Джон Стейнбек - О мышах и людях
– Рослый — лучший возчик на всем белом свете.
Ленни наклонился к Огрызку.
– Говори о кроликах, — потребовал он.
Огрызок улыбнулся.
– Я все обмозговал. Ежели с умом взяться за дело, можно заработать и на кроликах.
– Но я буду их кормить, — перебил его Ленни. — Джордж так сказал. Он обещал мне.
Горбун грубо вмешался в разговор:
– Вы, ребята, просто сами себя дурачите. Болтаете чертову пропасть, но все одно своей земли вам не видать. Ты будешь тут уборщиком, Огрызок, покуда тебя не вынесут ногами вперед. Да, многих я тут перевидал. А Ленни недели через две или три возьмет расчет да уйдет. Эх, всякий только об землице и думает.
Огрызок сердито потер щеку.
– Можешь быть уверен, у нас все будет. Джордж так сказал. У нас уже и денежки припасены.
– Да неужто? — спросил Горбун. — А где сейчас Джордж, позвольте полюбопытствовать? В городе, в веселом доме. Вот куда уплывут все ваши денежки. Господи, да я уже видел это множество раз. Немало перевидал я людей, у которых в голове только и мысли что об землице. Но в руки им ничего не доставалось.
– Конечно, все этого хотят! — воскликнул Огрызок. — Всякий хочет иметь клочок земли, хоть небольшой, да собственный. И кров над головою, чтоб никто не мог его выгнать, как собаку. У меня сроду ничего такого не было. Я работал чуть не на всех хозяев в этом штате, а урожай доставался не мне. Но теперь у нас будет своя землица, можешь не сумлеваться. Джордж не взял с собой денег. Они лежат в банке. У меня, Ленни и Джорджа будет свой дом. Будут собака, кролики и куры. Будет кукурузное поле и, может, корова или коза.
Он замолчал, увлеченный этой картиной.
– Говоришь, у вас есть деньги? — спросил Горбун.
– Уж будь спокоен. Большая часть есть. Остается раздобыть сущие пустяки. Мы раздобудем их всего за месяц. И Джордж уже присмотрел ранчо.
Горбун ощупал свою спину.
– Никогда не видел, чтоб кто-нибудь в самом деле купил ранчо, — сказал он. — Я видывал людей, которые чуть с ума не сходили от тоски по земле, но всегда веселый дом или карты брали свое. — Он помолчал. — Ежели вы, ребята, захотите иметь дарового работника, только за харчи, я с охотой пойду к вам. Не такой уж я калека, могу работать, как зверь, ежели захочу.
– Вы, мальчики, Кудряша не видали?
Все трое живо обернулись. В дверь заглянула жена Кудряша. Лицо ее было ярко нарумянено. Губы слегка приоткрыты. Дышала она тяжело, словно после бега.
– Кудряш сюда не заходил, — сказал Огрызок, поморщась.
Она стояла в дверях, улыбаясь, и потирала пальцами ногти на другой руке. Взгляд ее скользнул по их лицам.
– Они оставили здесь всех непригодных, — сказала она наконец. — Думаете, я не знаю, куда все уехали? И Кудряш тоже. Знаю я, где они сейчас.
Ленни смотрел на нее с восхищением, но Огрызок и Горбун хмуро отводили глаза, избегая ее взгляда.
Огрызок сказал:
– Ну, уж ежели вы все знаете, тогда зачем спрашиваете?
Она смотрела на них, забавляясь и посмеиваясь.
– Вот умора, — сказала она. — Ежели я застаю мужика одного, мы отлично ладим. Но ежели их двое, они и разговаривать со мной не станут. Только злобятся. — Она перестала тереть ногти и уперла руки в бедра. — Вы все боитесь друг друга, вот что. Всякий боится, что остальные против него чего-то замышляют.
Наступило молчание. Потом Горбун сказал:
– Пожалуй, вам лучше уйти домой. Мы не хотим неприятностей.
– А какие вам от меня неприятности? Думаете, мне не хочется хоть иногда поговорить с кем-нибудь? Думаете, охота мне дома сидеть сиднем?
Старик положил культю на колено и осторожно потер ее ладонью. Он сказал сердито:
– У вас муж есть. Нечего вам тут ходить да голову мужикам дурить, через это только одни неприятности.
Женщина взбеленилась.
– Ну конечно, у меня есть муж! Вы все его знаете. Хорош, правда? Все время грозит расправиться с теми, кого не любит! А сам не любит никого! Думаете, мне охота сидеть в этом паршивом домишке и слушать про то, как Кудряш врежет два раза левой, а потом — наповал правой? Врежу ему разок, — говорит, — и он сразу с копыт долой. — Она умолкла, и лицо ее вдруг оживилось. — Скажите, а что это у Кудряша с рукой?
Последовало неловкое молчание. Огрызок украдкой глянул на Ленни. Потом тихонько кашлянул.
– Ну… Кудряш… Рука у него в машину попала. И он поранился.
