Владимир Царицын - Я или Человек Без Тела
Когда застилал кровать покрывалом, в спальню вошла Маша. Она встала у двери и, глядя в пол, тихо сказала:
- Я домой пойду.
- А может, музыку послушаем? - предложил я. - Или телевизор посмотрим?
- Нет, я пойду.
- Тогда я провожу.
- Нет, я сама. Я одна пойду.
И она ушла. А я, как дурак, сидел на кровати, думал о нас с
Машей, и не мог понять - то, что произошло между нами, это хорошо, или это плохо?
- Ну что? Вспомнил про Машу?
Это был Человек Без Тела. Он никуда не ушел. Пока я вспоминал,
Человек Без Тела был рядом.
- Ты дал жизнь новому человеку, а потом убил ее, - продолжал он.
- Ты убил маленького, еще не родившегося, человечка. А может быть, он стал бы Великим, этот человечек? Может, он совершил бы огромное, меняющее судьбы всех людей, открытие? Или стал бы космонавтом? Или знаменитым писателем? Впрочем, это не важно, кем бы он мог стать.
Любой человек имеет право на жизнь. И твой ребенок имел это право.
Он должен был родиться, чтобы жить. А ты лишил его жизни. Просто, взял, и лишил.
В голове моей было пусто. Я ни о чем не думал.
- Молчишь? Ну, ну. Тогда я поговорю. Ты можешь возразить мне - какой может быть ребенок, если, по сути, вы сами тогда были еще детьми? Кстати, именно эти слова ты сказал Маше…Не спорю. Если ты не в состоянии воспитывать малыша, если у тебя на это нет средств, времени и возможности, если ты сам еще не определился в жизни, тогда ребенка иметь нельзя. Но думать об этом надо раньше, еще до того, как ты решил раздвинуть Машины ноги и излить в ее нутро свое семя. А ты об этом не думал. Ты только о похоти своей думал.
Может быть, ты возразишь мне, что не ты один виноват? Что Маша должна вместе с тобой отвечать за содеянное? Ответит. Все вы ответите за свои грехи, каждый в свой час. Но сейчас ты передо мной, и тебе я задаю вопрос: Колун, где была твоя совесть, когда ты делал
Машу женщиной, а потом лишал ее радости материнства, а вашего ребенка жизни? Молчишь? Молчи, Колун! Я скажу за тебя. Ты переступил через свою совесть. А потом еще раз переступил. Тот, кто хоть единожды сделает это, тому уже наплевать на совесть, он понимает, что совесть - это то, через что можно легко переступить. О том, что ждет его здесь, у порога преисподней, он не думает. И ты не думал.
Ты грешил не думая, что отвечать за грехи придется, ты предавал и убивал, ты унижал и пренебрегал, ты…
"Может быть, уже хватит меня истязать? Я всего лишь у порога преисподней. Я еще не шагнул туда. Шагну, тогда и будешь меня мучить"
- А там, в аду, тобой другие заниматься будут. Не я.
"Так ты что, ты не из этого заведения?"
- Нет, - насторожено произнес Человек Без Тела. - Я только подхожу к порогу. Вместе с тобой. Дальше - ты идешь один.
"А куда ты деваешься? Потом?"
Человек Без Тела молчал. Наверное, ему было кем-то запрещено рассказывать о себе, раскрывать тайну своей бестелесной личности.
"Почему ты молчишь?"
- Мы отвлеклись от темы. Сегодня мы говорим о тяжких преступлениях. Об убийствах.
"Больше я никого не убивал", - подумал я и нехотя признался: -
"От меня кроме Маши не забеременела ни одна женщина. Я предохранялся"
- Не пойму - хвалишься ты или сожалеешь? - задумчиво произнес
Человек без тела. Оказывается, он не был таким уж всезнающим.
Впрочем, я сам себя не очень-то понимал. - Ну, ладно, чего голову ломать? - И перешел к делу: - А разве ты убивал только животных и одного невинного малыша? Ошибаешься. Ты и людей убивал. Взрослых.
Только что ты убил человека.
"Кого?", - спросил я безразличным тоном. Мне было уже все равно.
Я ничему не удивлялся и не пытался спорить с Человеком Без Тела.
- Артура, брата Виктории, твоей любовницы.
"Я его не убивал. Я к Артурику пальцем не прикоснулся"
- Ты не пальцем. Ты его мыслью убил. Мыслью тоже убить можно.
Особенно, когда ты бьешь в незащищенную спину.
"Ты хочешь сказать, что мысль материальна?"
- Еще как! Еще как материальна… Слушай, - Человек Без Тела словно бы что-то вспомнил, - я, пожалуй, отлучусь на время. Точнее - отключусь.
И Человек Без Тела отключился. Как-то поспешно отключился.
А я включился.
Я снова сидел за столиком, и смотрел в спину удаляющегося
Артурика. Я не успел оборвать свою мысль и подумал: "Чтоб ты сдох!".
"Нет! Я не хотел этого! Артур, вернись!", - чуть не закричал я, но было уже поздно - дверь за спиной Артура закрылась.
