Михаил Строганов - Азбука жизни

Многие вполне искренне и с интересом следили за ходом посевной и уборочной компании, причем не менее пристально, чем нынешние любители футбола за результатами чемпионата мира. Люди старшего поколения напрямую связывали государственную стабильность с урожайностью, потому что живущих в Советском Союзе самой прочной и надежной валютой считался Хлеб. И уважение к хлеборобам было вполне искренним.

Мы, родившиеся в 1960‑е, были поколением не знающим голода. Поколением, для которого хлеб не был желанным лакомством, а его избыток — признаком достатка. Поэтому мы удивленно таращили глаза при виде, как наши бабушки и дедушки осторожно смахивают со стола в ладонь хлебные крошки, как ласково и бережно берут в руки каждый отрезанный кусочек, как тщательно заворачивают оставшуюся краюшку, как искренне утверждают, что на свете ничего нет вкуснее Хлеба.

Детсадовскими малышами с интересом слушали непридуманные истории, как дедушки и бабушки, папы и мамы во время войны мечтали вдоволь поесть хлеба, или с каким восторгом приносили домой хлеб полученный «по карточкам», или, как на день рожденья мастерили из хлебных кусочков с толченной картошкой «хлебный торт»…

Мы слушали, но не понимали, почему они не бежали в булочные, ведь они на каждом углу и хлебушек в них стоит сущие копейки…

Изобилие хлебобулочных изделий было делом государственным и политическим, да и качество хлеба было превосходным. Потому что все продукты были тогда 100 % натуральными, а консервантами считались исключительно соль, сахар и уксус… Оттого самым распространенным способом «перекуса» у советской детворы был намазанный сливочным маслом кусок свежего батона и щедро посыпанный сахарным песком, или густо покрытый самодельным вареньем или джемом. Действительно, было очень вкусно и совершенно незазорно предложить подобное угощение пришедшим в гости друзьям!

Нас растили на уважении к Хлебу, прививая простую мысль, что человек, небрежно к нему относящийся, вряд ли заслуживает доверия сам. Наши старики и наши родители, многому зная цену и многое испытав и вынеся на своем хребте, говоря о Хлебе, учило гораздо большему, и наставляло о вещах более глубоких, чем теперь видится поверхностному интерактивному взгляду.

Через понимание ценности Хлеба мы учились постигать саму правду жизни, впитывали понятия, отличающие настоящего человека от существа человекообразного. Лишь спустя десятилетия и наше поколение наконец осознало, в каком неоплатном долгу мы были есть и будем перед нашими стариками за счастливое, безоблачное, построенное на вере в добро, справедливость и человеческое достоинство, советское детство.

И сегодня, из далекого 1976 года все еще звучит в наших сердцах замечательная песня, которая не просто навсегда останется с нами, но и лучше любого умника ответит на вопросы кто мы, в чем наша сила и где наша правда.

Солдатской службы срок окончился уже,

Но с плеч шинель я все же не снимаю:

Стою среди хлебов на узенькой меже -

На верность полю присягаю!

Хлеба — налево, хлеба — направо,

Хлеба на счастье, хлеба на славу!

Бескрайних, спелых нив

Здесь ласковый разлив,

Здесь солнечных хлебов моих держава.

Ц — Цирк

Гимном жизни и счастья врывался в наши сердца «Цирк» знаменитого киномюзикла Александрова. Сначала с белых полотнищ экрана, а затем из мерцающих кинескопов черно–белых телевизоров. Даже в начале 1970‑х «Цирк» был большим, чем талантливо снятое фееричное кино.

Похожий на добрую русскую сказку, сотканную из волшебства и силы духа, коварства и любви, неподкупной дружбы и счастья жить на родной земле, «Цирк» убеждал гордиться тем, что ты живешь в самой справедливой стране на Земле — Советском Союзе. Что наше, советское, всегда совершеннее и лучше «заграничных аналогов», и все «униженные и угнетенные» люди могут найти здесь огромную дружную семью, исчислимую миллионами!

Широка страна моя родная,

Много в ней лесов, полей и рек.

Я другой такой страны не знаю,

Где так вольно дышит человек…

Несмотря на то что фильму было уже изрядно много лет, он оставался по–прежнему любим всем поколениям советских телезрителей. Его действительно пересматривали десятки, а может, и сотни раз, а для кого–то он стал не просто знаменем советской эпохи, а частью семейной истории. Потому что именно «Цирк» считался у наших бабушек и дедушек, пап и мам лучшим фильмом для свиданий, а после «культпохода в кино» было так легко и естественно объясниться в любви и сделать предложение «создать советскую семью».

