Маргарет Джордж - Елена Троянская
Все, что мне оставалось теперь, — это ждать. Я не покидала наблюдательного поста. Может, зря я не обняла Париса — ведь это объятие могло оказаться прощальным. Но я тешила себя мыслью, что жене лучника нечего бояться. Даже если лучник промахнется, это не сулит ему неминуемой смерти. Я уверена, что со временем, несмотря на соображения воинской доблести, лук вытеснит копье и к нему перестанут относиться с презрением. Ведь каждый хочет убить и не быть убитым. Этой цели лучше всего соответствует лук.
Агамемнон остановил колесницу и бросил поводья возничему. Спрыгнув на землю, он начал бить по щиту и выкрикивать оскорбления. По сути, он выжидал, когда Ахилл что-либо предпримет.
Словно нарочно желая подставить себя под удар, Деифоб с отрядом выскочил вперед. Мирмидоняне направились к ним, пытаясь их окружить. Ахилл спешился. Каждый его шаг выражал глубочайшее презрение к противнику. Он даже не скрывал уязвимого места в своих доспехах: высоко задрал голову, обнажив шею, словно дразнил врагов.
— Идите ко мне кто-нибудь, идите! — кричал он. — Что-то я никого не вижу! Или кроме Гектора у вас нет смельчаков? Мне жаль тебя, Троя, если у тебя больше не осталось героев!
Он дошел почти до стены, продолжая кричать:
— Эй, где вы там? Боитесь, трусы! Скоро все защитники Трои будут валяться в пыли, а мы будем топтать их!
Парис вышел из засады у основания башни, где он до времени затаился.
— Умри, чудовище! — только и сказал он.
Не успел Ахилл обернуться, даже увидеть Париса, как тот выпустил стрелу, которая вонзилась в открытую шею Ахилла.
Выражение лица Ахилла описать не берусь. Ни гнев, ни страх, ни удивление — скорее беспредельное изумление. Он схватился руками за горло, а Агамемнон замер с открытым ртом.
Ахилл упал ничком, и Парис выпустил еще одну стрелу — в икру, потом еще одну — в пятку.
Ахилл катался по земле, хватал ладонями пыль, выл и кричал от боли. Его соратники бросились к нему, но помочь ему не могли: разве что защитить от новых стрел.
Но в них и не было нужды. Самая первая стрела пробила артерию, из которой хлестала кровь.
Ахилл умер быстро. Слишком быстро для человека, который стольких умертвил. Мы сверху недоверчиво смотрели на неподвижное, распростертое тело, словно ожидая, что вот-вот он вскочит и начнет оскорблять нас. Но этого не произошло.
Над телом поверженного Ахилла жаркая схватка продолжалась весь день. Великан Аякс пронзил копьем Главка, ранил Энея, метнул большой камень в Париса и понес мертвого Ахилла в лагерь. Неизвестно откуда взявшийся Одиссей прикрывал его отход. Вслед за Аяксом греки отошли в свой лагерь, и вскоре долина опустела, только тела убитых покрывали ее, как опавшие листья.
Троянцы открыли створы ворот, но были так потрясены случившимся, что встретили Париса молчанием. Человек, который избавил нас от Ахилла, не получил шумного, ликующего приема. Это лишний раз доказывало, что троянцы, как и греки, считали Ахилла неуязвимым и даже в воображении не допускали возможности, что он падет от руки троянца. И вот это невероятное, с их точки зрения, событие случилось, и они стояли в растерянности и молчали.
Одна я бросилась навстречу Парису, вскочила в колесницу и обняла его. Голова кружилась от счастья. Он жив. Он убил Ахилла. Первое радовало меня куда больше, чем второе. Даже у меня в уме не укладывалось, что мы избавлены от бича, угрожавшего нам.
— Я преклоняюсь перед тобой! — шепнула я. — Ты спас Трою!
Парис только крепче обнял меня, не в состоянии говорить.
Он и сам был потрясен. Он оглядывал толпу, взглядом искал Приама и Гекубу.
— Должно быть, они во дворце, — сказала я, прочитав его мысли. — После всех этих потерь Приам больше не наблюдает со стены за сражениями.
— Но им же, наверное, сообщили. Они уже знают.
Конечно, им уже должно быть известно о смерти Ахилла.
Я придумывала слова, чтобы успокоить Париса: он был так взволнован, так нуждался в добром слове скупого на похвалу в его адрес Приама, так нуждался в одобрении, которого действительно заслуживал.
— Годы подточили его силы, и горе внесло свою лепту. Они с Гекубой ждут тебя, но во дворце. Они хотят поговорить с тобой наедине.
Внезапно со всех сторон колесницу окружил народ. Горожане очнулись и вышли из оцепенения. Они размахивали руками, прыгали, кричали. Они не забрасывали Париса цветами — где взять цветов, если на полях льется кровь? — но их отсутствие восполняли песнями и восхвалениями.
