Дмитрий Правдин - Хирург на районе
— Доктор, вы не уделите мне внимание, — сказал он, встретив меня в коридоре больницы.
— А что с вами случилось?
— Вы знаете, я пальчик отморозил.
— Отморозил пальчик? Но как вас угораздило? За окном июнь. Вы его в холодильник засунули?
— Нет, что вы! Я его еще на Новый год отморозил, пьяный был и варежку одну потерял.
Он продемонстрировал первый палец левой кисти, антрацито-черный, полностью мумифицированный до корня.
— А почему сразу не обратились?
— Дак, думал, что пройдет. А он не проходит, не шевелится, и не чувствую его совсем.
— У вас сухая гангрена, — сказал я и, ухватив за больной палец, без видимых усилий отсоединил его от кисти. — Все! Вот ваш пальчик.
— И это все? Даже не больно было, и кровь не бежит, — удивился чудила. — Спасибо, доктор!
Прием подходил к концу, за окном стемнело, часы показывали 16.51. В кабинет, поддерживая здоровой рукой больную, вошел последний посетитель, бледный тщедушный мужчина лет пятидесяти.
— Здрасте, доктор, — произнес страдалец, превозмогая боль.
— Добрый вечер! Что с вами?
— Да вот, — пациент продемонстрировал левую руку неестественно мраморного цвета. — Дочка, зараза, утром ножом ударила. Я у ней бутылку самогонки хотел отобрать, пятый день ужо бухает, а она меня ножом саданула.
— Во сколько это случилось?
— Около семи утра, а что?
— А здесь сколько уже сидите?
— Дык это, сразу и пришел.
— А какого черта сидел под дверями и не заходил в кабинет? — сорвался я. — Рука-то мертвая! Похоже, плечевая артерия пересечена, как раз на месте бифуркации.
— На месте чего? — переспросил раненый.
— В том месте, где плечевая артерия делится на локтевую и лучевую. Да неважно. Уже контрактура Фолькмана сформировалась.
— Чего сформировалась?
— Рука, говорю, мертвая! Не спасти руку, поздно уже! Зачем в коридоре весь день просидел? Почему не сказал, что рука болит? Может, и успели бы спасти. Сшили бы артерию, восстановили кровообращение, глядишь, все бы обошлось.
— Не знаю, — мужик дернул плечом и скривился. — Болела, думал, что так и должно быть. Дык щас чаво делать-то?
— А сейчас руку ампутировать надо, больше ничего не предпримешь, поздно.
— Ну, надо — дык ампутируй. А инвалидность точно дадут?
— Так вы тут выжидали, чтоб рука омертвела и ее отрезали? — догадался я. — Чтоб инвалидность дали? Да?
— Моя рука! — завопил мужик. — Что хочу, то и делаю! Отрезай давай, а потом пущай инвалидность дают!
Вот так этот тип решил извлечь выгоду из своего ранения.
Руку ему ампутировали на уровне нижней трети плеча. Инвалидность он получил, дали вторую группу, так как до этого работал дворником и больше метлой махать не мог. Я его потом видел — дово-о-ольного! Еще бы, работать не надо и пенсию дают! Красота! А что руки нет — так не страшно, она левая, а он правша. Дочку, кстати, посадили, дали восемь лет, все же сделала папку инвалидом.
Была у меня одна пациентка, молодая симпатичная девочка лет двадцати, работала в пекарне. Как-то утром она засунула руку в тестомес, чтоб чего-то там убрать, а напарница возьми и включи агрегат. Девочке раздробило правую кисть. Пришлось ее ампутировать по лучезапястный сустав.
Тоже дали инвалидность, но третью группу, так как числилась она по документам зав. производством. На ВТЭК объяснили, что без кисти она и дальше может заведовать производством, чего там, руководи и подпись ставь. Расписываться можно и левой рукой. А то, что она фактически работала тестомесом, доказать не смогли. Была бы им оформлена — получила бы вторую нерабочую группу, а так только третью дали. Все по закону! Дворник-алкаш, получивший травму в пьяной драке с собственной дочкой, затем сам доведший себя до гангрены, получил вторую нерабочую группу, а девочка-трудяга, лишившаяся кисти на производстве, лишь третью рабочую. Отличный закон!
В деревнях получать пенсию по инвалидности становилось делом престижным: наступали тяжелые времена. Рабочие места сокращались, стали задерживать выплату зарплаты. Нас предупредили, что за декабрь мы получим зарплату полностью, а с нового года неизвестно как будет. А пенсии инвалидам не задерживали и в самые трудные годы.
