Ганс Кирст - Фабрика офицеров
— Мой дорогой, — сказал майор, — завтра мы хороним фенриха Хохбауэра. Хороним почти со всеми воинскими почестями. Таково распоряжение начальника военных школ, которое безо всяких комментариев передал мне господин генерал, что освобождает меня от высказывания своего мнения.
Фрей еще раз потрогал свой рыцарский крест и посмотрел при этом на распоряжение генерала, которое лежало перед ним на столе. Затем он изучающим взглядом окинул Крафта и с некоторым усилием продолжал:
— Мой дорогой обер-лейтенант Крафт, я хочу поговорить с вами о траурной речи, которую вам предстоит произнести.
— Которую я должен произнести, — поправил майора Крафт.
— Разумеется, которую вы должны произнести. Здесь мы с вами коснемся некоторых деликатных вопросов. Вы не думаете, что мы должны их основательно обсудить?
— Аргументы капитана Ратсхельма мне хорошо знакомы, господин майор. Я не стану на них останавливаться. Могу я поинтересоваться мнением господина генерала по этому поводу?
— Да, таковое имеется.
— И что в нем говорится, господин майор?
— Господин генерал высказал свое согласие.
Крафт откинулся на спинку стула и сказал:
— Теперь мне все ясно.
— Разумеется, формально. — Майор начал искать носовой платок, чтобы вытереть им вспотевшие руки. — Дорогой Крафт, — продолжал он, — давайте поговорим с вами по-человечески. И не потому, что я намерен скомпрометировать капитана Ратсхельма, и не потому, что я кого-то боюсь, однако Ратсхельм, пусть это останется между нами, ведет себя как дикарь. Он ничего не боится. Он поднимает вопрос об этой несчастной истории с Хохбауэром и моей супругой. Короче говоря, раздувает дело о том, о чем вы, Крафт, это я смело могу сказать, говорили очень тактично. Однако на Ратсхельма я в этом отношении никак не могу положиться. Он идет на все. По секрету скажу вам, Крафт, что он подает рапорт об отправке его на фронт. Кроме того, он выступает заодно со старшим военным советником юстиции. Так что, мой дорогой, давайте не будем без нужды раздражать его! Лучше проявим осторожность и ум. Пусть эта речь пройдет незамеченной! Понятно?
— А как же решение генерала?
— Видите ли, в его решении есть свои особенности. Генерал дословно сказал следующее: пусть Крафт поступает так, как считает нужным! А это значит, Крафт, что вы можете поступить и иначе!
— Мне очень жаль, — сказал обер-лейтенант Крафт, — но я поступлю по-своему.
— В твоей комнате горит свет, — сказала Эльфрида Радемахер, когда они подошли к бараку, в котором располагалось учебное отделение «X».
— Возможно, я забыл погасить его.
— Но ты же, Карл, весь день был в бегах!
— Тогда его включил мой уборщик. Мы будем вести себя тихо: я не собираюсь мешать спать своим фенрихам.
Оба вошли в коридор, в котором слева находилась комната обер-лейтенанта Крафта. Слышались приглушенные звуки: шум текущей воды, свист ветра, храп спящих фенрихов.
Крафт открыл дверь своей комнаты. И сразу же увидел за своим примитивным письменным столом генерал-майора Модерзона, освещенного светом настольной лампы. Генерал сидел так, как будто находился в своем собственном кабинете, — прямо и неподвижно. Правда, на этот раз он улыбался.
— Входите же, — сказал генерал, — как-никак вы здесь живете.
Крафт сделал несколько шагов вперед и механически отдал честь, а Эльфрида Радемахер осталась стоять в дверях, не зная, что же ей делать.
— Добрый вечер, фрейлейн Радемахер, — проговорил генерал, вставая. Размеренным шагом он подошел к Эльфриде и пожал ей руку, слегка наклонив голову.
— Господин генерал, фрейлейн Радемахер моя невеста, — объяснил Крафт.
— Мне это известно, — заметил генерал. — Я вас уже поздравлял по этому поводу, господин обер-лейтенант. Однако я что-то не помню, чтобы имелось такое распоряжение, согласно которому офицерам разрешалось бы приводить к себе своих невест.
— Если вы разрешите, господин генерал, — поспешил сказать Крафт, — то я немедленно провожу свою невесту в ее комнату.
— Господин обер-лейтенант, — начал генерал, не шевелясь, — за это упущение я вас так и так накажу, так что пусть уж ваша невеста остается здесь. Так вам по крайней мере не будет обидно, фрейлейн Радемахер, оставайтесь спокойно здесь.
Эльфрида подарила ему благодарную улыбку. Она грациозно миновала генерала и своего обер-лейтенанта и, подойдя к кровати, села на нее. Крафт почувствовал, что краснеет.
