Сергей Алексеев - Когда боги спят
С другой стороны, это неплохо и говорит о том, что, несмотря на унижение, ограбление, нищету и прочие передряги последних лет, люди не озлились и все еще остаются чистыми, непорочными и сострадательными. В переводе на язык современного мира — безумными.
И здесь была его, Зубатого, вина: за десять переходных лет, сидя в губернаторском кресле, он обязан был подготовить и перевести население в мир новых понятий, идеалов и ценностей. Но как-то не поворачивался язык открыто сказать, что теперь человек человеку — волк, а не товарищ и брат, как он говорил в комсомольской юности…
Теперь пришел молодой энергичный прагматик, способный устранить его недоработки и в считанные месяцы поправить положение, ибо обладает доверием того самого безумного населения.
Встретив гостей, Зубатый вернулся в кресло и как ни в чем не бывало стал перебирать в столе бумажки и вещицы, накопившиеся за эти годы. Крюков полюбовался пейзажами города из одного окна, потом из другого — непохоже, чтобы радовался видами из своего будущего кабинета, что-то его томило, и он явно не знал, как начать.
Сразу же после победы вновь избранному губернатору до официального вступления в должность выделили помещения в старом здании, где сам попросил. Он собрал небольшой аппарат из своей команды и теперь сидел, примеряя хомут, оглобли и рабочую, без лент и бубенчиков, дугу. Зубатый не вмешивался, да и после трагедии не до этого было; и сам победитель на удивление проявлял такт, не приставал, работая с заместителями, которые, по некоторым сведениям, уже зондировали почву относительно своей судьбы.
— Анатолий Алексеевич, у меня есть две новости, — он вроде бы пробовал шутить, но как-то невыразительно, потому как улыбка была не настоящая. — Одна хорошая, вторая плохая. С какой начать?
Зубатый оставил бумажки.
— Хочется положительных эмоций.
Крюков придвинул стул и сел на посетительское место. По тому, как тянул длинную паузу, можно было догадаться, что собрался выдать какую-нибудь гадость.
— Отлично, — улыбнулся лишь тонкими губами, а глаза оставались холодными. — У вас есть желание остаться на месте губернатора? Признайтесь, ведь нелегко уходить после десяти лет?
— Нелегко, — признался он. — Но желания нет.
— Я бы уступил вам.
— Юмор принимается. Что дальше?
— Это я вам серьезно говорю.
— Тогда вы просто великий оригинал.
— Ну, хорошо. Это шутка, извините, — он спрятал глаза. — Предлагаю вам должность вице-губернатора. Прошу вас, не спешите с ответом. Есть время подумать.
И это он считал хорошей новостью! Неужели серьезно намеревался облагодетельствовать, проявить снисхождение к побежденному сопернику? Или что-то придумал? Например, таким образом заполучить тяглового мерина?
— У вас же есть господин Межаев? — наигранно изумился Зубатый. — Спит и видит это место.
— Межаев еще не дорос, я считаю.
— А мне все время казалось, перерос…
— Он знает свое место. А на этой должности хотел бы видеть вас.
— Спасибо, я отказываюсь без раздумий, — бесцветно произнес Зубатый. — Чтоб не путаться у вас под ногами. Я старый комсомольский вожак, а сейчас нужны новые мысли.
Он не стал настаивать и уговаривать, принял к сведению и почему-то обеспокоился.
— В таком случае, плохая новость вытекает из хорошей. Предлагаю отложить инаугурацию на одну неделю.
— Не вижу оснований, — сухо сказал Зубатый.
— Объясняю, — он еще чем-то был недоволен. — Я привлек экспертов из Москвы, начал изучать финансовую и экономическую ситуацию в области и пришел к выводу, что здесь не все благополучно. Прежде, чем вступить в должность, мне потребуется несколько проверок и экспертиз, а это займет время.
В первый миг мелькнула мысль — он что, намерен подтянуть его под уголовную статью? Запугивает, чтоб согласился на унизительную должность вице-губернатора? А зачем еще нужны проверки?
В противовес своим согражданам у Зубатого было гипертрофированное чутье ко лжи во всех ее проявлениях, отчего он глубоко и тихо страдал, ибо жил в пространстве, где она, эта всесильная ложь, имела три измерения, и уровень правды оценивался по тому, какой процент вранья она содержит, а высота благородства — по тонкости и качеству неправды. Так вот, глядя на Крюкова, он почти сразу ощутил тонкую шелковую нитку лжи, которой были прошиты все его слова, и настолько искусно, что скрадывалась конечная цель.
