Ван Мэн - Избранное
Цзинъи не спала всю ночь, вспоминая все, что ей довелось пережить в последний раз: обман, насмешки, оскорбления. Ссоры с мужем продолжались уже около года. Два месяца назад она в третий раз «ушла» от него. «Уход» становился одним из средств борьбы, которую она вела против Ни Учэна. Она вместе с детьми уходила в западный флигель к матери и сестре. Так и на этот раз. Спустя какое-то время отец через детей передал, что хочет с ней поговорить. Сжав губы и низко наклонив голову, она с каменным лицом вошла в комнату главного дома. Ни Учэн попросил у нее прощения или сказал что-то в оправдание, чего она, впрочем, не расслышала и не запомнила, так как в этот момент произошло совершенно невероятное событие, более значительное, чем любые слова, — событие, способное растрогать любое сердце. Расточая слова извинений, муж полез рукой в карман, пошарил и вытащил овальную печать из слоновой кости с вырезанными на ней древним почерком «чжуань» именными иероглифами (Цзинъи заметила все его действия, хотя стояла с опущенной головой) и положил печать на ладонь жены. В действиях мужа она увидела неподдельную искренность и проявление сожаления.
Спустя много лет, когда Ни Цзао стал ученым-лингвистом, он узнал, что за границей бытует термин «телесный язык», представляющий собой передачу мыслей посредством чувств, не высказанных словом, то есть с помощью жестикуляции, мимики, движений тела и даже с помощью особой манеры одеваться.
Ни Учэн достал личную печать и, передавая ее жене, прибег именно к такому «телесному языку», используя всю силу его выразительности.
Сердце Цзинъи захлестнула теплая волна. Верно говорят, что порой можно растрогать даже камень. Всякое столкновение в конечном счете сводится к борьбе за экономические интересы. Цзинъи далека от всевозможных теорий, тем не менее она на своем жизненном опыте осознала смысл «материалистического учения». Борьба чувств, характеров и принципов в течение всего года, которая нередко заканчивалась «столкновением с противником», жестокий бой, который она вела с мужем из-за его «внешних связей», — все это в конечном счете упиралось в чисто экономическую проблему — проблему денег. Вот, к примеру, «внешние связи». Если бы Ни Учэн каждый месяц приносил домой достаточное количество купюр Объединенного банка или обычных денежных знаков — юаней, она стерпела бы (конечно, испытывая боль в душе, но все же стерпела) то, что муж путается с очередной девкой, простила бы ему его похождения, танцы и бордель. Она сумела бы сдержать себя, соблюсти женское достоинство. Какой смысл с ним ссориться или тем более от него «уходить». Близкие друзья ей не раз объясняли, что «внешние связи» — дело привычное для мужчины, тем более такого вертопраха и шалапута, каким был Ни Учэн, гонявшийся за модными веяниями и за всякими новшествами. Способность мужа поддерживать «внешние связи» до некоторой степени даже прибавляет популярности его супруге и дает ей в руки важный козырь, с помощью которого она держит мужа «за косу», оставляя последнее слово за собой. На сей раз она сразу же своим советчикам возразила. «Но ведь он уже два месяца не приносит в дом денег». Этот мощный аргумент свидетельствовал, что та логика, которая заключалась в словах «внешние связи», возможно, разумна, полезна и даже почетна, но она совершенно не применима к их отношениям с Ни Учэном. Понятно, что аргументацию она несколько преувеличивала: на самом деле в первый месяц муж недодал денег лишь самую малость, во второй раз он уже недодал несколько больше. Но сейчас и сама она, и все ее родные знали, что Ни Учэн — законченный мерзавец и бессовестный подлец, которому «внешние связи» противопоказаны. Все в доме испытывали негодование к человеку, которого терпеть больше невозможно.
Ни Учэн преподавал сразу в двух институтах, где, получая зарплату, ставил в соответствующей графе овальную печать, сделанную из слоновой кости с вырезанными старинным почерком именными иероглифами. Передача печати жене означала, что все права получения денег он отдает ей. Раньше Цзинъи не смела даже об этом подумать. В свое время она мечтала о муже, за которым будет как за каменной стеной. Он бы ей отдавал всю зарплату, а она выделяла бы ему некоторую сумму на карманные расходы. Цзинъи ни за что не стала бы в чем-либо его ущемлять, стерпела бы голод и холод, лишь бы приодеть мужа. Она позволила бы ему тратить деньги, как ему заблагорассудится, и даже добавила бы ему из денег, которые перешли к ней по наследству от ее родителей. Всякий раз, когда она думала об этом, на ее глаза навертывались слезы. Проблема заключалась в «правах». Она очень хотела обладать этими финансовыми правами, то есть пользоваться «правом обладателя денег». Проблема денег, как известно, всегда вырастает в проблему прав.
