Николай Климонтович - Степанов и Князь
— Какой день, кум, мы спим в сапогах. Как Рауль Кастро. — Семен, мы помним, имел родственный канал для получения информации о положении дел на Острове свободы. — Пора б и разуться.
— Знаешь, Сема, — сказал голодный Князь, стягивая сапоги, — давай с тобой в соавторстве, когда выйдем на пенсию, сочиним кулинарную книгу. Теперь все сочиняют кулинарные книги, даже прозекторы.
— Я знаю один рецепт, Мишка, это рецепт ирландского рагу, почерпнутый мною у серьезного писателя ирландского, как принято в английской литературе, происхождения — Джерома Ка Джерома. То есть в этом деле могу быть полезен…
Они пригрелись в сухости и защищенности, до пенсии было далеко, и оба скоро задремали.
Посреди ночи Князь проснулся в испуге и толкнул товарища в бок:
— Семен, мне приснился страшный сон. Стоит посреди Москвы дом с башней, а в башне живут азербайджанцы с видом в широком окне на памятник поэту Пушкину в зеленой плесени и с голубем на голове. А внизу в магазине армяне торгуют овощами и поддельным коньяком. Продавщица говорит мне: вам, Шиш, привет от Лючии, не волнуйтесь, она чувствует себя нормально, поздравляем, у вас мальчик.
— Бабушка говорила, — пробормотал сонный Семен, — что овощи снятся к поносу.
— Я застал лишь одну из своих бабушек, по материнской линии. От нее ничего не осталось, кроме слова резерпин. И кто такая эта Лючия?
— Ты, кум, не читал вовсе детских книжек? Это же из Чиполлино и его команды.
— Я читал, — быстро сказал Князь, чтоб не ударить в грязь лицом перед ученым другом, — Оська и его друзья. Из детской советской литературы в доме зачем-то были Стожары, Улица младшего сына и Черемыш — брат героя, кажется, это покупала неграмотная нянька для внука в деревне, но так туда и не добралась. Но бабушка, которая резерпин, читала мне Шарля Перро по французскому изданию, по ходу дела переводя. Я тоже рос в читающей среде, Сема.
— А я зачем-то помню Приключения куклы Бальбиси. Но сколько потом ни искал, не нашел такой книжки, будто она мне приснилась. Ни Купер, ни Брет Гарт, ни Майн Рид, ни Жюль Верн отчего-то не произвели на меня такого впечатления, как эта самая Бальбиси. Ни пионерский Мальчиш, ни фрондерский Хоттабыч, ни диссидентский Незнайка — тряпичная кукла Бальбиси. Не знаю, что по этому поводу сказали бы Фромм с Юнгом.
— Я, Сема, тоже любил читать про животных. Сетона Томсона, был такой популярный советский писатель-анималист родом из Канады. Но это были печальные истории, Сема, про лису Домино и об одиноком гризли.
Что ж, у Князя был свой особый мир впечатлений семьи и детства, отличный от окружающих, и Семен подозревал это. Скажем, один из дядюшек Князя из смежной ветви фамилии, как и его брат, человек лагерной судьбы, выйдя на свободу, разработал расширенный вариант настольной игры морской бой для своих будущих детей, дворянских потомков. Князь как-то продемонстрировал Семену этот семейный раритет пятьдесят на восемьдесят сантиметров. Это было удивительное изделие, похожее одновременно на картину и на старинную карту. Здесь были нарисованы самым подробным образом пальмовые острова и тихие бухты, пенилась кромка прибоя, кричали чайки, с пиратского брига палили пушки.
Семену в его детстве никто таких игр не предлагал. В поселке пили самогон и садили махорку и картошку. Правда, их сосед-самородок дядя Егор, рыбак и непревзойденный мастер матерного строя речи, изобрел как-то моторное приспособление для добывания из реки свежей воды на случай неисправности колонки на рыночной площади. К реке сооружение подвозила лошадь, а потом бочка должна была сама себя обслужить, самопогрузиться и наполниться. На испытание сбежались окрестные ребятишки. Но что-то не заладилось, вода, что ли, поднялась, утонули и бочка, и лошадь, и сам изобретатель. Поселковым больше всего было жаль лошади, она была общественной, и на ней по очереди весной вспахивали огороды.
— Что ни говори, Шиш, а хорошо все-таки родиться князем, — сказал Семен, отгоняя воспоминания захолустного детства. — Даже в стране, где после известных событий стало модно среди тех, кто был ничем, становиться всем. Мода, кстати, прижилась и оказалась живуча.
