Станислав Родионов - Избранное
же она хотела всех умаслить, чтобы люди не кричали насчет «собак развели».
— А кто же это? — усомнился мужчина, видимо решив, что он перегрелся.
— Щеночек, — улыбнулась мама.
— Он… не того?
— Он мухи не обидит, — заверила мама.
Тут муха, а вернее, оса стала крутиться у его морды. Рэдик щелкнул зубами, как заправский волк, и оса пропала — то ли в песок со страху зарылась, то ли он ее проглотил. Мужчина покачал головой и лег, конечно, животом вверх. Я лег на песок, конечно, животом вниз. А Рэдик сел, потому что загорать не собирался.
Я-то лег на секундочку. Думаю, сейчас погреюсь, а потом бултыхнусь…
— Господи, что такое?
Я обернулся на запад, на женщину, спавшую от нас в одном метре пятидесяти сантиметрах. Она уже не спала, а сидела и растерянно изучала синее небо. Оттуда, с синего неба, грязной пылью сыпался на нее песок и всякое разное. Она-то спросонья, а я сразу понял, что не с неба, потому что проследил траекторию — Рэдик копал яму. Он это ловко делает: передними лапками сучит быстро-быстро, откидывая песок метра на три.
— Уймите эту землеройку!
Мама подбежала к Рэдику на коленях и огрела его моей маской. Он прыгнул от уже вырытой ямы, обидевшись, — к такой грубости Рэдик не привык. А мама подсеменила — все на коленях — к запорошенной женщине:
— Я вас обмету.
И начала скрести по ее загорелым ногам маской. Там, между прочим, железная гаечка есть.
— Ах, оставьте…
Женщина обиделась, как и Рэдик: поглядывала на нас угрюмо и выколупывала из волос песчинки, яичную скорлупу и сушеный планктон.
— Предложить ей жареной рыбки? — шепотом спросила мама.
Я еще думал, предлагать ли ей жареной рыбки, когда мы услышали утробное рычанье. Мы обернулись на восток, где в двух метрах от нас тонкая старушка читала толстую книжку…
Теперь старушка уже не читала книгу; теперь она — нет, не рычала — а стояла врастопырку и тянула на себя голубенькое одеяльце. С другой стороны, тоже на себя, тянул подстилку Рэдик. Наверное, старушка собралась домой и стряхнула подстилку, а он и нам-то ничего трясти не разрешал.
— Отпусти, собачка, — попросила старушка.
Фиг он отпустит — вцепится так, что его маленькие зубы хоть палкой разжимай. И урчит, глазами вращает, хвостом вертит.
— Отпусти, пес!
— Помоги, — мама толкнула меня в бок.
Я уже хотел было подняться и схватить его за хвост, чтобы не приставал к пенсионерам. Но тут Рэдик подпрыгнул и дернул старушку так, что она сделала шаг вперед. Тогда он еще рванул на себя — она сдвинулась на два шага. Интересно, сколько весят старушки? Или она совсем мало ела каши, что со щенком не справится?.. Старушка уже быстренько шагала за песиком, держась за конец подстилки. Рэдик поднажал. Старушка засеменила. Тогда наглый щенок закинул свой конец подстилки себе за шею, повернулся и поволок старушку во всю мочь. Мимо нас они пробежали хорошей рысцой. Рэдик урчал, старушка тихо причитала «ой-ой-ой». Из ее сетки выпал эллипсоидный апельсин…
Мы настигли их метрах в тридцати к юго-западу, когда старушка босыми ногами шлепала по разложенным на газете чьим-то бутербродам с сыром.
— Отпустили бы подстилку, — запоздало посоветовала мама своим елейно-приобретенным голосом.
— Это помесь дворняги с лешим, — обидчиво сказала старушка, отлепляя с пяток шматки сыра.
— У Рэдика хобби: трясти все, что трясут другие.
— Тогда надевайте ему намордник, — решила старушка.
— Щенкам не положено, — встрял я.
— А кто возместит бутерброды? — спросил низенький мужчина с плоским и хорошо загорелым темечком.
— Только не я, — отрезала старушка.
— У меня нет бутербродов с сыром, — призналась мама.
— Но мои дети остались без еды.
— Пойдемте, — решительно предложила мама. — Я возмещу жареной пристипомой.
— Прости… Простите, чем?
— Пристипомой, рыбой…
— Мои дети такую рыбу есть не станут, — обиделся плоскотемечковый и ушел.
— А сыр-то плавленый, — хихикнула старушка. — Еле отлепила…
Мама несла Рэдика под мышкой, будто плюшевого. Он ворчал — ведь не плюшевый. А знал, что виноват. На подстилку уселся сам и как прилип: ушки висят, потому что еще не встали; глаза печальные, потому что не дают бегать по пляжу; носик влажный, потому что жарко. Наконец-то я взял маску и пошел бултыхнуться.