Мне вспоминается больной Гусаров, который по пьяной лавочке получил проникающее ножевое ранение брюшной полости с повреждением толстой кишки. Его привезли через тридцать минут после травмы. Я только закончил ампутировать левую руку дворника-алкоголика. Операционная бригада была на месте, вся в сборе, и ничто не мешало нам спасти очередную непутевую жизнь. Но Гусаров уперся и не согласился на операцию, вопил: «Не дам оперировать, и все тут!» Никакие уговоры на него не действовали.
Шел первый час ночи после изматывающего дневного приема и операций, дар убеждения покинул меня. Я положил больного на койку, взял с него расписку, что он категорически отказывается от операции, назначил консервативное лечение и вскоре отбыл домой.
Утром, протрезвев, Гусаров валялся у меня в ногах и умолял немедленно его прооперировать, так как сильно разболелся живот. Начался перитонит.
В животе обнаружили большое количество каловых масс, вышедших из раны поперечно-ободочной кишки. Других повреждений внутренних органов не было. Если б товарищ Гусаров не валял дурака и мы бы его сразу прооперировали, то, скорей всего, просто зашили бы эту маленькую ранку. А так, на фоне калового перитонита, пришлось сделать двуствольную колостому: мы вывели кишку больного через живот. Теперь весь кал поступал в специальный мешочек, подвешенный на веревочках к животу Гусарова. Какать естественным путем он больше не мог.
Эта калечащая операция позволяет спасти жизнь больного, так как на фоне перитонита швы, наложенные на рану, обязательно разойдутся, и придется снова оперировать больного. Чтоб этого избежать, хирурги накладывают колостому. Через полгода, когда воспаление окончательно проходит, врачи делают еще одну операцию — закрывают колостому. Восстанавливается пассаж кала, и человек начинает совершать дефекацию естественным путем.
После выписки Гусарову было предложено явится к нам через полгода и ликвидировать противоестественный задний проход. Но ни через полгода, ни через год он так и не пришел.
«Всплыл» он только через два года, когда его привезли с очередной пьянки с ушибами мягких тканей лица — собутыльники наваляли из-за того, что от Гусарова постоянно воняло дерьмом.
— Гусаров, а почему на операцию к нам не приходишь? — поинтересовался я у него.
— Какую операцию? — переспросил колостомоноситель.
— Как какую? Колостому закрыть надо, уже два года, поди, прошло. Давно нужно прооперироваться и не вонять.
— Доктор, — криво усмехнулся Гусаров. — А мне если колостому закроют — инвалидность продлят?
— Нет, тогда ты будешь абсолютно здоровым человеком.
— Ну, и какой смысл мне тогда ее закрывать?
— Например, чтобы срать нормально и говном не вонять. Самому разве приятно? Вон даже собутыльники тебя побили за то, что воняет от тебя как от общественного сортира.
— Я привык уже! А по мне, лучше ходить с говном в мешочке, зато с пенсией в кармане. А кореша еще извиняться прибегут, у них-то денег нету, мою же пенсию пропиваем.
— То есть будешь и дальше с колостомой ходить?
— Буду! Сейчас говорят, такие калоприемники появились, на липучках. Их одеваешь, и не воняет. Мне как больному с колостомой тридцать штук в месяц бесплатно полагается. Верно?
— Верно, есть такое постановление, но это если калоприемники есть в больнице и если сельская администрация их оплатит.
— Ну, подождем, ничего! Похожу пока с пакетиком. Зато группу не снимут.
Железная логика — в дерьме, зато на полном пенсионе. Есть на что самогон покупать. И с каждым годом таких Гусаровых становилось все больше и больше.
Уйти домой мне в ту ночь так и не удалось. После Гусарова привезли сразу троих больных, и всех к нам. Первым был некто Порошок с желудочным кровотечением, бледный, пьяный и заторможенный. Последние десять лет он страдал язвой желудка. При осмотре кровотечение продолжалось. Установив зонд в желудок, я получил свежую кровь. Надо было срочно оперировать.
— Не дам вам операцию делать! — пьяно мычал Порошок.
— Как это не дашь? Помрешь! А у тебя, говорят, десять детей! Хочешь их сиротами оставить?
— Не хочу! И не десять, а одиннадцать!
— Тем более надо оперировать!
— Не доверяю я вам! Вызывайте санавиацию! Помру — на вашей совести моя смерть будет!
«Ну что ты будешь делать! — думал я. — Опять очередной выстебывается! Настрогал детишек и пропивает их детские пособия, а ты крутись возле него!» Позвонил в санавиацию — выяснил, что сейчас не летают, нет денег на керосин. Обещали приехать на машине часов через шесть. «Придется ждать, благо кровь нужной группы имеется в наличии», — подумал я, начиная переливание. Параллельно назначаю кровоостанавливающие препараты. Кровотечение хоть и уменьшилось, но все же продолжается.
