Белва Плейн - Бессмертник
— Да, говорят, там хорошо. Сама я никогда не ездила дальше Пенсильвании.
И это очень странно. Прожила долгую жизнь и нигде не побывала. А мы вполне могли себе позволить. Почему мы совсем не путешествовали?
— Миссис Фридман, вы выросли в Нью-Йорке?
— Я приехала в Америку семнадцати лет, прямо в Нью-Йорк. С той поры тут и живу: сначала в городе, теперь в пригороде.
— Тут так интересно. Жаль, нам не удается выбираться сюда почаще. В юности я ездила то и дело: у моего брата — он старше меня на пятнадцать лет — был друг еще с йельских времен, из университета. Он нас очень привечал. Мы с мамой и сестрой приезжали под Рождество почти каждый год, ходили в оперу и за покупками и всегда останавливались у него, он ни за что не отпускал нас в гостиницу. Может, вам и знакомо это имя: Пол Вернер? Они жили в роскошной квартире на Пятой авеню, недалеко от музея.
— Да-да. — Анна кивнула.
— Я такой роскоши нигде и никогда больше не видела. А коллекция какая! Я училась на искусствоведческом, знаю толк в живописи, так вот: у него была уникальная коллекция. Исключительно Гудзонская школа. Их одно время замалчивали, но теперь-то они, сами знаете, в такой цене! И сам Пол Вернер очаровательный человек. Я была совсем девочкой — и то чувствовала. Слишком хорош для своей жены. Она была женщина милая, но более чем заурядная.
— Вы видели его после ее смерти?
— Что вы! Я видела его в последний раз, когда мне было чуть за двадцать. Но сестра иногда с ним перезванивалась. А пару лет назад встретила в Италии. У него вилла на озере Маджоре, старинный дом с мебелью эпохи Возрождения и современными картинами. Теперь модно совмещать несовместимое, верно? Дональд, познакомься, это Лорина бабушка! Мой муж.
— И о ком же вы так бурно беседуете? О Поле Вернере? Невольно подслушал, не обессудьте.
— Я рассказывала о нем миссис Фридман. Даже не знаю, как затеялся разговор. Как-то сам собою.
— Моя жена до сих пор не успокоилась. Раз в жизни постояла у трона короля.
— Дональд, не дразнись! Ты и сам восхищался не меньше моего. Рядом с Полом все как-то оживали, очеловечивались. А благородства и королевской стати ему и впрямь было не занимать. — Она повернулась к Анне: — Так вы с ним знакомы?
— Я служила горничной в доме его родителей.
Ну и бомбочку я им подбросила.
Лица вытянулись. Но спустя миг приоткрытые от изумления рты расплылись в улыбках.
— Такой взлет! Вы прямо героиня американской сказки, в которой сбываются мечты! — сказали они хором.
— Да, пожалуй, — коротко отозвалась Анна. Внутри шевельнулась даже не боль, а отзвук боли, далекий щемящий отголосок. Она вполне владеет собой.
И все-таки незаметно поднялась в свою комнату. Серьги слишком тяжелые, оттягивают мочки. Айрис заставила ее надеть все, что есть в сейфе. С одной стороны, она права: на свадьбу единственной внучки принято наряжаться. Но не глупо ли смотрятся украшения на морщинистых руках, на дряблой шее? Она с облегчением освободила уши от сережек и наклонилась к зеркалу.
Забавно: к старости носы почему-то удлиняются. У меня никогда не было такого большого носа. Тео объясняет, что дело в хрящах. Но в целом я выгляжу сносно. Как говорится, хорошо сохранилась. И внешне очень спокойна. Я всегда умела скрывать свои чувства. Обманывать — лицом, не словами. Даже после разговора с этой дамой лицо невозмутимое, почти безмятежное. Только голова разболелась.
Она сжала виски руками: стучало сильнее, чем обычно.
Огромный бриллиант, заветное кольцо Джозефа, сверкает на пальце овальной слезой. В нем и солнце, и россыпь радуги. Удивительно, что такое чудо добывают из черных глубин земли. А в нем столько света! Когда я уйду в землю, бриллиант останется здесь, ловить и рассылать лучи, сиять на чьей-то руке… На чьей? Ни Айрис, ни Лора такое кольцо не наденут, они относятся к нему так же равнодушно, как я. Заветное кольцо Джозефа.
Она медленно встала, спустилась к гостям. Нарядная толпа — яркие летние платья, белые костюмы — красивые люди в красивом доме. Такого блистательного сборища в этих стенах больше не будет. Филиппу шестнадцать. Конечно, она и ему может устроить тут свадьбу, но вряд ли доживет. Очень маловероятно. А со Стивом вообще ничего не поймешь.