— Парис! Парис!
— Ты более великий воин, чем Гектор!
— Нет, Гектору нет равных, — возражал Парис.
— А кто убил Ахилла — ты или он? Кто более великий воин — тот, кто убил нашего главного врага, или тот, кто сам был им убит?
— Больше Ахилл нам не страшен. Его нет, он мертв. Где его тело?
— Забрали греки. Пусть они поют над ним сколько угодно, поклоняются ему, устраивают в его честь игры, все равно он труп бездыханный и более ничего! Если бы я увидел, как в нем копошатся черви, мне и этого было бы мало! — сказал Парис с яростью. — Я ненавижу его.
Да, мы все ненавидели Ахилла. Я вспомнила дерзкого мальчишку, каким он был, когда ко мне сватались женихи. Уже тогда мне хотелось его высечь. Возможно, если бы кто-то это сделал, он не вырос бы одержимым убийцей. Потом мне припомнился юноша, который скрывался на Скиросе, вынужденный разыгрывать девушку по воле матери, желавшей его спасти. Там он был задумчивый, тихий. Его на время разлучили с уготованной ему судьбой, но он снова встретился с ней и теперь дошел до конца.
Колесница поднималась по широкой дороге на вершину холма. Лошади двигались медленно, ибо толпа становилась тем больше, чем выше мы поднимались. Возле царского дворца Парис сошел с колесницы.
— Я пойду доложу о своей победе царю. После этого он объявит большой праздник, я уверен. А вы ступайте по домам, поблагодарите богов за то, что наш злейший враг мертв, — сказал Парис народу.
— Мы будем благодарить тебя! — закричали в ответ.
— Нет, мы должны благодарить богов.
— Тогда мы будем их благодарить за то, что у нас есть ты!
Парис улыбнулся: долго же ему пришлось ждать этих слов; он был счастлив.
— Я благодарен им за то, что они сохранили мне жизнь, — сказал он. — И за то, что наградили таким народом.
Мы с Парисом поднялись на крыльцо царского дворца, быстро пересекли внутренний двор, миновали стражников и вошли во внутренние покои.
Подозрительно тихо, ни звука. Никто из членов семьи не вышел нам навстречу. Куда они попрятались?
Парис бежал из зала в зал, клича Приама.
— Отец! Отец! Ты слышал новость?
Ответило ему только эхо. Тогда Парис не выдержал:
— Ты смотрел со стены, когда с Ахиллом сражался Гектор! Смотрел, и звал его, и просил вернуться! А теперь, когда на поле боя мы с Деифобом и Геленом, ты не выходишь вообще. Я убил Ахилла! Я! Не твой бесценный Гектор, не Полит, а я! Я, от которого ты хотел избавиться! А теперь ты даже не желаешь выйти ко мне, сказать доброе слово!
Опять только тишина в ответ.
— Как ты отказался от меня, когда я был младенцем, так я отказываюсь от тебя! Я вкусил полную меру отцовской несправедливости. Знай, больше нет у тебя сына Париса!
— Парис! — Я сжала его руку. — Не говори сгоряча.
— Сгоряча? Да эти слова всю жизнь копились в моем сердце.
Он повернулся и хотел идти прочь, но тут послышались неверные шаги, и Приам появился на пороге залы.
— Прошу тебя, погоди! Сын! — Некогда сильный голос старчески дрожал.
Приам прошел по отполированному полу к Парису, за ним показалась Гекуба.
Приам обнял Париса, прижал к себе, потом отстранился.
— Ты отомстил за Гектора, — сказал он. — Я преклоняю перед тобой колена.
Приам хотел опуститься на колени, но Парис остановил его.
— Не надо, отец. Довольно того, что ты стоял на коленях перед извергом Ахиллом. Перед собственным сыном не надо становиться на колени.
Приам посмотрел Парису в глаза.
— У тебя благородная душа. Как я раньше не замечал этого?
— Раньше у него не было случая доказать это, — вмешалась Гекуба. — Но у моего Париса хватило сил дождаться этого случая.
— А если бы я до смерти ждал этого случая? Вы бы меня так и не разглядели?
— Человек должен проявить себя. А время выбирают боги.
Гекуба твердо смотрела на Париса.
— Ты не мать!
— Ты не понимаешь, что такое мать. По крайней мере, мать, которая рождает царей и героев.
— Я предпочел бы иметь обычную мать. Мать, которая рождает любимых детей.
— А я, возможно, предпочла бы иметь других сыновей. Или другого мужа. Наши предпочтения не имеют ровно никакого значения. Неужели ты до сих пор не понял? — Сказав это, Гекуба улыбнулась и протянула руки. — Я поздравляю тебя. Я счастлива, что ты убил нашего злейшего врага. Мне все равно, как он был убит — копьем или стрелой. Главное, что он мертв, его сердце остановилось, его руки онемели. Да здравствует Парис, славнейший из царевичей, мой любимый сын!
