Владимир Орлов - Лягушки
На переваривание ушло полчаса со звоном стекла и чмоканием лимонных долек. Но в Дувакине никакого движения мыслей не произошло.
— Стало быть, — сказал Дувакин, — оформление твоих прав на "Веселие царицы Московской" с участием литературного секретаря Лоренцы вышло воздушным и зыбким. Завтра же явись на Бронную и перепроверь подписи, даты, формулировки.
— Придётся! — вздохнул Ковригин. — Но я верю в порядочность Лоренцы Козимовны.
— И дурак! — оценил Дувакин. — Блинов, возможно, её давно перекупил.
— Откуда у Блинова деньги? — засомневался Ковригин.
— Ты недооцениваешь Блинова. Для тебя он — кислый студент, неудачник, в отношениях с женщинами в частности, попрошайка и мелкий мошенник. Ты привык его жалеть. А для многих он — русский богатырь, новый Макс Волошин, волосом и шириной плеч — именно Волошин, но с дерзостью от Бакунина, и, конечно, талантище. К нему потихоньку привыкают, начинают любить за щедрость натуры и начинают верить, что он-то и написал "Маринкину башню".
— Погоди, — сказал Ковригин, — откуда у этого нищего вышибателя слёз деньги на щедрость натуры?
— Потом выскажу предположение, — сказал Дувакин. — И не лезь со своей болтовнёй, мешаешь добраться до сути дела.
Выпили. Закусили. Приблизились к сути дела.
— Так вот, — сказал Дувакин. — Блинов сменил тактику или даже стратегию действий. Раньше он скандалил, чуть ли не столы переворачивал в присутственных местах, суды запугивал, приходил туда с чёрными котами, а однажды даже и с рысью на цепи. Теперь он притих, стал для публики артистом с жестами и нарядами живописца, любезен с чиновными дамами разных значений и возрастов, и особенно с теми, кто потерял возраст. И главное, он носит в Авторское общество синопсисы и их там узаконивает. Приносит он туда также резюме и суммаре. Ты хоть знаешь, что такое синопсис, резюме и суммаре?
— Ну, резюме и суммаре — из лексикона комментаторов, открывающих рты, — сказал Ковригин. — Для них и трёхцветье — триколор. В конце футбольной игры они произносят: "Не выключайте наш канал. Сейчас мы подготовим для вас суммаре…" И следует показ наиболее острых моментов. В сумме их мы и получаем суммаре. "Образованность хочут показать…" А вот греческое слово "синопсис" известно в православии много веков. Обозрение…
— Блинов вряд ли слыхал про это самое обозрение, но синопсисы сочиняет, иные и в сто страниц. Для него это — пересказы содержания замыслов. Представил авторскую редакцию "Маринкиной башни", а к ней и синопсис первого варианта пьесы. Какие ещё его синопсисы взяты под опеку авторского права? "Подлинные записки Лобастова", либретто оперы "Маринкина башня". Какой-то музыкальный театр готовит оперу с сюжетом о Марине Мнишек. Ты не знал, что ли?
— Нет, первый раз слышу, — растерянно пробормотал Ковригин.
— Поздравляем легкомысленного балбеса! — будто бы обрадовался Дувакин.
— Да, надо сходить на Бронную, — пообещал Ковригин.
— Да зачем тебе самому-то ходить? — съязвил Дувакин. — Пошли какую-нибудь Лоренцу Козимовну, а сам сиди на печи. Ладно, ладно. Главный фокус Блинова сейчас вот каков. Узаконен и попадёт в хранилища отечественной литературы его синопсис "Софья Алексеевна, старшая сестра".
— "Старшая сестра", это уже было, — сказал Ковригин.
— Да, но та старшая сестра не имела младшего брата, — сказал Дувакин. — А у нашей Софьи был, да ещё какой! До меня донеслось, что в своём сочинении Блинов взял чуть ли не все ключевые факты биографии Софьи у Ключевского и Костомарова, и попробуй его теперь обойти. И это касается не только тебя, но и нашего журнала.
— Зачем это ему надо? — спросил Ковригин.
— Ты простак? Или всё еще ходишь пришибленным после полёта в Аягуз? — удивился Дувакин. — Он устраивает минные поля. Какое бы ты ни написал новое сочинение, он тут как тут со своими синопсисами. А если случатся какие-либо совпадения, сейчас же начнётся и атака с заявлениями в суд о плагиате и интеллектуальном воровстве. Так что, тебе надо быть рисково-самостоятельным в своих сочинениях, писать то, что Блинову и в голову никогда не придёт.
— Экий благоразумный совет! — сказал Ковригин. — А почему он именно на меня повёл охоту?
