Выдумщик - Попов Валерий Георгиевич
Ко мне подошел комсорг нашего курса Рувим Тойбин.
– Ну что, золотая молодежь? Будем работать?
– Да я уже работаю как могу.
– Не за той славой гонишься.
– Так скажи мне, за какой надо. Я тут же и погонюсь. Слава – дело хорошее.
Он заскрипел своими железными зубами.
– Политинформацию проведешь. Вот и увидим твое лицо!
– Ты математику-то пересдал? – вырвалось у меня.
– Неважно! – прохрипел он. – Речь сейчас не о том!
– Мне кажется, мы как раз в этих стенах для этого.
– Прежде всего мы коммунистами должны стать!
– Ладно. Такая тема устроит тебя: «Киров в учебе как пример для нас»?
Уж Киров, считал я, не подведет – с детства сохранил эту веру.
Давненько я не бывал у Фаины Васильевны! Теперь – даже не сразу нашел. Оказывается, они переехали в шикарный дом на Кировском же проспекте, заняв настоящую квартиру Кирова, где он жил.
И она вдруг озадачила меня.
– Думаешь, надо?
– Но он же учился! – вскричал я.
– Ну, тогда читай… Вот это будет твое место.
Сотрудники музея по воспоминаниям современников Кирова, а также по документам восстановили всю его жизнь! По несколько папок за каждый год…
Детей из низших слоев общества, малообеспеченных, в училище было много. В институты их не брали, поскольку гимназию они не закончили. Да их бы туда и не приняли. Для них – низшее техническое училище. (Где преподавание и воспитание, надо сказать, было отменным.) Больше всех из учеников страдал Сережа Костриков, будущий Киров. Ел крайне скромно или вообще голодал. Со второго класса, когда уржумские попечители перестали платить за него, он был вынужден зарабатывать деньги на учебу и пропитание, сам став учителем богатых детей. Общество вспомоществования иногда помогало ему, но нерегулярно. При переходе из второго в третий класс педсовет училища присудил ему награду за успехи. Интерес Сергея к науке, к знаниям был неисчерпаем, он старался полностью освоить тот предмет, который его интересовал. Малейший дефект в чертеже заставлял Сергея переделывать его заново. Когда надзиратель составил список к освобождению от платы за обучение, Сергей попросил заменить себя в списке товарищем более бедным, по его мнению.
Вот воспоминания преподавателя Жакова:
«Сергей страдал малярией. И вот среди уроков я наблюдал, как он, скорчившись, перемогаясь от приступа малярии, сидит за партой и продолжает внимательно слушать объяснения преподавателя.
Я организовал экскурсию в Зеленый дол и на Паратский судоремонтный завод зимой 1903 года. Собрались на вокзале. Сергей был изможденный, дрожащий. Я решил отправить его домой: одет он был явно не по-зимнему – поношенная легкая шинель служила ему и лето и зиму. Но он не захотел лишаться интересной экскурсии, ссылаясь на то, что малярия дело привычное, а экскурсия редкость. Когда вернулись в Казань, Сергей настолько ослабел, что его пришлось отвезти на квартиру на „барабусе“ – так назывались возницы на крестьянских розвальнях. Оставалось поражаться его неисчерпаемому запасу энергии».
Вот тут бы мне и прерваться. Для политинформации вполне достаточно. «Вот вам пример, как надо учиться! И от кого! От нашего вождя». Финиш! Но у меня кипела душа. За что же его, в конце концов, убили?
И я, не удержавшись, стал читать дальше… На каникулы из Казанского технического училища он приехал в Уржум. В Казани он дружил со студентами из Уржума, и все они были революционерами. И даже те, кто были приняты в лучшие вузы, считали необходимым уничтожить этот строй. Их ссылали, но они и в ссылке жили весело и дружно, уверенные, что революция – самое важное, что может быть. Когда читаешь про то время, кажется, что все студенты только этим и занимались. Быть не революционером было даже неприлично – значит, ты за «охранку» и за царя, продажная шкура! Вот такая «диктатура свободы». Даже не знаю, хотел бы я учиться тогда?
