На запад, с жирафами! - Рутледж Линда
Эрл вскочил на ноги и пошатнулся.
— Я трезвый! И меру свою знаю! Готов хоть на стопке Библий поклясться!
— А ну сядь! — приказал Старик.
Эрл послушно сел.
— Если с жирафами что-то случится из-за твоего пьянства, богом клянусь, я тебя из этого самого ружья изрешечу. А потом отдам миссис Бенчли на растерзание. Слышишь меня?
Эрл кивнул. На его лице не дрогнул ни один мускул, но во взгляде, которым он проводил фляжку, читалась тоска.
Старик, как был, с ружьем под мышкой, забрался на стенку вагончика и стал успокаивать зверей на жирафьем наречии, пока они совсем не затихли. Потом он собственноручно опустил крышу и слез на землю.
— Надо ехать, пока сюда еще местного хулиганья не понабежало, — сказал он Эрлу, который так и не сдвинулся с места. — Напои их и позвони в городскую полицию. Но это если ты, конечно, можешь сесть за руль. Если нет, приходи в кондицию поживее, а не то я сам тебя копам сдам, не успеешь и пикнуть.
Стоило Старику упомянуть копов, как Эрл что-то забормотал в знак протеста. Виду него был перепуганный и вполне себе трезвый. Дуло ружья, устремленное в лицо, и впрямь отрезвляет. Но в действительности все оказалось не так радужно. Все еще бормоча себе под нос, Эрл встал на ноги и огляделся в поисках ведра для воды. Не отыскав его, он открыл дверцу, ведущую в загончик Красавицы, сунул в него нос, а потом…
БАМ!
…рухнул на землю, раскинув руки. Из ушей и носа у него текла кровь.
Старик тут же выскочил на улицу, все еще с ружьем в руках, но увидел одного только Эрла. Водитель валялся на земле ни жив ни мертв. Старик в ярости пнул его ботинком. Эрл не шелохнулся. Тогда Старик прислонил ружье к вагончику, взял ведро, стоявшее на своем законном месте — по соседству с баками, полными воды, наполнил его при помощи насоса, стоявшего неподалеку, и опрокинул на Эрла.
Тут пьянчуга наконец пришел в себя.
Закрыв обеими руками изуродованный нос, Эрл поднялся на ноги, завывая, притоптывая и сыпля проклятиями — одновременно.
— Этот жираф чуть меня не угробил! — взвыл он. Кровь проступила между его пальцами. — Он н-нос мне сломал!
Старик покосился на распахнутую дверцу.
— А какого черта ты его туда сунул, нос-то свой? Пресвятая Мария, Иисус да Иосиф, да что ж я за недоумка-то нанял?! — посетовал он, взяв с земли ружье. — Иди скорее умойся. Нам надо ехать.
— Но у меня в глазах двоится…
— Глупости, — отрезал Старик, смерив его взглядом. — Тебе придется сесть за руль. Сам знаешь, я не могу, а у нас и минуты лишней нет, если мы хотим доставить самку живой. Ты же слышал, что доктор сказал.
— Но этот жираф смерти моей хочет! — проныл Эрл.
— Ну что за ерунда, — проворчал Старик. — Она бы в момент тебе череп раскроила, точно орешек, если б пожелала. Сам видел, как она со мной обошлась — но я-то пока живой.
— Ну уж нет, с меня хватит! — прохныкал Эрл.
Старик описал дулом ружья круг, точно это был и не дробовик вовсе, а маленький револьвер.
— Мы в пути, сукин ты сын недоделанный! И ты нас в беде не бросишь. А теперь захлопни-ка варежку!
И Эрл ее захлопнул.
— Сядь на жопу свою бестолковую.
И Эрл сел на «бестолковую жопу».
Старик опустил ружье.
— Я принесу тебе кофе и бинты. Все будет хорошо — ну или по меньшей мере сносно. Ты поведешь машину. Выбора у нас нет. — Сказав это, он ушел к административному корпусу.
На дороге вспыхнули фары — молочник на своем фургоне готовился к выезду. Когда взревел двигатель, Эрл вскинул голову, огляделся и, зажимая ладонью кровоточащий нос, поспешил прямиком к машине. Да еще с такой прытью, которой ну никак не ожидаешь от побитого, захмелевшего, перепачканного кровью мужика. Он распахнул пассажирскую дверь и запрыгнул в кабину, когда фургон уже выезжал на дорогу — ту самую, по которой мы сюда приехали. Все произошло так стремительно, что я не смог бы ему помешать, даже если бы очень хотел. А такого желания у меня, само собой, не возникло.