- Спасибо. - Это Вика поблагодарила меня вместо своего брата.
- Не стоит благодарности, - машинально ответил я, и вдруг, неожиданно для самого себя, взял Вику за руку и сказал: - Не продавай мамину квартиру. Я дам вам денег. Тридцать пять тысяч долларов.
Вика вскинула голову, ее округлившиеся от изумления глаза были похожи на два среднего размера голубых озерца.
- Я вернусь из Клима и дам тебе деньги. Правда…
4.
Поезд "Полыноград - Энск", с промежуточной остановкой в Климу, вышел точно по расписанию - в двадцать три десять. Половина купе пустовала, по этому направлению ранней весной ездили мало, но
Министерство путей сообщения было, как всегда ожидаемо-расточительно-беспечным, лишние, совершенно ненужные вагоны не отцеплялись, вхолостую тащились за электровозом, стуча по рельсам колесными парами.
Готлиб подъехал на вокзал к самому отправлению. Я видел, как он не торопясь, идет по перрону в своем сером пальто и с непокрытой головой. В руке кейс, лицо, как всегда, спокойное, ни за что не скажешь, что человек опаздывает. Готлиб запрыгнул в вагон, вошел в купе, снял пальто, аккуратно повесил его на плечики, бережно разгладив каждую складочку, и сев напротив меня сказал:
- Ну, что, поехали?
И поезд тронулся.
- Ты выяснил, кто заказал статью? - спросил я.
Готлиб кивнул:
- Чиз. Собственно говоря, сомнений у меня и не было.
Готлиб вытащил из внутреннего кармана диск в бумажном конверте и протянул его мне.
- Что это?
- Информация на Пупынина Павла Андреевича. Миронов дал мне этот диск перед самым моим уходом из офиса. - Готлиб посмотрел на часы. -
В двадцать два сорок. По твоей математичке данных пока нет. Миронов не успел. Но к нашему возвращению будет. А пока известно только то, что она в тысяча девятьсот семьдесят седьмом году уволилась из средней школы номер семнадцать города Полынограда в связи с выходом на пенсию.
- А это ты смотрел? - Я имел в виду Пупково досье.
- Смотрел. Не могу же я тебе подсовывать совсем уж слепую информацию? Правда, мельком. Торопился, боялся, что на поезд опоздаю.
Судя по тому, как ты прогуливался по перрону, подумал я, не очень-то ты и боялся. Думаю, что поезд без тебя не отправили бы.
Я открыл свой дорожный ноутбук.
- Не терпится? - спросил Готлиб.
- Спать не хочется, - слукавил я. - Нужно же чем-то время убить.
С экрана монитора на меня смотрел Пупок. Если бы я встретил Пупка на улице, я бы его не узнал.
Пупок всегда был самым большим в классе. Большим и сильным. На физкультуре мы стояли с Пупком первыми. Сначала он, как самый высокий, после него я, ниже сантиметра на три.
На фотографии Пупок показался мне маленьким и тщедушным. На худощавом, с глубокими провалами щек лице снисходительная и немного грустная улыбка. Да! Пупок всегда так улыбался. Редкие волосы зачесаны наверх, открывая широкий, но не очень высокий лоб, перечеркнутый косой линией шрама. Интересно, в какой переделке его так расписали? И где это он потерял свою легендарную шевелюру?
Волосы у Пупка в юношестве были густые и волнистые, закрывали уши, и
Пупку всегда приходилось скандалить с завучем по поводу их длины.
Девчонкам нашим Пупок нравился.
Я стал читать текст, изредка отрываясь и снова вглядываясь в фотографию моего школьного товарища.
Ого! А Пупок-то, оказывается, стал уголовником! Хотя, это можно было предполагать… До четырнадцати лет Паша трижды привлекался по сто шестнадцатой статье. Сидел только в третий раз - три месяца в СИЗО.
- Отто, что такое сто шестнадцатая? - спросил я у Готлиба.
- Побои, - откликнулся Готлиб, зевнув. - Драчуном был твой приятель в детстве.
Впервые Пупок попал на зону в четырнадцать лет. По сто шестьдесят первой и сто шестьдесят второй статьям. Я спросил о них у Отто, и он разъяснил мне, что сто шестьдесят первая - это грабеж, а сто шестьдесят вторая - разбой. Я не знал, в чем состоит разница, но выяснять не стал. Когда Пупок через пять лет вышел на свободу, он не стал осваивать все остальные статьи уголовного кодекса, а прочно остановился на сто пятьдесят восьмой (кража). Пункты были разные, а статья одна и та же.
Я подсчитал. Выходило, что на зоне Пупок прожил почти всю свою непутевую жизнь. Из тридцати лет, начиная с четырнадцатилетнего возраста, он провел за решеткой и за колючей проволокой в общей сложности двадцать три и был осужден за свою жизнь девять раз. Я подумал: А могла ли сложиться у Пупка судьба по-другому? Наверное, нет. Каждому свое в этой жизни, у каждого - свой крест и свои грехи, и только каждый, сам(!), будет за эти грехи отвечать. Перед кем?