Еще одним откровением о «цирке и циркачах» для детворы стал замечательный фильм «Три толстяка» (1966 год) по одноименной книге Юрия Олеши.

По большому счету для тогдашних детей этот фильм, а затем и книга (именно в такой последовательности, хотя роман для детей был опубликован много раньше, в 1928 году) становятся подлинными учебниками жизни. Быть справедливым, сильным, если потребуется — рискованным и дерзким, служить людям, отстаивать справедливость…

С «младых ногтей» мы знали, что даже маленькая группа сильных и смелых, умных и благородных может перевернуть мир. Достаточно только встретиться оружейнику Просперо с гимнастом Тибулом, доктору Гаспару поменять куклу на гимнастку Суок, чтобы им вместе внушить людям веру в самих себя! И когда нам было больно или обидно, мы держались изо всех сил, чтобы не заплакать, повторяя заветное книжное правило: «Люди, представляющие в цирке, не любят слез. Они слишком часто рискуют своей жизнью…»

Как же хотелось тогда нам, детям, испытать и проверить себя в настоящей борьбе, наказать зло своими руками, чтобы у сказки был счастливый конец для всех достойных людей!

В советском цирке, скрытно от посторонних глаз за яркими софитами и блестками мишуры, действительно боролись две яростные силы прошлого и будущего, своего и чужого, глубинного и наносного. Бессмысленного, но полного трюков и спецэффектов шоу, призванного развлекать и ужасать зевак и наполненного духом гуманизма театрализованного представления, пробуждающего в душах восхищение, гордость и сострадание.

Один цирк был перенесен в дореволюционную Россию под западную копирку, жестокости и бездушию которого было посвящено множество горьких строк русских писателей. Чего стоит созданный на реальной истории «Гуттаперчевый мальчик» (1883 год) Григоровича! Второй цирк, солнечный и светлый, родился из ярмарочных представлений, из святочных и масленичных народных гуляний, из потешных карнавалов Петра I, из театрализованных феерий, сопровождающих великие праздники по всей необъятной России!

Не потому ли этот водораздел так остро прошел и проявился именно в клоунаде, искусстве смешить и забавлять людей? Не случайно же говорили: «Посмотри на клоуна и узнаешь, чем дышит вся цирковая труппа».

Шут был вор: он воровал минуты -

Грустные минуты, тут и там, —

Грим, парик, другие атрибуты

Этот шут дарил другим шутам.

Ну а он, как будто в воду канув,

Вдруг при свете, нагло, в две руки

Крал тоску из внутренних карманов

Наших душ, одетых в пиджаки.

Мы потом смеялись обалдело,

Хлопали, ладони раздробя.

Он смешного ничего не делал -

Горе наше брал он на себя…

В советские годы, ввиду отсутствия иных представлений, цирк привлекал к себе все зрительское внимание, изголодавшееся «по ярким краскам и буйному действу». Тогда цирк никого не оставлял равнодушным: его любили или не переносили на дух, им восхищались или пренебрежительно относили к «низкому жанру», именовали искусством или же уничижительно называли зрелищем.

Но ни поклонники, ни критики цирка не задумывались о том, что он вобрал в себя само представление о чудесах, что по сути цирк является настоящим прототипом любого праздника. И все присутствующие в нем атрибуты, номера, сам ход представления как бы составляют разбитую тысячелетнюю копилку развлечений всех времен и народов, только приправленных национальными различиями. Оттого именно цирк в фильме–сказке «Старик Хоттабыч» (1956 год) становится точкой равновесия человеческой цивилизации, где пересекается настоящее с прошлым, чудеса происходят наяву, а невозможное воплощается благодаря ловкости рук, нехитрым приспособлениям и необыкновенному трудолюбию. Вот поэтому цирк и стал для советских детей той самой былью, которая и в будни была неотделима от праздника.

Ч — Чай

Много ли человеку надо для счастья? Разумеется, не для счастья всеобщего, высокоморального, о котором проповедовали русские классики, и чему учил «Моральный кодекс строителя коммунизма» (1961 год). Было бы уместнее спросить даже не счастье состоявшейся, удачно сложившейся жизни, а всего лишь о его маленьких бытовых проявлениях, из которых, собственно, и соткано повседневное полотно нашего бытия. Таких, как чистая, с накрахмаленным бельем, постель, удобная пижама, наброшенный на плечи шерстяной плед, мягкие войлочные тапочки, горячий и крепкий чай в граненом стакане и мельхиоровом подстаканнике, да несколько кусков рафинада…