Пауло Коэльо - Ведьма с Портобелло

4. Служащие и клиенты банка живут в одном и том же мире: реальностью становится не более чем цепь электростимулов в нашем мозгу. То, что, как нам кажется, мы «видим», есть воздействие импульсов энергии на совершенно темную зону мозга. Сле­довательно, мы можем изменить реальность, если обретем синтонность, то есть настроимся на ту же волну. По неведомым мне причинам радость – за­разительна, точно так же как воодушевление и любовь. Или как печаль, подавленность, нена­висть – все, что может быть интуитивно воспри­нято клиентами и сослуживцами. Для того чтобы улучшить работу, необходимо создать механизмы, которые будут удерживать позитивные стимулы.

– Эзотерика какая-то, – сказала дама из канадско­го агентства паевых фондов.

Я немного смешался – значит, никого не сумел убе­дить? Сделал вид, что пропустил эту реплику мимо ушей и, собрав всю свою творческую энергию, нашел концовку, выдержанную в техническом ключе:

– Банк должен ассигновать определенные средства на изучение этих механизмов, которые могут повысить наши прибыли.

Этот финал казался мне более или менее удовлетво­рительным – до такой степени, что я решил не исполь­зовать две остававшиеся у меня минуты. По окончании этого утомительного семинара, уже вечером, генераль­ный директор пригласил меня поужинать вместе и сде­лал это на виду у моих коллег – так, словно намеревался показать всем, что поддерживает меня в моих начинани­ях. Прежде такой возможности мне не представлялось, и теперь я хотел использовать ее наилучшим образом: говорил о расширении зоны охвата, об инвестициях, о рынке акций. Однако он прервал меня – его интересо­вало лишь то, чему я выучился у Афины.

А под конец, к моему удивлению, он перевел разго­вор на личные дела:

– Я знаю, что вы имели в виду, когда упомянули о времени. В начале года, на рождественских каникулах, я решил посидеть в саду возле дома. Достал из почтового ящика газету – ничего интересного: лишь то, что, по мне­нию журналистов, мы должны знать, о чем обязаны иметь представление и к чему должны относиться так или эдак.

Захотелось позвонить кому-нибудь из моей коман­ды, но я счел эту мысль абсурдной – ведь все уже были в кругу семьи. Я пообедал с женой, детьми и внуками, вздремнул, а когда в два часа дня проснулся, понял, что впереди еще три дня полного безделья. Как ни приятно мне было общаться с близкими, вскоре я начал чувство­вать собственную никчемность.

На следующий день, благо свободного времени было в избытке, я прошел медицинское обследование, кото­рое, к счастью, не обнаружило у меня ничего серьезно­го. Потом отправился к зубному врачу, но и тот сказал, что у меня все в порядке. Потом опять был обед в кру­гу семьи и послеобеденный сон до двух часов. И снова, проснувшись, я понял, что мне решительно не на чем сосредоточить внимание.

Я даже слегка испугался – разве не должен я что-то делать? Впрочем, если бы потребовалось придумать себе занятие, то я бы с этим справился довольно легко: заме­нить перегоревшие лампочки, сгрести опавшие листья в саду, подумать о развитии кое-каких проектов, упо­рядочить компьютерные файлы… Да мало ли что?! В эту минуту я вспомнил о том, что казалось мне делом чрез­вычайной важности – бросить в почтовый ящик, на­ходящийся примерно в километре от моего загородного дома, забытую на столе поздравительную открытку.

И вдруг сам удивился: а почему надо отправлять ее непременно сегодня? Разве нельзя остаться дома и во­обще ничего не делать?

Вереница мыслей пронеслась в моей голове. Вспом­нились приятели, озабоченные событиями, которые еще не случились, знакомые, заполняющие каждое мгновение своей жизни делами и заботами, мне кажу­щимися совершенной ерундой, вспомнились долгие и бессмысленные телефонные разговоры. Вспомнились мои директора, придумывающие себе работу, чтобы оправдать свои должности, вспомнились их подчинен­ные, которые, не получив задания на день, терзаются страхом – не значит ли это, что от них нет больше про­ка и пользы? Вспомнилось, как страдает моя жена из-за того, что наш сын развелся, а сын – из-за того, что наш внук нахватал двоек в школе, а сам этот внук – из-за того, что причиняет огорчения родителям. При этом все мы знаем, что отметки не так уж важны.

И ради того, чтобы не трогаться с места, я выдержал долгую и ожесточенную борьбу с самим собой. И мало-помалу снедавшая меня жажда деятельности сменилась созерцательным настроением. Вот тогда я начал слы­шать голос своей души – или интуиции, или «первич­ных эмоций», смотря по тому, во что вы верите. И эта часть меня безумно хочет высказаться, но я вечно занят и мне не до нее.