— Финансовые проверки можете сделать, вступив в должность, — отпарировал Зубатый. — Мои грехи — это мои грехи, к вам не пристанут, и скрываться я не намерен.
Вероятно, Крюков не ожидал столь резкой отповеди, рассчитывал на компромисс и на минуту растерялся.
— Анатолий Алексеевич, это в ваших интересах — без проблем передать хозяйство.
— Принимайте — передам! Хоть сегодня.
— Если бы вы согласились на мое первое предложение, никаких вопросов не стояло бы вообще.
Все-таки ему нужен был пахарь, черносошенный крестьянин…
— Что-то я не понимаю вас, — усмехнулся Зубатый. — Все время стремились к власти, а когда она оказалась в руках, возникают какие-то вопросы… Вы что от меня хотите?
— Перенести срок инаугурации.
— Да ведь я здесь не распоряжаюсь. Обязанности исполняет Марусь, все вопросы к нему. Я человек уже посторонний, пришел вот личные вещички забрать, мусор из стола выгрести.
— Что вы мне говорите? — вдруг вскричал и сразу же осадил себя Крюков. — Марусь без вас не принимает ни одного решения. Департаменты все вопросы согласуют с вами. Так кто здесь распоряжается, уважаемый Анатолий Алексеевич?
— Согласен, определенная инерция существует, — признался Зубатый. — Но это естественно при передаче полномочий, многие проработали со мной все десять лет, сказывается сила привычки. Не вижу причин для паники. Тем более, нет смысла откладывать инаугурацию. Приходите и работайте.
— И все равно я вынужден перенести срок!
— Ваше право. Я сейчас же покину помещение.
Он вскочил и тут же сел, видимо, спохватившись, что ведет себя по мальчишески слишком эмоционально.
— Я просил бы вас не делать этого.
— Что не делать?
— Покидать… Уходить. Я пришел не для того, чтобы выставить вас. Наоборот, и это прозвучит неожиданно: попросить остаться до инаугурации. И продолжать… скажем так, консультации исполняющего обязанности губернатора и руководителей департаментов.
Он говорил правду, чему Зубатый тихо изумился. Ошибиться он не мог, если только у этой правды не было какого-нибудь слишком изощренного вранья. Но тогда где бывший армейский завклубом научился так блестяще, с убедительностью поистине кремлевской, лгать?
— Заместители с работой справляются, не вижу смысла в таких консультациях, — отчеканил он.
— Я никому из них не доверяю, — заявил Крюков. — И более всего, Марусю. Они при вас работали хорошо, а сейчас каждый готовит себе базу, запасные позиции. И есть факты.
— А мне вы доверяете? — Зубатый не мог да и не хотел скрывать сарказма, однако тот не услышал или услышать не пожелал.
— Вам доверяю.
— Спасибо, но я вынужден отказаться, не называя причин.
Крюков встал, задвинув стул, застегнул пиджак и сделал знак доверенным лицам. Те по-солдатски четко удалились за дверь.
— Да, мои проверяющие работают, и им требуется время, — заговорил он, глядя в стол, — И вместе с тем, должен сказать откровенно, мне лично нужна неделя отсрочки. Дело в том, что тяжело заболела мать. И мне необходимо вывезти ее из Кемеровской области. Самому лично, надеюсь, понимаете, почему. Да и она просто ни с кем не поедет… Вывезти сюда на жительство и организовать хорошее лечение. Здесь я это могу. Там она не протянет и месяца.
На последних фразах он стал заикаться, часто заморгал и слегка искривился рот — видно, задавливал в себе слезы и пытался справиться со своим лицом, вышедшим из повиновения. Этот его физический недостаток, скорее всего, и был следствием отцовских истязаний. Крюков его стеснялся, все время тщательно скрывал, однако на удивление, его гримасы и внезапное искривление лица очень нравились женщинам. Они говорили, будто все это создает редкий, мужской шарм, делает лицо мужественным и сильным, дескать, сразу видно, что этот человек много чего пережил, а потому должен быть благородным и снисходительным. А некоторые, склонные к физиономистике женщины вообще утверждали, что внешний физический недостаток Крюкова — признак еще не раскрытой гениальности.
— Что ж ты сразу не сказал? — проворчал Зубатый, смиряя желание оттрепать его за оттопыренное красное ухо. — Конечно, езжай! Потерплю я неделю…
— Благодарю вас, — он по-военному развернулся и пошел было к двери, но что-то вспомнил, замялся. — И еще… Личная просьба. Не могли бы вы уехать из губернаторского дома к моему возвращению? Хотелось бы привезти маму сразу на место…
