Владимир Широков - Время Освенцим
Ave, Maria -
не признающая времени.
Для которой все живо, все – настоящее, длящийся процесс, оставшаяся для себя композиция, последовательность. Там замкнулся круг действующих лиц, там остановились цифры и факты – пришли смерти, унесли приданные им жизни – и все стали знать, кого отбросить и оставить там, а кому жить дальше. А я живу дальше, Ave, Maria – отброшенный и оставленный, преследуемый и притягиваемый страхом, унаследованным оттуда, страхом за других, чужим, отстраненным, циклическим, страхом не моего бытия – редуцированного, неуничтожимого – танцующим, зрелищным, неутолимым голодом материи. Я – слагаемое невыполненной нормы, неучтенная единица-кандидат, нереализованные премиальные. Задетый цепной волной смертопередачи, признающий беспрекословную силу ауфштеен, досягаемый щупом – недоставшийся, брахицефал. По мне прошлись аппетитной перспективой, меня включили в план, навсегда вписали в очередь – несмотря на случившуюся невозможность, от меня не отказались. Между мной иими нет интервала. Ave, Maria, страшно. Неизвестная установка, секретное чудо-оружие, напитавшись расстоянием, собрав всю силу отката, выдохнуло в меня расщепляющий залп. Я боюсь своей судьбы – заимствованным у прошлого чувством – невыносимым, несовместимым с жизнью и вечно повторяющимся. Погорелец, беженец. Боюсь опоздать, обессилеть, не суметь выпрыгнуть, вырваться – остаться в темноте, в сне, вне жизни, на обочине, в замкнутости, отстать, задохнуться, сойти с ума. Боюсь доставшимся мне ощущением умерших – тех, кто тоже был людьми, как мы, но не выжил к нам. Ave, Maria, что им нужно от нас? Умершие издеваются над нами, Ave, Maria, они нас испытывают, они нас совершенствуют, они нам нужны.
Но мы не они, им нас не достать.
Мы нуждаемся в этой придуманной разнице, лелеем это расстояние, этот вечный огонь между нами, эту зубчатую эфемерную толщу, неприкасаемо отделяющую от завистливого равнодушия. Мы всеми силами бережем нашу удаленность, поддерживаем, наращиваем, кормим, чтим эту взаимную, двустороннюю, добросовестно распределенную между нами, аккуратно локализованную, ухоженную непреодоленность. Избежав родиться ранее, мы заслонились от них временем. И нам не все равно, что именно мы теперь пользуемся этой жизнью, что именно мы в определенный момент стали ее целью, получили возможность поддерживать ее, распространять. Нам вполне комфортно в этой облагороженной ритуальной пустоте. Мы готовы отсчитывать от себя каждый год по минуте – поминальной тишины, согласны безвозмездно стареть на этот установленный промежуток. По суммарному часу жизни в ничто- с каждого изоставшихся. Лишь быони нам не мешали. Лишь бы они не выходили из своих слов и не пересекали отведенные границы, не заволакивали окрест непонятностью… У нас хорошо получается. Нам нравится. Жизнь не охватывает нас вглубь, не прогорает до конца, не укореняется; наши сердцевины остаются нетронутыми. Мы разделываемся с собой без оглядки и жалости, уходя неузнанными, унося покой своих нераскрытых недр.
Прошлое -
от которого лучше отказаться, в которое легче не верить, которое проще удалить. Пытаясь дособирать все его количество, до сих пор, мы вновь и вновь пробуем его оценить – нащупать масштабы, определить контуры, окинуть взглядом со стороны, с воздвигнутого расстояния – чтобы все-таки понять, чтобы встретить и почувствовать произошедшее, чтобы не устоять перед ним – устрашиться, устыдиться, капитулировать. И ничего не видим. Потому что ничего не было – никогда не было, не могло быть, такого просто не могло быть. Потому что мы все-таки по-прежнему люди – как нам кажется – единое, нераспавшееся, выдержавшее удар человечество. Так мы думаем. Потому что мы живы – мы умудряемся жить – отстраненно, вопреки – в продолжение, в устремленность – у нас хватает на это беспамятства и жажды. Потому что бывшее невозможно, потому что оно не может соединиться с нашей реальностью, вложиться в наши ценности, подстроиться, подтвердить нашу целостность, единство; потому что оно тянет назад, аннулирует будни, отменяет перспективу; потому что его нельзя признавать – мы не хотим – мыпротестуем. Вымысел, гипотеза, миф, опечатка, оговорка, недоразумение, ложь, клевета. Потому что оно бесцветно, беззвучно, бесформенно, безымянно. Потому что оно ничего не отдает, ничем себя не проявляет. Потому что оно не может давить на наши чувства, принуждать к реакции память. Потому что оно всегда шире горизонта допустимости – оно несоизмеримо с нами. Мы слишком далеко оторвались вразлад, потому и живы. От них надо защищаться, их нельзя брать с собой, их нельзя впускать в мироздание, протоколировать в правде – девочку на коленях с ослепительной вспышкой в ладонях, остриженную, обнаженную женщину с биркой на шее, огромное в малом – неизрасходованное время неродившегося малыша. Загадка, феномен, наваждение, чудо, абсолютно враждебное жизни и разуму. Нашедо и нашепосле – наше не мы. Наш облик. Лицо, которое мы носим. Имя, которое мы себе дали.
* * *Созвездия соцветий.
Лепестковые своры.
Эдельвейсовое поле.
Плодородный рай.
Я здесь.
Я здесь. Я всегда здесь был.
Мне никуда отсюда не надо.
Четыре часа утра. Ауфштеен. Пора.
Пора торопиться.
Торопиться к свободе.
