Анжел Вагенштайн - Двадцатый век. Изгнанники: Пятикнижие Исааково; Вдали от Толедо (Жизнь Аврама Гуляки); Прощай, Шанхай!
В первый день войны, когда началась кровопролитная осада Брестской крепости, хозяин фотоателье «Агфа» Альфред Клайнбауэр и его друг, журналист Чен Сюцинь, не могли взять в толк, почему их предупреждениями пренебрегли. С горя они напились. Хотя и с большим опозданием, до Дальнего Востока, конечно, доходили невнятные слухи о расстрелах видных фигур советской верхушки. Среди них был и Ян Берзин, «Главный» — человек, обладавший огромной эрудицией и опытом, наставник целого поколения советских разведчиков. Недоверием к нему люди «Агфы» частично объяснили и недоверие к своим сообщениям, но толком уразуметь, что это за волна расстрелов в Москве, они не могли. Да и времени на самокопание у них, по правде сказать, не было, так что сомнения пришлось отложить на потом. Широкая сеть информаторов Сюциня в Шанхае тоже впала в уныние, но не из-за расстрела Берзина и целой когорты высших советских военачальников. Эти люди отказывались верить сообщениям в прессе, считая их «оголтелой антисоветской пропагандой». Их, однако, тревожили тяжелые поражения Красной Армии в начальный период войны. Сотрудники Сюциня были добронамеренными друзьями России из числа левой, антимилитаристски настроенной интеллигенции. Ученые, общественные деятели, предприниматели — они располагали обширными связями в японской деловой и военной элите огромного метрополиса. Инструкции Чен Сюциня, которых он строго придерживался, были однозначны: никаких контактов с действовавшими в глубоком подполье китайскими коммунистами; никаких связей с русской белоэмиграцией. У белоэмигрантов было много несведенных счетов с Советами, но среди них росло сочувствие к попавшей в беду России, и этим также пользовались агенты НКВД: они основали и закулисно руководили деятельностью так называемого «Союза возвращения на родину», за которым, несомненно, следили японцы. Поэтому даже в русской бане Чен Сюцинь предпочитал держаться подальше от ее постоянных русских посетителей.
6 декабря 1941 года, в самый канун японского нападения на Пёрл-Харбор, у людей, группировавшихся вокруг фотоателье «Агфа», были все основания ликовать: телеграфные агентства по всему миру распространили новость о решительном, мощном контрнаступлении Красной Армии. Еще вчера казалось, что над Москвой повисла смертельная угроза, а сегодня уже разбито 38 отборных немецких дивизий, переломлен хребет операции «Тайфун», чьей задачей было молниеносное взятие советской столицы до начала суровой русской зимы. Агентства трубили, что Вермахту нанесен тяжелейший удар, его потери настолько значительны, что трезвые наблюдатели были единодушны: если это не провозвестник окончательного поражения, то, во всяком случае, конец легким победам немцев на Восточном фронте. Даже стратеги в штабе Гитлера стали приходить к болезненному пониманию, что это поражение будет иметь далеко идущие последствия, что войну в России можно будет еще некоторое время продолжить, но нельзя будет выиграть. Интересно, что контрнаступление продолжать под Москвой выручило Владека: его недопустимое вмешательство в уличный инцидент было на радостях прощено. Но все-таки главную роль здесь, несомненно, сыграла позиция Чен Сюциня: этот талантливый ученик Рихарда Зорге всегда считал, что дерзкое, свободное от комплексов поведение защищает от возможных подозрений гораздо лучше, чем чрезвычайная осмотрительность, свойственная девице из католического пансиона. Вечером того же дня Владек совершил поступок, для него крайне необычный: в знак примирения с Клайнбауэром он выпил полный стакан русской водки. И тут же вернул его — вместе со всем содержимым своего желудка. Потом он каялся перед самим собой и клятвенно зарекался больше никогда не следовать примеру шефа, которому и добрые, и дурные вести служили одинаково удобным поводом для неумеренных возлияний. Сегодня новости были одновременно хорошими и плохими — хорошими из Москвы и очень, очень плохими из Токио.
