Борис Можаев - По дороге в Мещеру
У нас с дядей Колей Можаевым мешок был на двоих. Припасы укладывали нам вместе по-семейному: я был еще молод и глуп, а он уже две войны прошел. Наложили мешок под завязку, проводили со слезами, с причитаниями.
И древней Муромской дорогойПошли мы – млад и стар…Где предки ехали на дрогахКосами бить татар;Где ратных проносили кони,Хвостами пыль мели,Где свист разбойничьей погониСлыхали ковыли;Где ехал на базар вчерашнийТархан и коновал;Где запах дегтя и ромашекЯ много лет вдыхал…Прямая пыльная дорога,Визгливый плач колес.Тянулся медленно и строгоПо ней войны обоз.И люди шли, дымя махоркой,Спокойно, как в извоз…
Да, мужики шли, спокойно покуривая, занятые своими разговорами. На обочинах стояли бабы с малыми детьми, девки, старухи; по ним плакали, рыдали, голосили, их отпевали, как покойников, а они шли, не оглядываясь, занятые своими мыслями, заботами. Молодежь, ребята куражились: шли кучно вокруг повозок, кто-то сидел на телеге, растягивал во всю грудь гармошку, наяривая страданье, из толпы же вперебой со свистом распевали соленые припевки.
Это было сильное племя. Да, «плохая им досталась доля, немногие вернулись с поля».
– Двести восемьдесят человек насчитали мы по Пителину, – рассказывал мне брат Иван. – Две недели сидели в военкомате, выписывали. Хотели, значит, памятник не безымянный, а чтоб с фамилиями, на каждого дощечку из нержавеющей стали. Но Кашинский запретил. Вы мне, говорит, не перемешивайте погибших и пропавших без вести. На которых, говорит, похоронки есть – вешайте дощечки. А на тех нельзя. Вдруг, говорит, кто-либо из них окажется не в том месте. Но так делить погибших мы отказались. Это значит обидеть добрую треть ни в чем не повинных солдат.
Кашинского теперь сняли, перевели из Пителина куда-то с понижением. А Пителино так и осталось с безымянным памятником.
Я остановился перед въездом в Пителино, на развилке дорог, на том самом месте, где мы долго топтались когда-то, не могли войти в общий поток мобилизованных, шедший по большаку. Было пустынно, темно и тихо; только уныло и ровно гудели провода на телеграфных столбах, да никла долу, чуть вздрагивая от легкого ветерка, высокая густая пшеница. Земля здесь добрая, и урожай в этом году был хороший.
Когда-то на этом месте стоял заезжий двор с трактиром; старики рассказывали, что будто хозяин держал патент на распитие русской горькой. И вывеска была по такому случаю: «Пить велено». Оттого и название ближнего села – Пителино.
«Сельцо Пителино на черноземах» – сказано в древней грамоте. Теперь это рабочий поселок с сыроваренным заводом республиканского значения. Вот он, прямо отсюда, от большака, и начинается.
Я въезжал на освещенную асфальтированную улицу и твердил подвернувшийся стишок:
Вот моя деревня.Вот мой дом родной…
А родного дома давно уж нету.
1976
1
Местное название просорушки.
