Дмитрий Дмитрий - Петербургские хроники. Роман-дневник 1983-2010
В гараже новый главный инженер. Пришел вечером к нам на площадку. Я один, сторожа нет. Сижу, пишу. Подал мне руку, назвался Сашей. Я — Димой.
Крепкий сорокалетний мужик с сединой в черных волосах, высокий, кареглазый. Симпатичный. Говорит быстро, отрывисто, чуть нервно. И всё время двигается: ходит по вагончику, сядет-встанет, выглянет в окно, закурит, посмотрится в зеркало, сунет нос в бумаги, выйдет, войдет. И глаза бегают. Про таких говорят — душа не на месте. С похмелья, что ли? Чего пришел, неясно. О работе не спрашивает.
— А где, — говорю, — вы раньше работали?
— Я два месяца, как из Афганистана. Ты, говорят, писатель?
— Пишу понемножку, иногда печатаюсь.
— Пошли кого-нибудь за выпивкой. Я деньги дам.
Достает бумажник.
— Все разошлись. Только одна машина не приехала. Но у меня есть немного.
Достал полбутылки водки, закуску, налил ему стакан.
— А себе?
— Я на работе не употребляю.
— Пей, — отлил мне в кружку. — Я приказываю.
Выпили. Пересказываю своими словами.
Служил подполковником, заместителем командира дивизии. Выгнали из армии «за жестокость».
До этого служил на реке Уссури, в погранвойсках. Красная икра ведрами на балконе стояла. Тихо, спокойно, друзья, охота, рыбалка, квартира. Сейчас дали через райком однокомнатную, прописка областная, гатчинская. Предложили несколько мест — выбрал гараж. Но чувствует, что долго не задержится — скучно. Планерки, бумаги, масло, железо, бензин… Не его это.
Никакой особой жестокости не было. Была война. Разнес мечеть, аул в 70 домиков и еще что-то. У дивизии были неудачи, много потерь. Приехала комиссия КГБ (дивизия кагэбэшная, пограничная), надо было найти виноватых. Виноватым сделали его. Он не обижается, это нормально.
Когда были подозрения, что дорога заминирована, сажал в головной БТР муллу и ехал с ним. Сажая в машину нахмуренного муллу, он объявлял прихожанам мечети, что мулла едет в гости и он подвезет его. Весть про муллу мгновенно распространялась по округе, и душманы убирали с дороги мины.
У него были переводчики из местных, агенты. Когда-то они учились в СССР. Он подкармливал их, дарил солдатскую одежду: ватники, куртки, ботинки.
Душманы ставили английские мины, которые взрываются под нужной машиной в колонне: первой, второй, …десятой. У Саши М. были личные позывные — «Витязь-01». Так к нему обращались и в компанейском разговоре, потом это строго запретили: душманы обзавелись техникой и стали перехватывать разговоры в эфире, а потом с помощью двойных агентов выслеживать и убивать командиров. Переводчики могли работать на два фронта. Был приказ ходить без погон и обращаться только по именам. Он лично убил около семидесяти «басмачей» за три года службы.
Однажды три душманские банды встретили его колонну на горной дороге и подорвали головную машину из гранатомета. Душманы были на конях, но с современным оружием: станковые пулеметы, гранатометы, даже минометы, подвязанные к лошадям в специальных чехлах. «Витязь-01» дал команду замыкающим машинам окружить басмачей, зайти им с тылу, и когда те доложили, что встали за рощицей в засаде, колонна открыла огонь из крупнокалиберных пулеметов. Душманы побежали — их встретили огнем наши БТР. Из 800 человек убили около 200. М. говорил, что ходил потом среди обезображенных, оскаленных трупов и ничуть не боялся.
Температура в тени +57, в БТР +87. Открывать люки нельзя: могут послать пацанов забросить в люк гранату. У «Витязя-01» была охрана шесть человек, которую он набрал из тех, кто постоянно попадал на гауптвахту и пил. Охрана полагалась ему по должности. Комсомольцев-активистов, рекомендованных замполитом, он отверг. Один парень заслонил М. от пулеметной очереди. М. представил его к ордену Красной Звезды. Парень отрицал, что сунулся под пули, чтобы спасти командира. Ему пробило легкие и печень.
Когда хотелось свежего мяса, ставили мины в местах, где пасется скот. Предупредительные таблички были чистой формальностью: ни афганцы, ни бараны читать не умели.
Я спросил, почему он разнес мечеть.