— А как тебе перспектива стать экспонатом в золоченой портретной раме, чтоб потомки предъявляли тебя гостям как семейную реликвию?
— Издержки, — сказал Семен.
Они проснулись хорошим утром, солнце глядело в мутное окошко лесной избушки, и обоим было хорошо, потому что спали они свернувшись, как в утробе. И оба испытывали счастье перед лицом нового дня, который еще хоть на шаг приблизит их к цели, и оба были как в раю. Поев на завтрак росы с застарелой сгущенкой, друзья решили устроить двойную мозговую атаку по системе методолога Щедровицкого. Однако ничего не придумывалось, и выход из создавшегося положения не находился. Свет в конце туннеля не желал зажигаться, напротив, там маячила черная голодная смерть. Тогда Семен отпросился на улицу освежиться, а вернувшись, произнес с брутальной нежностью, которую в нем так ценил Князь: Вот, поздравьте, посерил, что на воздушном шаре полетал. Стали атаковать дальше со свежими силами. И вот какое нашлось простое решение, из тех, что, как это часто бывает в затруднительных ситуациях, лежат на поверхности. Семен остается в избушке, где не так-то просто будет их достать враждебному миру, наведет порядок и уют, а именно подметет пол березовым веником. Князь же вызвался отправиться в ближайшее поселение на добычу пропитания.
— Уж не красть ли ты собрался, Шиш?
— Возможно, Сема, если придется, то и красть. Моя фамилия идет от слова шиш, каким обозначали не только лодырей, но плутов и мошенников. Так что мне и красть. А тебя, Сема, по внешности примут за своего и тут же примутся бить по привычке. Я лишь возьму наше, Сема. Мы же, Сема, всегда честно платили налоги. Теперь набежали проценты.
— Сопутники — значит подельники, — закручинился Семен. — А я, Михаил, не готов идти обратно в застенок. Плюнем, Шиш, и погибнем относительно молодыми. Ведь все выжившие все одно скоро окажутся стариками.
Гибнуть Князь отчего-то не пожелал и отклонил предложение товарища:
— Ладно, ладно, Сема, никаких мстительных экспроприаций. Пусть продолжают расхищать сами ими же награбленное.
Князь был вознагражден за последовательность жизненных поступков: в ближайшей деревне у него произошла чудесная встреча. И Князь, как был герой сказочный, тогда как Семен, скорее, герой былинный, обрел волшебного помощника. Волшебный помощник оказался, как зачастую бывает, женского пола. Это была корейского происхождения беженка из степей Казахстана по имени Надежда, побиравшаяся у крыльца местного сельпо. Когда Князь ее обнаружил, она терпеливо слушала еще крепкого поутру, поскольку магазин отпирали лишь в десять, сивого мужика, который витийствовал.
— В полном соответствии с Писанием, — говорил он, — надо поднимать приусадебное хозяйство, садить репу и прочие бахчевые. — Слово бахчевые, вероятнее всего, нравилось мужику, потому что на нем он поднял вверх гнутый артритом темный палец. — А безбожников посадить в тюрьму без дальнейшего разведения на убой. Готовую продукцию продать за границу и купить современного оборудования.
— И детям мороженого, — подсказала слушательница.
И Князь тут же смекнул, что ему с этой симпатичной девушкой в галошах на босу ногу решительно по пути. К тому ж один из его племянников недавно женился на эвенкийке, вся княжеская семья беспокоилась, не сочтут ли в чуме этот брак мезальянсом, и Князь испытывал почтение к монголоидной расе. Кореянка тоже взглянула пару раз на Князя с пониманием.
Стукнуло десять, за дверью магазина что-то заворочалось, и дверь распахнулась. Средних лет и лица цвета молодого редиса продавщица в кирзовых сапогах, таких грязных, будто она в них всю ночь в весеннем лесу укладывала шпалы, встала за прилавок. Взбитые ее волосы были крашены в цвет обоссанной соломы.
С голодухи ассортимент торговой точки показался Князю волшебным. Здесь были и водка трех сортов, и шипучее вино, и пиво в больших пластмассовых коричневых бутылях, и голубцы консервированные, и рожки серые, и крупы, и сахарный песок. Да что перечислять — здесь на взгляд российского человека средних лет, помнившего и давние времена, было все: и сыр, и колбаса, и масло сливочное и растительное. Князь оказался в очереди первым и краем глаза отметил, что его девушка в очередь не пристроилась, а стала сбоку и рассматривала витрину.
— А-а, — сказал Князь, — печень трески есть ли у вас?
— Есть, — сказала продавщица таким усталым голосом, будто не утро было на дворе, а конец смены и пора закрывать.
