Бернард Вербер - Последний секрет
Исидор Катценберг подходит к судну и меняет тему разговора:
– Ваша лодка называется «Харон». В греческой мифологии Хароном звали перевозчика, который перевозил умерших на своей барке «Ахерон» через адскую реку.
– Только то судно соединяло мир мертвых с миром живых, а это – мир разума с миром безрассудства.
Он громко смеется и ерошит свою совершенно белую бороду.
Исидор подходит к моряку и шепчет:
– Кажется, мифологический Харон был не прочь взять с собой на барку тех, кто держал в зубах плату за перевозку.
Журналист вытаскивает три купюры по десять евро и зажимает между зубами.
Капитан Умберто невозмутимо смотрит на это.
– Я не продаюсь.
Тут прибегает Лукреция, закалывая на ходу волосы.
– Все в порядке, я не очень опоздала? Едем прямо сейчас? – как ни в чем не бывало спрашивает она.
Моряк не сводит с нее глаз. Исидор замечает, какое впечатление произвела его подруга.
– Гм… ну вот, – произносит моряк, – я как раз объяснял вашему коллеге, что, к сожалению…
– К сожалению? – говорит она, приближаясь к нему.
Так близко, что до него доносится запах ее духов – «Eau» от Issey Miyake. Он чувствует также запах ее кожи.
Журналистка опускает солнечные очки и нахально смотрит на моряка своими миндалевидными изумрудными глазами.
– Вы ведь хотите помогать другим. Вы нам нужны и нам не откажете.
У нее уверенный взгляд, твердый голос и даже изгиб шеи – само убеждение.
На сурового моряка все это производит неотразимый эффект.
– Ладно, хорошо, вы же друзья Паскаля Феншэ, – решает он.
Мотор заводится, и капитан отдает швартовы.
– Нужда номер семь заставляет мсье действовать, – шепчет Лукреция, взглянув на своего компаньона.
Чтобы произвести впечатление на своих пассажиров, моряк прибавляет ходу. Нос судна слегка приподнимается.
Лукреция достает записную книжку и к шестому мотиву (гнев) добавляет седьмой: секс.
Исидор вынимает из куртки карманный компьютер размером с книжку и перепечатывает список. Стуча по клавиатуре, он отмечает имена людей, с которыми они встречались, а затем подключается к Интернету.
Он показывает Лукреции свою небольшую игрушку и описывает ее возможности. В Интернете журналисту удается отыскать досье Национальной безопасности на Умберто Росси: пятьдесят четыре года, родился в Гольф-Жуане.
На горизонте вырисовываются два Леринских острова. Крупнее – пристань острова Святой Маргариты с фортом слева. Чуть дальше – аббатство цистерцианских монахов на острове Сент-Онор.
«Харон» – не быстроходный глиссер, и от каннского порта до больницы Святой Маргариты плыть еще долго.
Умберто вытряхивает в морскую пену свою огромную трубку с вырезанными на ней обнимающимися сиренами.
– Ну и мир там внутри! У людей есть все, чтобы быть счастливыми, но куда им смириться со своей свободой – они постоянно задают себе множество вопросов. И в конце концов получаются запутанные узлы.
Он разжигает свою трубку и выпускает несколько завитков пряного дыма, который перемешивается с сильно йодированным воздухом.
– Как-то я встретил одного человека, он говорил, что способен не думать. Он был буддийским монахом. Он застыл, глаза подтверждали, что в его голове совершенно пусто. Я попробовал, это невозможно. Всегда о чем-нибудь думаешь. Хотя бы: «А, ну наконец-то я ни о чем не думаю».
Он смеется.
– Почему вы больше не работаете нейрохирургом в больнице Святой Маргариты? – спрашивает Исидор.
Моряк роняет трубку.
– О… О… Откуда вы знаете?
– Птичка на хвосте принесла, – загадочно отвечает журналист.
Лукреция радуется, что взяла с собой этого Шерлока Холмса от науки. Как все колдуны, он не раскрывает свою уловку, но ему нравится произведенный эффект; к тому же он понимает, что, рассекретив себя, потеряет преимущество.
– Вас ведь уволили, да?
– Нет. Это был нес… несчастный случай.
Взгляд моряка неожиданно мутнеет.
– Несчастный случай. Я оперировал мою мать, у нее был рак мозга.
– Вообще-то запрещено оперировать членов своей семьи, – припоминает Исидор.
Умберто снова овладевает собой.
– Да, но она не хотела, чтобы ее оперировал кто-либо другой.
Он сплевывает.
– Я не знаю, что произошло. Она впала в кому и больше не пришла в сознание.
Бывший нейрохирург снова сплевывает.
– Мозг – такая нежная штука, малейшее неправильное движение – и катастрофа. Не то что другие органы, где можно исправить ошибку. А мозг – один неточный миллиметр, и человек становится или калекой на всю жизнь, или сумасшедшим.
