще тревожный, – и меня пронзило чувство вины за то, что я сказала о Гарри, за то, что уверяла ее, будто он радовался рождению ребенка.
– Но только не говори мне, что ты собираешься рожать его в пустыне.
– Нет, на этот раз не в пустыне, – рассмеялась я.
Лиз улыбнулась.
Я вошла в дом и услышала, как Гарри возится в гараже. По дороге домой я решила не рассказывать ему о том, что поделилась нашей новостью с Лиз. Мне почему-то казалось, что ему это не понравится, вызовет у него раздражение. Кроме того, у меня было чувство, что ему самому нужно еще свыкнуться с этим новым поворотом событий, и я ничуть не возражала дать ему такую возможность.
