Уорис Дири - Цветок пустыни
— А-а, так это был ты! — воскликнул отец и схватил мужчину за плечи. — Негодяй, чокнутый, так это ты приставал к моей дочери!
Отец ударил его, потом еще и еще. Он избивал его, как собаку, чего тот человек вполне заслуживал. Но этот пес выхватил нож — огромный африканский охотничий нож, покрытый искусным узором, словно ритуальный кинжал. Он пырнул моего отца раза четыре, а может и пять, прежде чем отец сумел вывернуть ему руку, вырвать нож и этим же ножом ударить негодяя. Теперь оба были серьезно ранены. Отец еле-еле сумел вылезти из колодца и добраться до нашей хижины. Он вернулся домой чуть живой, весь в крови. Папа долго хворал, но все-таки поправился. Позднее я поняла, что он говорил правду: он действительно готов был умереть за честь моей сестры.
— Вы мои принцессы, мои сокровища, и я храню вас под крепким замком, — часто шутил с нами отец. — А ключ — у меня!
— Папочка, а где же этот ключ? — бывало, спрашивала я.
— А я его выбросил! — отвечал отец и смеялся как сумасшедший.
— Ой, а как же нам тогда выйти наружу? — вскрикивала я, и все мы смеялись.
— И не выйдешь, моя дорогая. Не выйдешь, пока я не скажу, что пора.
Эти шутки неизменно повторялись для всех девочек, начиная с Аман и до самой младшей дочери, совсем еще младенца. Только это вовсе не были шутки. Никто не мог приблизиться к дочерям без позволения отца. Но дело было не только в том, что отец должен оберегать нас от приставаний посторонних мужчин. На африканском брачном рынке огромный спрос на девственниц — это одна из главных причин обряда обрезания женщин, хотя об этом и не говорят вслух. Отец мог рассчитывать на очень высокий выкуп за девственных дочерей-красавиц, но ему навряд ли бы удалось сбыть ту, которая запятнала себя добрачной половой связью. Впрочем, пока жила дома, я не задумывалась обо всем этом — ведь я была еще ребенком и не думала ни о половой жизни, ни о замужестве.
Так было, пока я не узнала о готовящейся свадьбе своей подруги Шукрин. Прошло несколько дней. Как-то вечером отец возвратился домой, и я услышала, как он спросил:
— Эй, а где Уорис?
— Я здесь, папа! — закричала я в ответ.
— Поди сюда! — ласково позвал он.
Обычно отец был очень суров, так что я сразу поняла: что-то затевается. Наверное, он хочет попросить меня о какой-нибудь услуге: присмотреть завтра за скотиной, пойти на поиски воды, поохотиться, чтобы было что есть, а может, еще о чем-то. Поэтому я не двигалась с места, поглядывая на отца и пытаясь угадать, что же такого он от меня хочет.
— Давай же, давай, иди сюда, иди, — поторапливал меня отец.
Я сделала шаг, потом другой, глядя на него с подозрением, однако отец ничего не сказал. Вместо этого он подхватил меня и усадил к себе на колени.
— Знаешь, — начал он, — ты такая славная! — Теперь я точно знала, что сейчас произойдет что-то серьезное. — Ты такая славная, совсем как мальчик, как сын.
Я знала, что в его устах это высшая похвала.
— Ну-у… — протянула я, недоумевая, за что удостоилась таких ласковых слов.
— Ты всегда была мне как сын, работала как следует, не хуже любого мужчины, за скотом хорошо ходишь. Я хочу, чтобы ты знала: я буду очень по тебе скучать. Мне будет не хватать тебя.
Когда он это сказал, я подумала, что он опасается, как бы я не сбежала из дому подобно Аман. Та убежала, когда отец попытался выдать ее замуж. Теперь он боится, что я тоже убегу, а вся тяжелая работа останется ему и маме.
Меня захлестнула волна нежности, и я крепко прижалась к нему, испытывая чувство вины за свои подозрения.
— Что ты, папочка, я никуда не уйду!
Он слегка отстранился и внимательно посмотрел на меня. И сказал ласково:
— Да нет, милая моя, уйдешь.
— Куда же? Я ни за что не уйду, я не брошу вас с мамой.
— Уйдешь, уйдешь, Уорис. Я нашел тебе мужа.
— Нет, папочка, нет! — Я спрыгнула с колен отца, хотя он попытайся схватить меня за руки и вернуть на место. — Ну не хочу я никуда уходить, не хочу уходить из дому, я хочу остаться с тобой и с мамой!
— Ш-ш-ш, все будет просто чудесно. Я нашел тебе хорошего мужа.
— Кого? — спросила я. Мне стало интересно.
— Скоро ты его увидишь.
На глаза мои навернулись слезы, хотя я очень старалась быть сильной. Я стала колотить отца кулачками, выкрикивая:
— Я не хочу идти замуж!