Ей этого сделать так и не удалось — такого мужа она не нашла. Цзинъи использовала все свои возможности, все силы и тайные приемы, надеясь изменить Ни Учэна, но муж так и не переменился. Образы идеального мужа и реального Ни Учэна разошлись на тысячи ли[27].
Никак солнце нынче взошло на западе! Она не верила своим глазам — на ее ладони покоилась небольшая печать. Прохладная слоновая кость, казалось, обжигала руку. Ясно, с мужем что-то произошло. Как говорится: «Лик изменился, сердце омылось, сменились кости, и чрево сменилось — все, что связано с Небом и Землею, — все преобразилось!» Бесшабашный, весь нашпигованный сумбурными идеями муж, часто убегающий из дома, погрязший в распутстве, — ее муж Ни Учэн вдруг превратился в идеального супруга. Немудрено, что у жены закружилась голова от нахлынувшей радости.
На лбу женщины были видны следы напряженной работы мысли, цвет лица изменился, оно посерело от волнения. Что это: во сне или наяву? Но скоро лицо приняло обычное выражение. Его осветила улыбка, и женщина в один миг похорошела, стала похожа на цветок персика. От возбуждения дыхание ее стало прерывистым. Волнуясь, она спросила мужа, не хочет ли он съесть пару яиц, сваренных в мешочек… Она вдруг вспомнила, как они впервые увидели друг друга в день смотрин, когда оба еще учились в средней школе… Потом она открыла граммофон. Они заговорили о Ху Ши, о Лу Сине, потом вспомнили Ван Цзитана и Ван Кэминя[28]. Их разговор перекинулся на бытовые темы. Надо, мол, купить дощечку для записей счетов на воду, пора починить железный чайник. Вспомнилась хэбэйская пьеска, исполнявшаяся под аккомпанемент деревянных колотушек, — «Чарка с бабочками». Они заговорили о знаменитом актере по прозвищу Алмазное Сверло, голос которого на самом деле будто алмазом рассекал пространство. Потом они позвали детей: Ни Пин и Ни Цзао. Во время разговора она совсем не обратила внимания на то, что муж часто хмурился, хотя обычно она быстро реагировала на изменение выражения лица, не любила, когда он принимал озабоченный вид. Не заметила она (да и могла ли заметить) и то, что муж не проявляет ни малейшего интереса к ее словам… Ни Учэн улыбнулся лишь тогда, когда появились дети.
Право же, все эти мелочи не стоили внимания, потому что печать на ее ладони гораздо важнее любых улыбок. Она побежала в западный флигель, чтобы поделиться с родными радостной вестью. Обе вдовы, мать и дочь, высказали свое сомнение, и ей пришлось предъявить «доказательство», которое наконец заставило их поверить ее словам, понятно, лишь после того, как они со всей тщательностью обследовали печать. Женщины обрадовались, совершенно забыв, что пятью минутами раньше они посылали ее владельцу самые страшные проклятия, которые только способны придумать люди. Цзинъи снова переехала в северный дом вместе с детьми, отведя для них отдельную комнату. Все эти изменения происходили как бы сами собой; муж вернул прежний статус главы дома, жена вновь стала хозяйкой, а дети заняли каждый свое место. Итак, блудный сын вернулся к семейному очагу, произошел великий процесс «возвращения к исходному». Наивная и простодушная Цзинъи! Можно лишь посочувствовать тому, как мало ей надо.
Радость, воодушевление… Как долго может их испытывать человек? Пролетели первые мгновения радостного подъема, а что дальше? Муж на ее восторги никак не реагирует. «Может быть, ему жаль, что передал свою печать, и он сейчас раскаивается?» — думала она. Но, обрадованная тем, что муж наконец-то отдал ей деньги, проявив тем самым заботу о доме (а значит, ее больше не ожидают неприятные сцены), она снова почувствовала удовлетворение. Теперь жить можно по-человечески, спокойно растить детей. Именно в этом состоит смысл ее жизни. Никаких больше претензий к Ни Учэну у нее нет. У нее сейчас отличное настроение, ей в пору промурлыкать песенку из репертуара хэбэйских банцзы[29], в разухабистом мотиве которых слышатся скрытые слезы. В каждой песне есть эти волнующие, бередящие душу нотки с их особым ритмом и мелодией.
Дряхлый старикВ зале сидит,Взор его жадныйЗа девой следит.Дева в мольбеНа коленях стоит.Как безупречнаПрелесть ланит.
Много лет она напевала эту песенку, на разные мотивы, пока песенка не «вернулась к исходному» — нескольким строкам, которые она пела постоянно, но над смыслом никогда особенно не задумывалась.
