Роберт Хелленга - 16 наслаждений
– Buono, bene, – одобрительно кивал Чапин.
Для меня было очевидно, что пластик не даст возможность влаге испаряться. Нужно было использовать бумажные полотенца или просто туалетную бумагу, которая бы впитала влагу. Необходимо было срочно переложить книги заново, заменив пластик на бумагу, иначе они очень скоро начнут покрываться плесенью.
– Очень хорошо, что ты здесь, – сказал Чапин, – чтобы следить за техническими деталями.
Куда бы мы ни поехали, всюду профессор Чапин произносил небольшую речь, давая свое благословение, а «технические детали» оставлял мне. Так, в Пистое мокрые книги пересыпали тальком для ускорения высыхания. Но бумага – пористый материал. И когда тальк высохнет, для того чтобы разъединить слипшиеся страницы, придется промывать их чистой водой и отскабливать тальк жесткими щетками, повреждая тем самым волокна бумаги. В Сиене разброшюрованные книги промывали горячей водой, что могло привести к уменьшению размера страниц. В монастыре Чертоза разброшюрованные страницы для дезинфекции обрабатывали алюминиевым водным раствором, но алюминий создаст кислотную среду на бумаге, что обернется еще более серьезными проблемами в будущем. В Ареццо студенты-добровольцы разлаживали пергаментные страницы, помещая их под стекло, а значит, через несколько дней на них непременно образовалась бы плесень. Я показала, как растягивать пергамент, чтобы освободить его от влаги и затем дать ему возможность сжаться по методу контролируемого натяжения. Студенты восприняли мои советы с воодушевлением.
Через десять дней я была сыта по горло чапинскими «buono, bene», и отведенная мне роль стала раздражать меня. Что действительно было нужно, так это улучшение системы подачи тепла, чтобы ускорить процесс высыхания. Везде, где мы были, тепло исходило и буквальном смысле от сотен местных обогревателей, различных по форме и размеру, расставленных по полу в складских помещениях, в вестибюлях музеев, в подвалах железнодорожных станций, везде, где только можно было найти место. Когда я упомянула об этом при Маттео, нашем шофере, он на минуту задумался, и вдруг глаза его загорелись: он предложил обратиться на табачную фабрику в Перудже, где работал его брат. Листья табака, сказал он, сушат в огромных, как амбары, печах. Мы направлялись в тот момент в Ареццо, но вопрос не терпел отлагательства, и мы не хотели затягивать его решение даже на один день, тем более, если придется действовать через официальные каналы.
Фабрика располагалась к северу от города. Профессор Чапин представился и попросил проводить его к principale, которому произнес свою коронную речь: что он сотрудник Гарвардского университета, представитель Комитета спасения итальянского искусства и тому подобное. Директор охотно пошел нам на встречу. Сушильные амбары он готов предоставить в наше полное распоряжение немедленно, и мы можем использовать их до середины декабря, до заготовки нового урожая табака. Это то малое, что он мог сделать. Он только сожалел, что не додумался до этого сам. Он угостил нас сигаретами, и мы охотно взяли. Я отдала свои сигареты Маттео, который хотел, чтобы я еще сказала боссу, какой замечательный работник его брат.
Управляющий показал нам сушильные амбары, я дала ему исчерпывающие инструкции по поводу температуры и уровня влажности. Когда мы вернулись туда через два дня, несколько грузовиков книг уже были разложены на сушильных полках, поднимавшихся вверх на пятьдесят футов, как гигантская рождественская елка. Все было сделано в соответствии с моими указаниями, но многие книги стали пахнуть аммиаком. Я сказала управляющему, что, по всей видимости, это вызвано бактериями в бумаге, и порекомендовала увеличить уровень влажности до восьмидесяти процентов в первые четыре часа сушки, а в течение последующих четырех дней понижать его до пятнадцати процентов. Я также посоветовала уменьшить температуру печей до тридцати семи градусов по Цельсию после того, как будет понижена влажность. Когда мы вернулись через четыре дня, запаха аммиака уже не было. Как я предполагала, что-то в загрязненной воде во время наводнения вступило в реакцию с клеевым покрытием на бумаге, но для проведения тщательного анализа времени не было. Наш способ реставрации книг работал; этого было достаточно, более чем достаточно. Мы остались довольны собой, поздравили друг друга и выпили по стаканчику граппы в кабинете principale. К нам также присоединились управляющий и Маттео.
– Buono, bene.