В моем случае не танец, а полнейшее безмолвие, от­сутствие 'Малейшего звука, тишина и неподвижность помогли мне вступить в контакт с самим собой. Можете мне не верить, но я нашел ключ к решению многих про­блем, не дававших мне покоя, хотя именно в те минуты, когда я сидел здесь, они отодвинулись в какую-то даль­нюю даль. Я не увидел Господа, но отчетливо осознал, какие решения следует принять.

Прежде чем уплатить по счету, генеральный пред­ложил мне направить Афину в Дубай, где наш банк от­крывал свое отделение и риски были значительны. Как первоклассный менеджер, он понял, что я уже усвоил все, что требовалось, и теперь эта сотрудница могла бы принести больше пользы в другом месте. Сам того не зная, он помог мне выполнить мое обещание.

Вернувшись в Лондон, я тотчас предложил Афине новую должность, и она согласилась без колебаний. Сказала, что свободно говорит по-арабски (я знал о ее происхождении). Но работать ей предстоит не с мест­ными, а с иностранцами, ответил я и поблагодарил ее за помощь. Она не проявила ни малейшего интереса к моей барселонской лекции и спросила только, когда ей надо быть готовой к отъезду.

Я и сейчас не знаю, соответствует ли действитель­ности ее рассказ о женихе из Скотланд-Ярда. Будь это так, ее убийцу давно бы уже схватили – ибо я не верю ни единому слову из того, что понаписали газеты на­счет этого преступления. Я очень хорошо разбираюсь в финансовом строительстве, я могу даже позволить себе роскошь сказать, что танец помогает банковским клеркам работать лучше, но никогда не пойму, почему лучшая в мире полиция одних убийц хватает, а других оставляет на свободе.

Впрочем, сейчас это уже не имеет значения.

Набиль Альайхи, возраст неизвестен, бедуин

Что говорить, приятно узнать, что моя фотография висела у Афины на по­четном месте. Но я не верю, что моя наука могла хоть в чем-то ей пригодиться. Она приехала сюда, в самое сердце пустыни, с трехлетним сыном на руках. Откры­ла сумку, вытащила магнитофон и села у моего шатра. Я знал, что городские называют мое имя чужестранцам, охочим до местной кухни, и сразу сказал, что, мол, до ужина еще далеко.

– Я не за тем сюда приехала, – отвечала она. – Ваш племянник Хамид – клиент банка, где я работаю, – сказал мне, что вы – мудрец.

– Хамид – молод и глуп. Говорит, что я мудр, но ни­когда не следует моим советам. Пророк Мухаммед, да пребудет с ним благословение Бога, вот он был истинно мудр.

Потом я указал на ее машину:

– Не стоит водить машину по незнакомой местно­сти. И тем более – без проводника.

Вместо ответа она включила магнитофон. В следу­ющее мгновение я видел только, как эта женщина за­порхала над песчаными барханами. Сын глядел на нее с радостным изумлением. Музыка заполняла, казалось, все пространство пустыни. Завершив танец, она спро­сила, понравилось ли мне.

Я сказал – понравилось. В нашей религии есть ответ­вление, приверженцы которого танцуют, чтобы встре­титься с Аллахом, благословенно будь Его Имя! (Назва­ние этого течения в исламе – суфизм. – Прим. ред.)

– Ну, хорошо, – сказала женщина, чье имя было – Афина. – С первых дней жизни я чувствовала, что должна приблизиться к Богу, но постоянно удаляюсь от него. Музыка была одним из путей, ведущих к нему, но этого недостаточно. Всякий раз, как я начинаю танце­вать, я вижу свет, и свет этот велит мне идти дальше. Я больше не могу учиться у себя самой – теперь мне нужен тот, кто научит меня остальному.

– Аллах в милосердии своем всегда рядом с нами, – ответил я. – Живи достойно, и этого будет достаточно.

Но слова мои не убедили женщину. Тогда я сказал, что занят и мне надо готовить ужин для туристов, ко­торые скоро появятся. Но Афина ответила, что согласна ждать, сколько надо.

– А ребенок?

– Не беспокойтесь о нем.

Занимаясь обычными своими делами, я то и дело по­глядывал на мать и сына: казалось,что они сверстники, – наперегонки носились по пустыне, катались в песке, играли. Тут проводник привел трех немецких туристов. За ужином они попросили пива, и мне пришлось отве­тить, что вера не позволяет мне ни пить самому, ни по­давать другим спиртное. Я пригласил Афину и ее ребен­ка отведать моего угощения, и один из туристов очень оживился при неожиданном появлении женщины. Ска­зал, что очень богат, собирается купить здесь земли, ибо верит, что у здешних мест – большое будущее.