Когда я вернулся, то Рэдик мирно закапывал ямку, из которой обсыпал песком женщину. Молодец, осознал. Я плюхнулся на песок рядом. После мокрой воды он показался таким сухим и горячим, что сразу захотелось спать. Я дремал да прислушивался — мало ли что с Рэдиком…
— Юлия, зачем же ты съела все котлеты? — разнесся удивленный женский голос по всему пляжу.
Это мама той девчонки, которая с бантиком. Интересно, сколько котлет?
— Мама, я не ела.
— Как же не ела, когда нет ни одной котлеты.
— Мама, я даже кастрюлю не открывала…
— Юлия, твоя ложь меня поражает!
— Мама, я правду говорю.
— В конце концов, мне не жалко, но съесть восемь котлет… Ты засорила желудок!
Сон мой скатился в песок. Я сел, чтобы посмотреть на Юлию. Вот тебе и бантик, а девчонка оказалась что надо. Мне восемь котлет не съесть. Если только вперемежку с мороженым: котлету — эскимо, котлету — эскимо…
— Она не ела котлет, — сказала вдруг женщина, которую Рэдик запорошил песком.
— А кто же съел? — спросила Юлина мама, уже ничего не понимая.
— Вот он! — женщина показала пальцем на меня.
Моя мама села, будто спружинила. Я чихнул от
неожиданности, но не потому, что мама спружинила, а потому, что якобы съел котлеты.
— Мальчик, зачем ты съел восемь наших котлет? — спросила Юлина мама голосом учительницы.
— Правда, ты сожрал восемь чужих котлет? — сердито изумилась мама.
— Я даже кастрюли не открывал, — вспомнил я слова Юлии.
Между прочим, сама Юлия с интересом смотрела на мой живот, будто видела там свои котлеты. На всякий случай я его втянул.
— Да не он! — вмешалась женщина, посыпанная песком. — А собака.
Рэдик лежал, прижавшись к моей ноге. В отличие от меня, он и вислым ухом не повел на такое обвинение. Съел, мол, и съел — подумаешь. А моя мама, которая почти поверила в мою прожорливость, теперь усомнилась:
— Неужели вы считаете, что щенок способен умять восемь котлет?
— Котлеты домашние, натуральные, из чистого мяса…
— Вы с девочкой пошли купаться, а он их таскал по одной, — внесла ясность женщина, которую посыпали.
— Я могу предложить вам жареной рыбы, — сказала моя мама Юлиной, но породу рыбы называть не стала.
И тут слабенькая догадка… Зачем-то он зарыл свою яму? А как он закопал однажды мамины колготки, между прочим импортные? А как он зарыл в гнилые листья папину научную статью, между прочим имеющую всемирное значение?..
Я прыгнул к ямке и стал ее разгребать по-собачьи: быстро-быстро и передними лапами, то есть передними руками… На дне углубления лежали странные небольшие штучки, похожие на расплющенные вареные картофелины, обваленные в пляжном песке. Восемь штук. Я понюхал — пахло мясом. Мама тут же подползла:
— Я же говорила! Не мог щенок их съесть. Видимо, вы переложили булки.
— Булки там ни грамма!
— Кстати, хорошая хозяйка обязательно добавляет булки для связи. Заберите свои котлеты…
— Они же в песке!
— Их можно отряхнуть и употребить.
— Употребить их можно, а есть нельзя!
— Хотите жареной рыбы… медузы… э… мерлузы?
Но никто так и не узнал, хочет ли Юлина мама медузы-э-мерлузы, потому что мужчина, лежавший от нас к югу в двадцати четырех сантиметрах, вскрикнул басом и сел. Рэдик отскочил от него опасливым прыжком.
— Он меня лижет, — сказал мужчина как-то не ртом, а животом, где, вероятно, бас и зарождается.
— Разве это страшно? — мило улыбнулась мама.
— Это противно! — рявкнул мужчина.
— Мужчины пошли какие-то сахарные, — задумчиво сказала моя мама Юлиной маме.
— Не сахарные, а с собаками на пляж не ходят, — отозвался мужчина.
— Он больше к вам не подойдет, — заверила мама и сказала уже щенку: — Рэдюша, не лижи дядю, у него очень грязные пятки.
Мужчина запустил огромную руку в песок, как экскаваторный ковш, и вытянул полированный валун с мою голову:
— Еще раз подойдет — огрею!
— Может быть, вы не завтракали? — ехидно спросила мама. — Тогда могу вас угостить жареной рыбкой.
Он ничего не ответил, лег на спину, а валун бросил рядом, чтобы лежал под рукой. Рэдик сидел смирно, на подстилке, но смотрел на этого мужчину. Между прочим, его пятки чернели в двадцати четырех сантиметрах.
Мама пригнулась к моему уху:
— Сумеешь утащить булыжник?
Я стал мысленно разрабатывать операцию. К валунчику можно подползти… Можно сделать лассо и набросить… Можно вырыть подкоп… Можно опуститься на воздушном шаре… Можно подослать госпожу Буонасье, и если ее не схватят гвардейцы кардинала Ришелье, то…