— Друга моего закадычного в том ауле положили. Уши отрезали, глаза выкололи… Кишки вывернули… И на дорогу швырнули рядом с мечетью. У него три дочки: Лизка, Светка, Настька… Когда его привезли, я стакан спирту выпил, помянул… «Ничего, — говорю, — Серега, я за тебя отомщу». Сел в БТР, взял две ракетные установки, вышел на позицию. Видите, говорю, мечеть? Давайте по ней залпом! Капитан ракетчиков головой мотает: не положено, подполковник. Всё понимаю, но не положено. Не видно противника. Тогда я в БТР вернулся и по рации ему приказываю: «С территории мечети и из минаретов ведется прицельный артиллерийский огонь по нашей колонне. Подавить огневые точки противника!» Вот это, говорит, другое дело. Есть, подавить огневые точки противника. Ну и дали! Только пыль поднялась к небу!
Вернулся и всю ночь пил…
Достал письмо.
— Вот что ребята пишут… «Помяни Леху Гриднева — пал хорошо, легко. Помяни Славу Капустина — 20 августа его призвали, мучался парень, отошел в госпитале. Игорьку нашему не позавидуешь — подорвался на мине, ампутировали левую ногу, вытек глаз, отправили в Союз… Думаем, он тебе напишет».
Вернулась в гараж последняя машина, и я попросил водителя привезти водки. Тот скривился — поздно, где сейчас найдешь, хотел футбол по телевизору посмотреть… Но к воротам подошел М.
— Приказы начальства не обсуждаются, а выполняются! Одна нога здесь, другая там. Быстро! И «Беломор» купи!
Саша позвонил жене, сказал, что задержится. Мы сидели до часу ночи.
Муторно было на душе. Неужели всё так, как он рассказывает? В наших газетах — тишь да гладь. «Ограниченный контингент советских войск оказывает братскую помощь афганскому народу…» Но давно поговаривают, что привозят солдат в цинковых гробах, тихо хоронят, проводят с родственниками беседы, просят не распространяться…
И долго не мог заснуть. Собаки лаяли, я вставал, бродил по гаражу и почему-то представлял себе оскаленные трупы душманов, заваленных из крупнокалиберных пулеметов. И истерзанное тело закадычного друга «Витязя-01». Мрак какой-то…
1 октября 1984 г. Ленинград, дома.
С утра писал, потом пообедал, прилег и задремал. Мне снилось, что я умею летать. Дело происходило в Зеленогорске. Я зашел к сторожу дяде Васе, в желтый трехэтажный дом напротив вокзала. Там куражилась пьяная компания, которую пыталась разогнать жена дяди Васи. Запомнилась молодая женщина, у которой дядя Вася пытался целовать руки.
Дядя Вася дал мне котелок манной каши, и я ушел. Шел по дорожке вдоль шоссе. Светило солнце, голубело небо, две женщины катили детские коляски.
И вдруг я разбежался и полетел. Круто взмыл вверх и понял, что могу лететь, куда захочу. Я спустился пониже и пролетел над женщинами, над кустами, над журчащим ручьем, я мог замедлять полет, взмывать ввысь, спускаться ниже. Изумительное ощущение! С земли на меня показывали руками. Я спустился на тропинку, по которой шел мальчик. Я взял его за руку — он был похож на Максимку, мы пошли куда-то, и я говорил, что сейчас покормлю его. Я попробовал кашу в котелке, она оказалась совершенно не сладкая и пересоленная.
Тут я проснулся.
Да! Чуть не забыл! Перед полетом я бежал и напевал мелодии — импровизировал. Музыка сочинялась удивительно интересная. При том, что мне медведь на ухо наступил.
Прекрасный сон. Прекрасные ощущения.
Вспоминаю, как нечто подобное я ощутил наяву за несколько часов до рождения Максима. Мы с Ольгой гуляли по заливу и вышли на бетонный мол у дома отдыха «Восток-6».
Солнце, ветерок, белые облачка на голубом небе. Мы ступили на мол, сделали несколько шагов, взявшись за руки, и вдруг я почувствовал, или мне показалось, или увидел внутренним зрением, что бетонная поверхность мола проносится подо мною, как взлетная полоса аэродрома и я, расправив руки крыльями, отрываюсь от нее и в бреющем полете кругом проношусь над водой. У меня из горла хлынул восторженный выдох.
Я рассказал Ольге об этом только минут через двадцать.
А когда мы вернулись на дачу, и она наклонилась, чтобы погладить выбежавшего к нам Степку, у нее проявились все признаки родов. Я бегал к вокзалу за такси, Володя невозмутимо курил и улыбался: «Ничего, ничего, родит твоя жена, никуда не денется. Парень будет, по всему видно. На обратном пути бери бутылку, а то мы с Саней давно не выпивали». И Скворцов стоял рядом, дружелюбно улыбаясь и готовый помочь, случись нужда.
6 октября 1984 г., суббота. Дежурю в гараже.
Спросил Максимку, кем он хочет стать, когда вырастет, и он ответил: «Папой».
— Что же ты будешь делать?
— Курить. Печатать на машинке, писать. Разные другие дела делать.
Затем выяснилось, что у него тоже будут свои детки, восемь человек. Мальчики будут летчиками и моряками, а девочки учителями.