— Тщеславный дурак! — поморщился Дувакин. — То есть он не дурак, но в случае с тобой — дурак. Он всегда тебе завидовал, а потому и не любил. А после конфуза на банкете в Синежтуре и вовсе тебя возненавидел. Каким-то манером, говорят, приобрёл московскую прописку. Притих-то он притих, но ходит победителем, этаким братом Кличко, не знаю каким, весь светится ожиданием побед, может, в голове у него Нобелевская премия. Но не исключено, что он игрушка в чьих-то лапах. Отсюда и его деньги, его прописка, судачат, что и квартира. И если ты — его личная мишень, то у тех, кто им играет, умыслы и цели посерьёзнее…
— Какие такие цели? — спросил Ковригин.
— Не знаю какие, — сказал Дувакин. — Думаю. И ты подумай. Может, наш журнал для кого-то лакомый кусок и его надо прихватить. Может, Наталья Борисовна Свиридова кого-то раздражает и её желают поставить на место. Вся эта жёлтая акция с намёками на странные путешествия Свиридовой и её молодого бойфренда, наверняка альфонса, — теперь уже явно злая, и мне кажется, в исполнители здесь мог быть примазан и Блинов…
— Это я-то молодой бойфренд и альфонс? — рассмеялся Ковригин. — Наталья на два месяца моложе меня!
— А ты-то тут при чём? — удивился Дувакин. Потом сообразил. — Ах, ну да! Ну да! Как же я тебя-то отвёл?.. Тогда ты… Тогда вы с ней… Ну, ладно, там посмотрим… Ты-то что намерен делать или предпринимать?
— Прежде всего писать. Продолжение "Записок Лобастова" вроде бы идёт нормально. "Софью" решил до поры до времени забыть. Но теперь, узнав о синопсисе Блинова, из упрямства работу продолжу. Не спеша, потихоньку. Надо будет посидеть в архивах, многое прочесть…
— Я бы на твоем месте, пока Блинов в засаде, Софьей не занимался, — сказал Дувакин.
— Иного совета я от тебя не ожидал. Но дело тут" уже не во мне и не в Блинове. Я не успокоюсь, пока не выскажу суждения об интересующих меня персонажах истории. Но если случится сочинение о "Софье", я не принесу его тебе, не волнуйся.
— Почему же не мне? — будто обиделся Дувакин.
— А потому, — сказал Ковригин, — что тебе неприятно будет узнать из Гистории князя Куракина, петровского генерала, дипломата, хотя бы о том, как развлекался молодой преобразователь. Сам ли — исполнителем, азартным наблюдателем ли, вдувал в задницу подданного мехами воздух. Шутки эти нередко кончались смертями. Но так шутили… И это были мелочи. Вряд ли ты будешь печатать моё сочинение…
— Посмотрим, — неуверенно произнёс Дувакин и отправил в топку рюмку коньяка.
— А ещё в моих планах встреча с Блиновым, — сказал Ковригин. — Постараюсь не набить ему морду. Но может, и набью.
— Совершишь большую ошибку! — испуганно воскликнул Дувакин. — Он этого только и ждёт. Репортёров держит наготове! И адвоката! Тогда мы проиграем! И из-за чего?.. Что же, по твоему разумению, Софья не была грешница?
— Была, — сказал Ковригин. — И в амурных делах, и государственных. И она была — Несвоевременная!
— Ну вот, — сказал Дувакин, — ну вот!
Ковригин минуты две походил по кухне, ноги отсиженные прогуливал. Потом подсел к Дувакину.
— А ты знаешь, что пошла мода на Софью? — и он рассказал о разговоре с Гусельниковой, о просьбе Свиридовой и двух милиционерах в снегу..
— Ну и что? — сказал Дувакин. — Ну, мода.
— Так некогда начиналось с Матроной Московской.
— Ну, ты сравнил! — воскликнул Дувакин.
— Мне важно разобраться, — сказал Ковригин, — кем была Софья Алексеевна и почему нынче возникла на неё мода.
— Ну и разбирайся! — сказал Дувакин. — Это не моего ума дело. И у нас сосуды почти целые. И я приехал сюда не ради полемик с тобой, а чтобы предупредить тебя о затеях Блинова. Нам главное, чтобы был готов новый кусок "Лобастова", а всякие Софьи — твое приватное дело…
— Кстати, — сказал Ковригин, — при следующей встрече с Блиновым, пусть и скандальной, расскажи ему, что Ковригин откопал какую-то потрясающую историю о связи Софьи с португалкой де Луной…
— Если получится, то расскажу, — пообещал Дувакин. — Но давай выпьем за Лобастова!
65
Через неделю Ковригину позвонила консьержка Роза.
Давно не звонила. Возможно, на неё произвела впечатление живая Звезда театра и кино. И теперь Роза так и сидела с открытым ртом.
В последние дни Ковригин из дома надолго не выходил, писал, цикл его лекций в Университете сдвинули на второй семестр, что Ковригина обрадовало. Писал он "Лобастова", а в "Софье" кое-что записывал, знакомясь с первоисточниками, в частности, нынче перечитывал записки французского авантюриста Нёвилля.