— Ладно, Уорис, давай так…
Отец наклонился, подобрал с земли камешек, спрятал обе руки за спину и принялся быстро перекладывать камень из одной в другую. Потом вытянул перед собой руки, сжатые в кулаки, и мне было непонятно, в которой же спрятан выигрыш.
— Выбирай: в левой или в правой? В какой руке камешек? Если угадаешь, то сделаешь, как я скажу, и будешь жить счастливо до конца дней своих. Если же не угадаешь, жизнь твоя станет незавидной, ибо ты будешь изгнана из семьи.
Я недоумевая смотрела на отца: что именно случится, если я не угадаю? Умру? Я дотронулась до его левой руки. Отец раскрыл пустую ладонь.
— Как я понимаю, мне можно не делать того, что ты велел, — с грустью прошептала я.
— Можем попробовать еще.
— Нет! — Я медленно покачала головой. — Нет, папа. Замуж я не пойду.
— Да ведь это хороший человек! — закричал отец. — Ты должна мне верить — я-то умею отличить хорошего человека от плохого! А ты должна делать то, что я тебе говорю!
Я стояла перед ним поникшая, готовая провалиться сквозь землю и качала головой.
Он отшвырнул камешек, зажатый в правой руке, и прокричал:
— Тогда всю жизнь у тебя будут сплошные несчастья!
— Но ведь это мне придется так жить, а не тебе, правда?
Он с силой ударил меня по лицу — с отцом в семье никто никогда не спорил. Теперь-то я понимаю, что ему не оставалось ничего другого, кроме как быстро выдать меня замуж: и по обычным причинам, и из-за моей строптивости. Я выросла бунтовщицей, сорванцом, дерзкой и бесстрашной, и об этом уже знали все вокруг. Отец был вынужден подыскать мне мужа, пока я еще была в цене: в Африке ни один мужчина не захочет иметь жену, которая станет ему возражать.
На следующее утро я проснулась и, как обычно, погнала свое стадо на пастбище. Наблюдая за тем, как оно пасется, я все размышляла о том, что это значит: выйти замуж. Я все старалась придумать, как бы уговорить отца, чтобы он позволил мне остаться дома, но в глубине души понимала, что такому никогда не бывать. Мне было интересно, кто же станет моим мужем. До сих пор у меня была одна-единственная детская влюбленность — Джама, сын папиного друга. Я много раз его видела, ведь наши семьи часто кочевали вместе. Джама был намного старше меня и, по моим представлениям, очень красив, но до сих пор не женат. Мой отец любил его как родного и считал, что Джама — достойный сын своего отца. Но сильнее всего, наверное, меня притягивало к нему то, что некогда он всерьез интересовался моей сестрой Аман, на меня же не обращал вообще никакого внимания. Для него я была всего лишь маленькой девочкой, а вот Аман — желанной женщиной. Когда я шепотом рассказала Аман, что Джама неравнодушен к ней, сестра только махнула рукой и фыркнула. Она не заглядывалась на него: Аман была по горло сыта кочевой жизнью и вовсе не горела желанием выйти за мужчину, подобного нашему отцу. У нее только и разговоров было, чтобы перебраться в город и выйти за такого, у кого денег куры не клюют. Когда же отец попытался выдать ее за такого же, как и он, кочевника, она убежала из дому в поисках своей мечты о жизни в большом городе. С тех пор от нее не было никаких вестей.
И вот весь тот день я сидела, смотрела на своих овечек и козочек и старалась убедить себя в том, что идти замуж не так уж и плохо; я представляла, как мы живем с Джамой — точь-в-точь, как мои мама и папа. Солнце склонилось к закату, и я пригнала стадо на нашу стоянку. Ко мне подбежала младшая сестренка и сообщила:
— К папе кто-то пришел. Кажется, они тебя дожидаются!
Сестренка волновалась: что это за интерес у гостя к Уорис, и не лишится ли она сама лакомого угощения? Я же задрожала, поняв, что отец осуществляет свой план так, словно я никогда и не возражала.
— Где они?
Сестра показала пальцем в одну сторону, а я развернулась и зашагала в противоположную.
— Уорис! Они же тебя ждут! — закричала сестра.
— Ой, помолчала бы ты! Уйди от меня!
Я отвела козочек в загон и принялась их доить. Но не успела я сделать и половины, как услышала отцовский голос. Он звал меня.
— Я слышу, папочка! Сейчас, уже иду.
Я со страхом поднялась на ноги, но было ясно, что нет смысла оттягивать неизбежное. Во мне еще теплилась слабая надежда на то, что вместе с отцом меня ждет Джама, и я представила себе его красивое гладкое лицо. С закрытыми глазами я подошла к ним. «Ну, пожалуйста, пусть это окажется Джама…» — пробормотала я и на подгибающихся ногах вошла внутрь. Джама оставался моей единственной возможностью избавиться от неприятной перспективы выйти замуж за совершенно чужого человека и навсегда расстаться с домом и семьей.
