Людмила Улицкая - Счастливые (сборник)
– А зачем тебе знать? – подозрительно прищурилась Соня. Своим лицом она не владела, и выражение лица ее плыло, меняясь неуправляемо и несуразно, как у новорожденного младенца: одновременно рот ее растягивался и ехал набок, глаза круглились, лоб морщился.
– Я тебя домой отвезу, – объяснил Шурик.
– Ну хорошо, – согласилась она. – Только им не говори.
Она засмеялась, прикрыв ладонью рот, и, поднявшись на цыпочки, шепнула:
– Улица Зацепа, дом одиннадцать, корпус три…
Две сумки и пьяная, едва стоящая на ногах женщина были сложным грузом, тем более что Соня все норовила куда-то уйти, но и двух шагов пройти не могла, падала на сумки, он ее поднимал. Шурик решил, что будет стоять здесь, у Никитских Ворот, пока такси само не подойдет. Минут через десять машина остановилась, и еще через двадцать они плутали по зацепским дворам в поисках третьего корпуса одиннадцатого дома. К этому времени Соня опять спала, и разбудить ее было невозможно. Минут через пятнадцать, совершив несколько кривых кругов между стройками и пустырями, шофер высадил Шурика и Соню возле дома одиннадцать и уехал. Время шло к полуночи. Шурик подвел Соню к дворовой лавочке, она немедленно завалилась на бочок и даже подтянула на лавку одну ногу. Шурик оставил возле нее сумки и пошел искать проклятый третий корпус. Навстречу ему вышел ангел-спаситель, старик с большой потертой собакой.
– Да-да, здесь был третий корпус, барак стоял с довоенных времен, его снесли лет восемь тому назад. Вот как раз тут он был, где этот скверик…
Картина прояснялась, но легче от этого не становилось.
– Соня, Соня, – тормошил Шурик спящую, – а с Зацепы куда вы переехали? Забыла? Куда вы с Зацепы переехали?
Она, не просыпаясь, ответила ровным тонким голосом:
– В Беляево, ты же знаешь.
Шурик уложил Соню ровненько, чтобы обе ноги лежали рядком, сел на скамейку, поправил съехавшую туфлю. Руку она держала под щекой, как младенец, и была миловидна, как дитя…
Вариантов было два: либо отвезти Соню обратно к Валерии, либо к себе домой. Но оставить ее одну в Валерииной квартире все равно он не сможет, да еще утром могут прийти опечатывать комнату, как обещал «добрый» милиционер. Так что пришлось везти домой.
Он проклял все на свете, пока тащил из двора на улицу неудобнейшую поклажу – две сумки, причем у одной лопнула ручка, и Соню, которая от сумок мало чем отличалась.
Когда такси в третьем часу ночи остановилось возле Шурикова дома, он чувствовал себя почти счастливым. Последним усилием он втолкнул Соню в прихожую и временно прислонил ее к стене.
Тут вышла Веруся и сказала:
– О Боже!
Соня сползла вниз и мягко сложилась возле двери.
– Да она же совсем пьяная! – воскликнула Вера.
– Прости, Веруся! Ну не мог же я ее на улице бросить.
Потом Соня блевала, отмокала в ванне, плакала, засыпала и вскакивала, ее отпаивали чаем, кофе и валерьянкой. Наконец она сама попросила дать ей немного водки, и Шурик дал ей рюмку. Она выпила и заснула. Вера жалела Шурика, который попал в дикое положение, предлагала вызвать врача, но Шурик не решался: а вдруг просто отвезут в вытрезвитель?
Потом Соня проснулась, снова плакала о Валерии, снова просила дать немножко выпить… Потом обнимала Шурика за шею, целовала ему руки, просила полежать с ней рядом… Длилась вся эта свистопляска почти двое суток, и только на третьи сутки Шурику удалось отвезти не вполне протрезвевшую, но уставшую от питья женщину в Беляево, в семью…
Пожилая красивая женщина в шелковом платье приняла ее очень сдержанно. Из глубины большой квартиры вышел мрачный молодой мужчина с фамильными сросшимися бровями, судя по всему брат, и грубо уволок Соню. Она что-то попискивала. Женщина кивнула Шурику сухо и поблагодарила очень своеобразно:
– Ну, что вы стоите? Вы уже получили свое и не стойте здесь.
Шурик вышел, вызвал лифт и, пока ждал, услышал из-за двери визг, звук падающих предметов и громкий голос женщины:
– Не смей бить! Не смей ее бить!
«Ужас какой! Неужели он ее избивает?» – мелькнуло у Шурика, и он нажал на звонок. Дверь быстро отворилась: бровастый мужик пошел на Шурика с кулаками:
– Чего нарываешься? Напоили, вы…ли, ну, чего еще надо? Вали отсюда!
И Шурик припустил вниз по лестнице – не потому, что испугался, а потому, что почувствовал свою вину…
Он выскочил из подъезда и побежал к остановке автобуса – он как раз выехал из-за поворота. Вскочив в пустой автобус уже на ходу, он плюхнулся на сиденье – ему было тошно…
«Хорошо, что все это не будет иметь никакого продолжения», – успокоил он сам себя.