Воспоминания уржумской соседки. К ней вошел вдруг молодой симпатичный мужчина, волосы гладко зачесаны назад – сразу и не узнала. «Сережа, ты?» – «Я. Можно я оставлю пока у вас мой портфель? Спрячьте куда-нибудь до вечера». Зная уже «своих» ссыльных, которые жили у нее, соседка понимала, что в портфеле. Запрещенка! Могут и посадить. И Сергей понимал, что она это понимает, и тем не менее – «вежливо попросил»! Вот тебе и «деликатный Сережа»! Раньше, когда она приносила им, голодным детям, хлеб, – ужасно смущался, переживал: «Не хотите ли квасу – у нас квас очень вкусный!» А теперь – подставляет соседку с доброй улыбкой и безо всякого смущения! То, что нормальным людям нельзя, революционер делать обязан! С этого и началась трагедия, считаю я.
Вот этой фразой я и закончил политинформацию. И добавил еще: «Так что учитесь, ребята! Это самое лучшее!»
– Так, а Киров учился или нет? – донесся из зала простодушный, а на самом деле – коварный вопрос.
Только что мы говорили о его прилежании. Пришлось уточнить…
Закончив Казанское низшее техническое училище – и снова с отличием, – Сережа приехал в Томск. Только там были курсы, готовящие к поступлению в высшие учебные заведения выпускников низших заведений… как Казанское техническое. Но оказался Сережа не в высшем заведении – а в тюрьме! Сергей подружился с рабочими-печатниками, изготовлявшими прокламации. Вышли на «вооруженную демонстрацию», стреляли в полицейских и казаков, разгоняющих демонстрацию, и были жертвы с обеих сторон… «В тюрьме он тоже, конечно, занимался! – добавил я. – Но уже исключительно марксизмом-ленинизмом!»
Это был как раз наш нелюбимый предмет. В зале послышались смешки.
– Прекратить! – звонко выкрикнул Рувим. – Так какой пример подает нам великий Киров? – он повернулся ко мне.
– Пример, я считаю, опасный! – произнес я. Раз уж разжег тему, надо отвечать самому. – Сам Киров с восторгом вспоминает в своих мемуарах, как он вытащил через окно училища печатный станок – собственность училища, который, впрочем, сделал он сам, проявив больше технические и организационные способности. И он имел на это право! И даже был обязан как революционер! И на станке стали печатать листовки, призывающие к свержению строя через… поражение России в Русско-японской войне! Вы бы сейчас такое сделали? – обратился я к залу.
– Да нет… Зачем? – послышались возгласы.
– Вот и не делайте! – сказал я.
Но чего-то не хватало мне как начинающему литератору. И я добавил:
– В подвале нашего вуза тоже стоят станки – токарный и фрезерный, на которых мы проходили практику. Но мы не будем их красть. Сейчас эпоха другая. Так что будем учиться на хорошо и отлично. А станки использовать в мирных целях!.. А в вуз Киров так и не поступил!
– А в тюрьме заочного отделения разве не было? – выкрикнул кто-то.
Зал захохотал.
– Прекратить! – рявкнул Тойбин. – Переходим к комсомольскому собранию. Кто за?
Вразнобой, но подняли руки.
– Я предлагаю первым такой вопрос повестки дня: об иск-лю-чении, – повернулся к ведущей протокол и диктовал по слогам, – По-пова Ва-ле-рия из комсомола… за антисоветские и антистуденческие выступления! Все, впрочем, протоколировалось. Катюша, вы вели протокол?
– Да! – пискнула Катюша.
– Поэтому я предлагаю – решением нашего комсомольского собрания единогласно (так и сказал – и как в воду глядел) исключить Попова из рядов ВЛКСМ… За антисоветское… и антистуденческое выступление! Кто за?
– Подождите… надо же обсудить! – поднялся Миша, мой друг.
– Вы что-то хотите сказать? – Рувим повернулся к нему.
– …Нет, – Миша сел.
– Кто-то еще хочет что-то обсудить? – Рувим бреющим взглядом обвел зал. Тишина. Никто не был готов. Если бы я еще кого подготовил! Так нет. «Увлёкси!»
Встал неожиданно в президиуме пятикурсник Коля Окунев, член парткома.