Хоть раз профессор Чапин – Джед – оказался прав! Все было хорошо, очень хорошо, и мы были в прекрасном настроении. На обратном пути во Флоренцию Маттео обучал нас итальянской песне, одно время очень популярной в Соединенных Штатах, там еще в музыкальном сопровождении звучало несколько инструментов: труба, флейта, тромбон, саксофон, свирель. Профессор Чапин – Джед – положил руку мне на ногу, чуть выше колена, и спросил, не обижусь ли я, если он предложит мне переспать.
* * *Интересно, у каждой женщины сердце начинает колотиться так же сильно, когда она получает подобное предложение, даже если она видела, что все к этому идет, как видела это и я? В последние несколько дней я замечала, что все к этому идет, но тем не менее для меня это оказалось неожиданностью.
Мы возвращались во Флоренцию через Чертозу, где побывали недавно, за день до этого. Рука профессора Чапина все еще лежала на моей ноге, без всякого движения, как каменная. Интересно, у него тоже колотилось сердце? Я почувствовала, как глаза наливаются слезами, словно переполненная чаша. Я закрыла глаза, и моему мысленному взору предстала карта Соединенных Штатов, на которой каждый штат был окрашен в свой пастельный цвет, а мой родной Иллинойс – в светло-зеленый, и я подумала: он такого же цвета на всех картах или только на этой? Я почти видела на карте наш дом, папу за рулем кадиллака цвета молодой поросли, подъехавшего по дорожке к дому, и себя, катающуюся на качелях на заднем дворе, в ожидании отца. Я раскачиваюсь все выше и выше, а папа тем временем вынимает что-то из багажника, притворяясь, что меня не замечает, нарочно смотрит в другую сторону, когда несет в дом корзину с помидорами, купленными на рынке, упаковку авокадо… и в конце концов пронзает меня взглядом. Я подумала в тот момент, что ни один мужчина на свете никогда не будет любить меня так, как отец, и я плакала – не потому, что рассердилась или должна была рассердиться, а потому, что меня никто так не любил и уже не полюбит.
Марго ждала нас в холле пансиона, когда мы прибыли в Фьезоле. Мы оставили Джеда у входа в ожидании ответа и прямиком направились в мою комнату. Марго выглядела très elegante[61] в простом облегающем платье выше колен; когда она присела на край кровати я, естественно, казалась рядом с ней замарашкой.
Я поведала ей, моему духовному двойнику, всю историю с начала до конца. Она дала мне пару советов, которым я обычно старалась не следовать.
– Он неплохой человек, – начала я, – но сам не понимает, что делает.
Она отмела это наблюдение.
– Он типичный сын Гарварда, – сказала она, – дом в районе Ловеля, двойная summa[62] по истории и политэкономии, степень магистра исторических наук, докторская степень по библиотековедению. Ему не надо знать, что он делает.
– Да прекрати! Он провел три года в университете в Миннесоте после получения степени, и, по его слонам, для него это было равноценно каторге.
– Старая закалка, – сказала она, – из богатой семьи, живет в Ипсвиче. Он просто чувствовал себя потерянным вдали от домашнего очага.
– Знаю я все это. Я знаю все, что было в его жизни.
– Тебе страшно, да? – не вопрос, а скорее утверждение.
– Чего мне бояться?
– Он – мужчина, и он хочет тебя.
– Ерунда. Мне немного не по себе, вот и все, но ничего я не боюсь.
– Что ты собираешься сказать ему во время ужина?
– Сказать ему? Почему я должна ему что-то говорить?
– Когда он задаст тебе вопрос, тебе придется ответить «да» или «нет».
– А, ты имеешь в виду это.
– Да, это.
– Может быть, мне не ходить сегодня на ужин? Я могу обойтись и без ужина. Я думала остаться до Рождества, но теперь мне повезет, если я смогу остаться до Дня благодарения.
– Это завтра.
– Завтра День благодарения? Ты не шутишь?
Она посмотрела на часы:
– Четверг. Двадцать четвертое.
– Папа будет сегодня вечером печь пироги, – сказала я.
– Не меняй тему разговора и не пытайся вилять. Ты же не хочешь наделать глупостей.
Зазвонил телефон, и я сняла трубку. Это был Джед.
– Ты не ответила на мой вопрос, – напомнил он.
Я прикрыла телефон рукой.
– Скажи ему, что ты не рассердишься, – прошептала Марго, – Ты не рассердишься, правда ведь?
– Нет, – ответила я в трубку, – я не рассержусь.