Он вытряхивает из трубки табак, постукивая ею о край руля, насыпает новый. Ему нелегко разжечь трубку на ветру, и он нервно встряхивает зажигалку.
– А потом я начал пить. Это было полным падением. У меня тряслись руки, и я решил больше не прикасаться к скальпелю. Я уволился. Хирург с трясущимися руками недееспособен, и из нейрохирурга я превратился в нищего пьяницу.
Они смотрели на остров Святой Маргариты, надвигающийся из-за горизонта. Рядом с приморскими соснами виднелись пальмы и эвкалиптовые деревья, которым нужен особенно мягкий климат этой части Лазурного Берега, чтобы чувствовать себя как в Африке.
– Естественно, что роботы заменят нас в операционных. У них, по крайней мере, никогда не дрожат руки. Кажется, сейчас начинают внедрять хирургов-роботов.
– Вы действительно были бродягой? – спрашивает Лукреция.
– Никто не поддержал меня. Я остался один. Собственное зловоние перестало смущать меня. Я жил на каннском пляже под покрывалом. И все свои веши держал в хозяйственной сумке, которую прятал в надежном месте в Круазет. Говорят, под солнцем нищета не так тяжела. Вздор!
Судно немного сбавило ход.
– И вдруг однажды кое-кто пришел. Кое-кто из больницы Святой Маргариты. Он сказал: «Возможно, я могу сделать тебе предложение. Как насчет того, чтобы совершать водные рейсы между больницей и каннским портом? Раньше мы пользовались услугами частного общества, а теперь хотим иметь собственную лодку. Ты сумеешь водить небольшое судно между Святой Маргаритой и портом?» Вот так нейрохирург и стал моряком.
Лукреция достает записную книжку и отмечает дату.
– Вы не могли бы рассказать о внутренней жизни психиатрической больницы Святой Маргариты?
С беспокойным видом моряк всматривается в горизонт. Он наблюдает за черными облаками, гонимыми морским ветром, и за пищащими вокруг чайками, которые словно показывают им дорогу. Он поправляет свою куртку морского волка, хмурит густые брови. Затем его взгляд обращается на рыжую журналистку с зелеными глазами, и он забывает о своих опасениях, питая воображение этим свежим образом.
– Раньше это был форт. Форт Святой Маргариты. Его построил Вобан, чтобы защитить берег от атак берберов. Форт имел форму звезды, характерную для защитных сооружений того времени. Затем он стал тюрьмой. Здесь гнил человек по прозвищу Железная Маска. Телевизионщики снимали тут какую-то игру. В конце концов форт переоборудовали в психиатрическую больницу.
Он сплевывает.
– Солдаты, заключенные, телевизионщики, сумасшедшие – логическое развитие, правда?
Он снова громогласно смеется. Волны усиливаются, и судно еще больше раскачивается.
– Эту больницу хотели сделать экспериментальным учреждением. Но доктор Самюэль Феншэ все изменил. Сначала больница Святой Маргариты занимала только порт, а потом стала занимать весь остров.
Средиземное море принялось еще энергичнее раскачивать суденышко.
– Мы считаем, что Феншэ убили, – роняет Исидор.
– А как по-вашему, кто мог его убить? – добавляет Лукреция.
– Во всяком случае, убийца не из больницы. Его все любили.
Они уже достаточно приблизились к острову, чтобы различить высокие стены форта.
– Ах, Феншэ! Царствие ему небесное. Я не сказал вам, но именно он пришел ко мне, когда я был бродягой.
Умберто Росси подошел к журналистке.
– Если его действительно убили, я надеюсь, вы найдете того, кто это сделал.
Огромная волна внезапно качает лодку. Лукреция теряет равновесие. Умберто, ругаясь, хватается за руль. Поднимается ветер, и качка становится сильнее.
– Надо же, вон и Эол! – сообщает Умберто.
– Эол? – эхом повторяет Лукреция.
– Бог ветров. В «Одиссее», вы разве не помните?
– Опять Одиссей.
– Феншэ постоянно его вспоминал…
Умберто декламирует стихи Гомера.
– «Мех развязали они. И вырвались ветры на волю…»
Море совсем вздыбилось. Их начало мотать из стороны в сторону. Сверху вниз.
Во внутреннем ухе Лукреции работа идет полным ходом. За улиткой находится орган, рецептор движений – утрикул. Это сфера, она наполнена студенистой жидкостью, эндолимфой, в которой плавают маленькие камешки, отолиты. На нижней стенке сферы есть реснички. Когда лодку качает, утрикул, хорошо прикрепленный к черепу, отклоняется в сторону. Эндолимфа и отолиты остаются неподвижными, как бутылка, которую наклоняют, но ее конфигурация не изменяется. Эндолимфа сгибает реснички в глубине утрикула, и те передают сигнал, заставляющий тело принимать определенную позицию в пространстве. Однако глаза получают иную информацию, и два противоречащих друг другу сигнала смешиваются, что вызывает тошноту.