Просто порадоваться успеху обороны Москвы никак не получалось: слишком велика была ложка дегтя в бочке меда. Владек служил в фотоателье «Агфа» кем-то вроде технического сотрудника: стенографистом и шифровальщиком. Двумя месяцами раньше именно он зашифровал на немецком языке сообщение, доставленное курьером из Токио. Японская группа, очевидно, чувствовала, что петля вокруг нее затягивается, что ее радиопередачи перехватывают, а потому проявила предельную осторожность, отправив донесение всего в две строчки обходным маршрутом. Исходным текстом для кодирования в фотоателье «Агфа» служил Статистический справочник Германского рейха за 1935 год — книга, которой было уготовано важное место в истории русской разведки периода Второй мировой войны. Но это произойдет позже; пока же она нарочито небрежно валялась поверх кипы старых газет и журналов. Брошюрка в затрепанной обложке, посредством которой группа Рамзая в Шанхае и Токио долгие годы поддерживала связь с Центром. Клайнбауэр был посредственным фотохудожником и непоколебимым поклонником водки; кроме того, он был гениальным радистом, а текст, который он передал в коротковолновом диапазоне 39 метров, сыграл роль поистине историческую. Этот текст гласил:
DER SOWJETISCHE FERNE OSTEN KANN ALS SICHER VOR EINEM ANGRIFF JAPANS ERACHTET WERDEN.
В свободном переводе: «Советский Дальний Восток может твердо рассчитывать, что Япония не нападет».
На этот раз Кремль доверился информации Рамзая. С берегов Амура и Уссури на московский фронт были срочно передислоцированы и немедленно брошены в бой значительные армейские подразделения. Немецкие войска, по горло увязшие в русских сугробах, первыми на собственной шкуре ощутили, что значит оказаться под ударом свежих, не измотанных частей. Двумя годами позже, уже под Сталинградом, им опять доведется столкнуться с дальневосточными соединениями Красной Армии — и тогда окончательно будут определены параметры гитлеровского разгрома.
Словом, это был успех, можно даже сказать триумф, групп в Токио и Шанхае. Увы, успеху сопутствовали довольно безрадостные, трагические события. Вскоре после того, как ключевая для победы под Москвой информация была выдана в эфир, Рамзай, руководитель токийской резидентуры доктор Рихард Зорге, был арестован. Весельчак, даже можно сказать циник, салонный лев и близкий друг посла Германии, генерал-майора Эйгена Отта, человек вне всяких подозрений — он, наверно, даже не успел узнать, к каким далеко идущим последствиям привела та радиограмма, что стала кульминацией всей его деятельности. Выйти на резидентуру «Рамзай» японской тайной полиции Кэмпэйтай помогли немецкие специалисты по радиоперехвату. Результаты провала были воистину катастрофическими. Вместе с Зорге был осужден и повешен в день двадцать седьмой годовщины Октябрьской революции доктор Ходзуми Одзаки: бывший журналист из «Асахи Симбун», непревзойденный специалист по Китаю и близкий сотрудник Кинкадзу Сайондзи — отпрыска принца Киммоти Сайондзи. Что важно знать, Кинкадзу Сайондзи был внешнеполитическим советником кабинета министров Японии и наставником самого премьера, принца Коноэ. Кроме европейских членов группы, — Макса Кристиансена-Клаузена и Бранко Вукелича — были арестованы и подвергнуты пыткам шестнадцать японских ученых, литераторов и общественных деятелей, в том числе Ёсинобо Косиро и Сигэру Мидзуно, которые получили суровые приговоры. Не меньшим ударом был арест Хисатаки Хайеды из Южно-Маньчжурской железнодорожной компании: этот агент первым мог бы узнать о любых передвижениях значительных формирований Квантунской армии к советской границе.
Судя по токийской прессе, японская верхушка, очевидно, гордилась собой, зато на другом конце света, в Берлине, нацистские главари Генрих Гиммлер, Генрих Мюллер и Йоахим фон Риббентроп были вне себя от ярости: этот милый шутник Зорге столько лет пользовался их полным доверием, а, оказывается, он просто водил их за нос!
Однако на токийскую сенсацию, положившую, кстати, конец дипломатической карьере Эйгена Отта, обратили мало внимания на Западе. Там пресса продолжала пристально следить за событиями, последовавшими за первым оглушительным поражением гитлеровцев во Второй мировой войне, и всесторонне его комментировать. Никто пока и не подозревал, какую роль сыграли во всем этом люди, которых как раз тогда истязали в подвалах специальной полиции Токио. Через неделю после нападения на Пёрл-Харбор, 15 декабря, умер под пытками во время допроса технический сотрудник и курьер группы «Рамзай» Ёсио Кавамура. Его арестовали в Шанхае, и резидентура, работавшая под вывеской фотоателье «Агфа», поспешила разобрать на части свой передатчик, спрятать их в разных концах города и прекратить между собой любые контакты.
Впрочем, провалов в шанхайской сети не последовало: на допросах с пристрастием, за которыми лично следил министр внутренних дел адмирал Суэцугу, Кавамура, несмотря на нечеловеческие пытки, никого не выдал и не назвал ни одного имени, ни одного адреса.