Анна замерла на последней ступеньке лестницы. Отсюда видна вся гостиная и ее портрет на стене. Какая же она тут молодая! В розовом платье, взгляд удивленный. Странно, что никто, кроме нее, это удивление не замечает. И ведь есть чему удивляться! Знай она наперед, как сложится жизнь, каково быть семидесяти восьми лет от роду, — вот бы удивилась. Только мы никогда ничего не знаем наперед и не можем вообразить себя в глубокой старости.
— Нана! — воскликнул Джимми. — Мы с Джанет тебя обыскались. Народ собирается поесть.
— Не устаю восхищаться вашим домом, — сказала Джанет. — Каждый раз, как попадаю сюда, замечаю что-нибудь, что пропустила прежде. Столько прекрасных вещей, такой фарфор!.. Впрочем… со временем…
— Ты о чем? — спросил Джимми.
— Со временем и мы обзаведемся уютным домом. Когда оба пойдем работать, — уверенно объяснила она и тут же добавила: — Такого чудесного, конечно, не будет, но будет хороший. Непременно.
Джозеф бы эту девочку одобрил. Он любил поминать этику труда. Труд непременно вознаграждается. И Джанет считает так же. Умненькая, трезвомыслящая девочка, не лентяйка, не стыдится сказать, чего хочет от жизни. Через два года она станет врачом. А наверху уже спит новорожденный ребеночек. Все успела! Вот ей-то и отдам кольцо. Ей оно понравится. Наденет с удовольствием. «Пора кое от чего избавляться», — говорят юристы. На нормальном языке, без обиняков, это означает: долго ты не протянешь и о налоге на наследство надо думать заранее.
— Я отдам вам все серебро, — неожиданно сказала Анна.
Джанет зарделась:
— Нана! Я же не…
— Перестань, я прекрасно знаю, что ты не имела в виду ничего плохого. Но вещи должны приносить радость. Айрис не терпит в доме ничего лишнего, называет пылесборниками, а Лора вообще отправляется на раскопки к навахам, и ей подсвечники ни к чему. Поэтому серебро получите вы.
— Оставьте на всякий случай для Лоры, — сказала Джанет и лукаво добавила: — Вдруг они утомятся кочевой жизнью археологов и захотят обрести уют, который так презирают?
Анна улыбнулась:
— Может, ты и права. Но так или иначе, завтра составлю список: кому что отдать.
— Что за мрачные разговоры?! Ты же на свадьбе! — возмутился Джимми.
— Никакие не мрачные, а самые что ни на есть деловые.
Джимми взял ее под руку:
— Ладно, деловые не деловые, а пора звать гостей к столу.
Она же хозяйка! У нее куча обязанностей! И прежде всего: специальное меню для близнецов-«мексиканцев», которые едят только кошерное, строго по канонам предков. Анна тут же призвала Селесту — проверить, все ли в порядке. Молодых людей усадили возле нее, а остальные расселись, как пожелали. Это тоже новомодная прихоть Робби и Лоры.
Хорошо, когда за столом много молодежи. Жених, невеста и все эти красивые, юные и такие разные лица. Робби, всегда румяный, прямодушный и откровенный. Он чем-то неуловимо похож на Джимми. А вот Раймундо и Рейнальдо совершеннейшие латиноамериканцы, даром что их прадеды родом из Польши. Как, каким образом это получилось? О, кажется, поняла: в этих молодых людях есть испанская церемонность, достоинство манер, поэтому они и выглядят старше своих нью-йоркских ровесников.
Воистину ирония судьбы! Умница Эли, всегда преуспевающий, в меру тщеславный, добросердечный… превратился в дым и прах. И никого после него не осталось. А неудачник и недотепа Дан живет в красавцах Рейнальдо и Раймундо, в их сестрах и братьях. Дан приехал когда-то в Мексику без гроша в кармане, а его потомство наверняка принимает тамошнюю жизнь как должное, словно их предки прожили в Мексике тысячу лет. Моим же внукам естественно жить в Соединенных Штатах, естественно — как дышать. Они не понимают, что эта страна — самое настоящее чудо… Слишком много мыслей: то теснятся, то разбредаются… Мой народ. Странный и вечный. Противоречивый. Упрямый и живучий.
Над столом, точно воздушные шарики, парят обрывки разговоров. Молодежь нынче до того серьезна! В мои времена на свадьбах танцевали. А этим одна радость: поговорить-поспорить. Что ж, мода уходит и возвращается. Ее путь всегда по кругу, уж я-то знаю. Мне отсюда, из старости, виднее. Преимущество старости — одно из немногих ее преимуществ — ощущать ход времен. Все проходит. Революции, упадок, ярость, бороды… Их место непременно заполнится чем-то новым, и люди снова будут беспокоиться и спорить до хрипоты.
Джимми объясняет кому-то из друзей Робби:
— Нет, мы с Джанет думаем, что надо хранить религиозную традицию, надо следовать ей, хотя бы отчасти. Нельзя просто, словно старую одежду, отбросить такую долгую и великую историю. И детям надо расти, непременно зная, кто они, чьи они. Но питаемся мы, конечно, иначе.