— Я вам совсем немного помешаю, — проговорил генерал Модерзон, садясь за письменный стол обер-лейтенанта, которому он подал знак садиться. Крафт сел на табурет и стал ждать, что будет дальше. — Господин обер-лейтенант, вам уже известно, какие цели преследует старший военный советник юстиции Вирман? — спросил генерал.
— Так точно, господин генерал.
— Скажите мне, какие же именно?
— Этот Вирман намерен уничтожить меня, и притом так, чтобы вы споткнулись о меня.
— Великолепно, — заметил генерал. — Вы очень внимательный наблюдатель, господин обер-лейтенант. Как вы думаете, чего добьется этот человек?
— Ничего, — твердо ответил Крафт.
— Хорошо, — вымолвил генерал, и его холодные голубые глаза слегка заблестели. — А сейчас, господин обер-лейтенант, внимательно послушайте меня. И поймите, что в данный момент я не ожидаю от вас ни одобрения, ни несогласия. Я разрешаю вам подробно доложить старшему военному советнику юстиции Вирману о том, что я приказал вам провести расследование о причине гибели лейтенанта Баркова.
— Господин генерал, я считаю это лишним.
— Прошу вас, господин обер-лейтенант, без комментариев. Вы должны хорошенько все обдумать. Я повторяю еще раз: я отдал приказ. И попросил вас пользоваться всеми средствами, не ограничивая себя в методах. Я один несу ответственность за все. Ясно?
— Ясно, господин генерал.
— Это все, что я хотел вам сказать сегодня, господин обер-лейтенант Крафт. Завтра мы увидимся, когда вы будете произносить свою траурную речь. На похоронах будет вся военная школа. Будьте здоровы, Крафт. До свидания, фрейлейн Радемахер.
Проговорив это, генерал вышел, и темнота поглотила его.
— Чего он хотел? — спросила Эльфрида, глядя вслед генералу.
— Он хотел помочь мне жить сегодняшним днем, — ответил Крафт. — А тебя он специально использовал в качестве свидетеля для того, чтобы мне захотелось обязательно вернуться к тебе в теплую постель и чтобы совесть моя осталась спокойной. Но я лично этого не хочу!
Обер-лейтенант Крафт смотрел неподвижным взглядом на свет лампы, пытаясь сконцентрировать свои мысли. Затем он склонился над письменным столом и начал бегло исписывать страницу за страницей своим мелким плотным почерком: он писал свою надгробную речь.
А на его полевой койке лежала Эльфрида Радемахер и усталым взглядом, но с улыбкой смотрела на него. Она видела напряженно-задумчивое лицо, склонившееся над бумагой, видела его нервные руки, одна из которых выводила букву за буквой.
Затем Крафт обхватил голову руками, взгляд его был устремлен в пустоту. А в темноте, как ему казалось, вокруг него витала смерть, принимавшая самые различные формы, самых различных цветов, но преимущественно темных. Однако временами перед его мысленным взором появлялось что-то красное, что можно было принять и за огонь, и за кровь, и за солнечный закат.
Эльфрида беспокойно растянулась на койке и погрузилась в тяжелый сон без сновидений. Рот ее был чуть приоткрыт, а на лице застыло выражение ожидания.
— Ничего нельзя замалчивать, — сам себе сказал Крафт, — так как любая невысказанная правда — начало лжи.
Он устало опустил руки. Перед ним лежали двенадцать плотно исписанных страниц. Крафт вдруг почувствовал себя свободным, счастливым и усталым, каким не был никогда раньше.
Крафт встал и, раздевшись, лег рядом с Эльфридой. Не открывая глаз, она подвинулась, уступив ему место, и моментально прижалась к нему, обняв руками и ногами, и в тот же момент он погрузился в какое-то забытье, чувствуя, что опускается в глубину, у которой нет дна. И в тот же миг его захлестнула волна блаженства, и он как бы растворился в ней.
В мгновение ока вся его жизнь проплыла перед ним.
32. Призыв судьбы
В тот день три учебных отделения шестого потока были назначены на выполнение спецзадания: нужно было превратить спортивный зал в траурный.
В нормальных условиях это было нетрудное занятие, однако возглавлял это мероприятие обер-лейтенант Веберман, офицер-воспитатель учебного отделения «Г», а он, по обыкновению, не давал своим подчиненным ни минуты перерыва.
Фенрихов этого учебного отделения обычно называли «зайцами», так как их можно было видеть всегда в движении: они бежали выполнять очередное приказание своего воспитателя. Самого же Вебермана можно было считать прирожденным организатором. Если ему давали сто двадцать человек, как это было в данном случае, то по крайней мере сто из них были заняты активной работой независимо от того, нужно ли было установить отхожие места в полевых условиях, соорудить бункера для житья или же сарай для демонстрации кинофильмов.