Из административного здания вышел Старик. В руках у него были бинты и стаканчик с кофе, подмышкой — ружье. Подойдя ближе, он уставился на то место, где должен был сидеть Эрл, не в силах поверить, что того тут нет. Услышав хлопок пассажирской дверцы и рев мотора фургончика, выехавшего на дорогу, Старик, видимо, сложил два и два Выронив бинты и кофе, он побежал следом, целясь в удаляющуюся машину.
Я не сомневался, что вот-вот грянет выстрел, но Старик остановился и, опустив ружье, уставился фургону вслед. Казалось, он по крупицам осмысляет весть о побеге водителя. Когда она «дошла» до него во всей своей полноте, он гневно заворчал, брызжа слюной, точно сама его злость могла вернуть Эрла. А потом начал расхаживать из стороны в сторону, взметая ногами комья земли и шумно ругаясь на чем свет стоит — чаще всего в этом потоке встречалась фраза «сукин сын, недоумок убогий», — пока наконец не выбился из сил. Тогда он вернулся к вагончику, сел на подножку, опустил ружье на землю и уронил голову на ладони.
Так он просидел долго. Потом, взяв ружье, поднялся на ноги, выпрямил спину и пошел к домику.
Осененный новой идеей, я кинулся к машине. Под пристальным взглядом жирафов запрыгнул на подножку и сунул голову в окошко кабины, чтобы повнимательнее изучить коробку передач. Рассматривал я ее долго. Слишком долго. А когда соскочил на землю, меня уже поджидал Старик — с ружьем на изготовку.
Я вскинул руки.
— Не стреляйте! — пискнул я и сам испугался — это были первые мои слова, сказанные вслух после того, как я осыпал бранью и избил Каза. — Я не из той хулиганской шайки! Помните? Мы с вами уже виделись на карантинной станции!
Старик опустил ружье, разглядывая меня — а видок у меня и впрямь был еще тот: рваная одежда, запекшаяся грязь еще со станции.
— Что за… — прошептал Старик. — Ты чего это, следил за нами? — Он переложил ружье в другую руку, и тут я понял, почему он не может сам сесть за руль. Увечной, похожей на сухую ветку рукой, на которую я обратил внимание на причале, была как раз правая. Та, без которой с управлением никак не справиться. И тут я выпалил свою новую, гениальную идею, которая сорвалась с губ, даже еще толком не успев оформиться у меня в голове:
— Я могу помочь. Вы с Дикарем и Красавицей сами не доберетесь.
— С кем, с кем? — переспросил Старик.
— Я так жирафов назвал. Так вот, я могу довезти вас до Калифорнии.
Он вскинул кустистые брови так высоко, что, казалось, они вот-вот воспарят надо лбом.
— Тебя кто вообще об этом просил? И с чего ты, черт побери, взял, что я соглашусь?
Я кивнул на дорогу.
— А с того, что ваш водитель только что бросил вас в беде, вот и всё. Уверяю вас, такого водителя вы днем с огнем не сыщете! Я почти не сплю, я не какой-то там проходимец и за воротник не закладываю. Мне можно доверять.
— Доверять? Да я же совсем тебя не знаю! — Старик окинул меня взглядом, задержав его на поношенных брюках, подвязанных веревкой и едва достающих до сапог. — Сколько тебе вообще лет?
— Восемнадцать, — солгал я. — А еще я умею водить все, что только ездит, и в двигателях понимаю, честное слово!
— Может, ты и с жирафами ладишь? — усмехнулся Старик.
Я вскинул подбородок:
— Да уж получше вашего водилы.
— И с чего же ты это взял?
Я сунул руку в карман.
— Во-первых, я знаю, что соваться лицом к их копытам не стоит, — снова солгал я.
Ведь в тот день, когда я пытался вытащить из загона кроличью лапку, я ровно эту ошибку и допустил.
Старик рассеянно взглянул на меня.
— А как ты вообще сюда добрался?
— На мотоцикле. — Я кивнул на «железного коня», спрятанного в тени.
Старик сощурился.
— А он точно твой? Я не выношу воришек и лжецов.
— Мой-мой, не сомневайтесь, — ответил я, разом признавшись в обоих грехах.
К административному зданию подъехала патрульная машина, ее осветил фонарь, и я испуганно нырнул в тень.
От Старика это не укрылось.
— Довольно! — рявкнул он и, зажав под мышкой ружье, подошел к ворованному мотоциклу, протянул к нему руку, вырвал пучок проводков и вернулся к вагончику. — Не советую попадаться мне на глаза — у меня в каждом городе по знакомому шерифу, и я им с радостью тебя передам. Вряд ли ты сам будешь в восторге. А еще, Пресвятая Мария, Иисус да Иосиф, скажи-ка на милость, тебя что, в хлеву растили? Искупайся! Тут неподалеку река. От тебя воняет, аж глаза слезятся!