Она посмотрела на них и рассмеялась.
– Враки! Вы мне голову-то не морочьте! Кудряш устроил заварушку, а расхлебать не сдюжил. Рука в машину попала — враки! Что-то он притих с тех пор, как у него рука искалечена. Так кто же искалечил?
Старик угрюмо повторил:
– Рука в машину попала.
– Ладно, — сказала она с презрением. — Ладно, прикрывайте его, ежели вам охота. Мне-то что? Вы, бродяги, много об себе воображаете. По-вашему, я ребенок! А ведь я могла уехать отсюдова и играть на сцене. Не раз была у меня такая возможность. Один человек обещал мне, что я буду сниматься в кино. — Она задохнулась от гнева. — Субботний вечер. Никого нету, все развлекаются, кто как может. Все! А я? Торчу здесь и треплюсь с бродягами, с негром, с дураком и со старым вонючим козлом, да еще радуюсь, потому как окромя них здесь ни души нету.
Ленни глядел на нее, разинув рот. Горбун надел привычную личину холодного достоинства. Но старик вдруг преобразился. Решительно встал и изо всех сил пнул ногой бочонок, на котором сидел.
– Ну, с меня довольно, — сказал он со злостью. — Вас сюда никто не звал. Мы вам сразу так и сказали. А еще вы неправильно об нас понимаете. У вас меньше мозгов, чем у курицы, она и то поняла бы, что не такие уж мы болваны. Пущай вы нас выгоните. Пущай. Думаете, мы станем бродить по дорогам, снова искать грошовых заработков, вроде как здесь? Вам, поди, и невдомек, что у нас есть собственное ранчо и собственный дом. Нам незачем здесь оставаться. У нас есть дом, и куры, и сад, и там во сто раз лучше, чем здесь. И друзья у нас тоже есть. Может, было время, мы боялись, как бы не выгнали, но теперича ничуть не боимся. У нас есть свое ранчо, наше собственное, и мы можем туда хоть нынче переехать.
Женщина засмеялась.
– Враки, — сказала она. — Много я вас тут перевидала. Ежели б у вас был хоть грош за душой, вы купили бы на него спиртного и выпили б до последней капли. Знаю я вас.
Лицо Огрызка побагровело, но прежде чем она умолкла, он кое-как совладал с собой. Теперь он стал хозяином положения.
– Так я и думал, — сказал он невозмутимо. — Пожалуй, вам лучше убраться восвояси. Нам не об чем толковать. Мы свое знаем, и нам плевать, что вы об этом думаете. Так что, стало быть, лучше вам просто-напросто уйти отсюдова. Кудряшу, наверно, не больно-то понравится, что его жена болтает в конюшне с бродягами.
Она переводила взгляд с одного лица на другое, и все они были замкнуты. Дольше всего она смотрела на Ленни, и, наконец, он в смущении потупился. Вдруг она спросила:
– Откудова у тебя на роже эти ссадины?
Ленни виновато поднял голову.
– У кого… у меня?
– Ну да, у тебя.
Ленни поглядел на старика, не зная, что сказать, потом снова потупился.
– У него рука в машину попала, — сказал он.
Женщина расхохоталась.
– Ну ладно. Пущай в машину. Я с тобой еще потолкую. Страсть до чего люблю этакие машины.
– Оставьте его в покое, — сказал старик. — Все-то вам неймется. Каждое словечко Джорджу передам. Джордж не даст Ленни в обиду.
– А кто таков этот Джордж? — спросила она Ленни. — Тот маленький, с которым ты пришел?
Ленни весь расплылся в улыбке и ответил:
– Да, он самый. И он обещался, что позволит мне кормить кроликов.
– Ну, ежели тебе только этого и хочется, я сама могу найти пару-другую кроликов.
Горбун встал и повернулся к ней.
– Ну, будет, — сказал он, озлобясь. — Вы не имеете права входить к черномазому. И не имеете права подымать здесь шум. А теперь уходите, да живо. Ежели не уйдете, я попрошу хозяина, чтоб он вовсе запретил вам совать нос в конюшню.
Она презрительно глянула на него.
– Слышь ты, черная образина, — сказала она. — Знаешь, чего я могу сделать, ежели ты еще хоть раз пасть разинешь?
Горбун бросил на нее унылый взгляд, потом сел и умолк.
Но она не отступалась.
– А знаешь, чего я могу сделать?
Горбун словно уменьшился в росте и спиной прижался к стене.
– Знаю, хозяйка.
– Так сиди и не рыпайся, черномазая образина. Стоит мне слово сказать, и тебя вздернут на первом суку.
Горбун сник, съежился, потускнел — круглый ноль; такой человек не вызывает ни симпатии, ни злобы.
– Молчу, хозяйка, — тускло сказал он.
Женщина поглядела на него, будто ждала, не шевельнется ли он, чтоб снова на него напуститься, но Горбун сидел неподвижно, отворотясь, замкнув в душе самое сокровенное. Наконец она повернулась к двум остальным.