Но тут он как раз ошибся. Через два месяца, выйдя из лечебницы, куда поместил ее брат, Соня позвонила. Она благодарила его за все, что он для нее сделал, плакала, вспоминая Валерию, просила встретиться с ней. Он твердо знал, что не надо этого делать, но Соня настаивала… Встретились.
Соня была почему-то уверена, что Валерия оставила Шурика ей в наследство. Кроме сросшихся бровей и алкоголизма, с которым она боролась с переменным успехом, у нее были маленькие цепкие ручки, страстная натура и маленький сын от первого брака. И Шурик ей был очень нужен. Для выживания, как она считала.
58
Незадолго до тридцатилетия Шурик совершил неприятнейшее открытие: как-то утром он брился в ванной комнате, поглядывая в зеркало, чтобы удостовериться, что бритва снимает ровно и не остается никаких пропущенных волосков. И вдруг заметил, что за ним следит из зеркала незнакомый ему мужчина, немолодой, довольно мордастый, с намечающимся вторым подбородком и мятыми подглазьями. Было мгновение какого-то ужасного неузнавания себя, отчуждения от привычного существования и нелепое чувство, что тот, в зеркале, самостоятельное существо, а он, бреющийся Шурик, его отражение. Он стряхнул с себя наваждение, но не мог больше вернуться к себе, прежнему.
Это открытие своего нового облика он переживал почти по-женски. Тридцать лет – и что? Рутинная работа, все одно и то же, научно-технический перевод, заботы о маме и еще целая куча обязательств, которые не то что он брал на себя, а они были на него возложены: Матильда… Светлана… Валерия… Мария… Сонька… Впрочем, Мария уехала, Валерия умерла… Их, пожалуй, не хватает, если говорить честно. Но была скучная уверенность, что возникнут еще какие-то люди, которые будут от него зависеть, и никогда у него не заведется своя собственная жизнь, как у Женьки, как у Гии.
Да и что такое «собственная жизнь»? Чего-то хотеть, достигать… Сам же он ровным счетом ничего не достиг. А хотел чего-нибудь? Нет, и не хотел! – ответил сам себе Шурик на строгий вопрос. Женька Розенцвейг хотел – и защитил диссертацию, женился, развелся, еще раз женился. Двое детей… Впрочем, тоже ничего хорошего: несчастная Аллочка, в шесть утра молочная кухня, каждодневная работа – что-то лакокрасочное, акриловое – с восьми до пяти, всю неделю по команде Инны Васильевны, а в воскресенье на свидание к Катеньке, под огненно-страдальческие взгляды брошенной Аллы. Нет, ничего хорошего.
Вот Гия – молодец! Стал тренером почти на весь мир знаменитым, ездит по всему Союзу на молодежные соревнования, даже в Венгрию ездил. Девочки-красавицы ходят вокруг него стаями. Весело живет Гия. Но тоже растолстел и пьет много, хотя и тренер… Но очень уж суетливая у него жизнь…
Потом Шурик вдруг сообразил, что давно не видел Гию, а Женю не встречал чуть ли не год, – а новых друзей, кроме этих двух, у него не завелось. Зато было множество приятельниц – по всем редакциям.
Вот день рождения, тридцатилетие, мама спрашивает, как будем отмечать… Позвать домой Женю с Гией, Светлана притащится – страшно подумать. А то еще Сонька приедет – Светлана Соньке глаз выбьет и в окошко выбросится, а Сонька напьется и снова уйдет в запой… Как было тогда на похоронах Валерии…
А хорошо было бы позвать на день рождения только мужчин. И не домой, а куда-нибудь в ресторан. Типа «Арагви»… Сонька про день рождения и не вспомнит. А вот как от Светочки вывернуться?
Светочка была чума жизни. Скрыть от нее ничего нельзя. Она проникала во все поры, все выясняла, следила за каждым шагом… и постоянно грозила самоубийством. За годы их знакомства у нее было три суицидных попытки, если не считать мелких, скорее декоративных, движений в сторону подоконника, – чтобы Шурик держался в форме и не расслаблялся.
«Скажу, что буду в мужской компании», – решил Шурик и тут же представил себе, как, выходя из ресторана, увидит проходящую сбоку по тротуару стройную Светочку. Она не подойдет, а только внимательно посмотрит на него и на его друзей и, отвернув голову, пройдет мимо…
Между тем Вера долго сочиняла Шурику такой подарок, чтобы был памятным и элегантным. В антикварном магазине она нашла замечательный кожаный альбом с металлическим замком. Он был темно-синей кожи, этот альбомчик… Но чего-то недоставало. Подумав, Вера Александровна заказала портнихе из театральной мастерской темно-синее платье. Очень простое платье, совсем ничего особенного, но все – и обшлага рукавов, и воротник – отделано тонким кантом из темно-синей кожи! Точно в цвет альбомчику. Весь замысел – именно в безукоризненности исполнения. Про альбомчик Вера Шурику, конечно, ничего не говорила – отбирала и вклеивала Шуриковы фотографии от рождения до текущего момента исключительно в его отсутствие, а вот с платьем ему досталось: возил трижды Веру в мастерские и два раза в Театр на Таганке, где завпост обещал кусочек синей кожи…
