Филип Рот - Прощай, Коламбус
И дуэт вскоре затих.
А потом вновь вступила миссис Патимкин. Слов я не разобрал, но расслышал, как Бренда что-то сказала ей в ответ. Голоса их становились все громче, и вскоре я слышал их беседу вполне отчетливо:
— И в такой момент набивать мне дом своими друзьями?! — кричала миссис Патимкин.
— Но я спрашивала у тебя разрешения, мама.
— Ты у отца спрашивала, а не у меня. А надо было сначала спросить у меня. Твой отец не представляет, сколько работы мне добавляется…
— Господи, мама! Можно подумать, что у нас нет Карлоты и Дженни!
— Карлота и Дженни не в состоянии делать все на свете! У нас тут не Армия Спасения!
— Что, черт подери, это значит?!
— Следи за своим языком, юная леди! Чертыхаться можешь со своими дружками из колледжа!
— Прекрати, мама!
— И не смей повышать на меня голос! Когда ты в последний раз пошевелила хоть пальцем, чтобы помочь по хозяйству?
— Я здесь не рабыня… Я твоя дочь!
— Тебе бы следовало знать, что значит вести домашнее хозяйство!
— Зачем? — спросила Бренда.
— Зачем?! — возмутилась миссис Патимкин. — Да по тому, что ты разленилась. Ты считаешь, что весь мир тебе обязан…
— Кто это тебе сказал?
— Ты должна сама зарабатывать себе хотя бы на одежду!
— Зачем?! Господи Боже мой! Мама, папа ведь зарабатывает кучу денег! На что тебе жаловаться?!
— Когда ты в последний раз мыла посуду?
— О, Боже! — рассердилась Бренда. — Посуду моет Карлота!
— И не надо поминать всуе Господа!
— Мама… — заплакала вдруг Бренда. — Ну почему ты такая?..
— Нечего тут рыдать, — сказала миссис Патимкин. — Иди поплачь перед своими дружками…
— Мои дружки… — всхлипывала Бренда. — Почему ты орешь только на меня?.. Почему все ко мне так жестоки?!
Из коридора доносились звуки тысяч скрипок. Андре Костеланец пел «Ночь и день». Дверь в комнату Рона была открыта, и мне было видно, как он лежит на кровати, растянувшись во весь свой гигантский рост, и подпевает пластинке. Слова были те же, что у Костеланеца, но мелодию, которую напевал Рон, я не узнал. Минуту спустя Рон снял телефонную трубку и попросил соединить его с Милуоки. Пока телефонистка набирала нужный номер, Рон повернулся на живот и врубил проигрыватель на полную мощность, чтобы песню услышали за полторы тысячи километров к западу.
Внизу веселилась Джулия:
— Ха-ха, Бренда плачет! Ха-ха, Бренда плачет.
Потом послышался топот шагов Бренды. Она бежала вверх по лестнице.
— Ничего, настанет и твой день, маленькая дрянь! — крикнула она в сердцах Джулии.
— Бренда! — завопила миссис Патимкин.
— Мама! — расплакалась Джулия. — Бренда обзывается!
— Что тут происходит?! — орал мистер Патимкин.
— Вы меня звали, миссис П.? — громко интересовалась Карлота.
— Привет, Гарриет! — кричал в телефонную трубку Рон. — Я им уже сообщил…
Я уселся на свою рубашку от братьев Брукс и громко произнес свое собственное имя.
— Будь она проклята! — ругалась Бренда, меряя шагами мою комнату.
— Брен, может, мне лучше уехать?..
— Тс-с-с… — она подошла к двери и прислушалась. — Кажется, они собираются в гости. Слава Богу!
— Бренда…
— Тс-с-с… Ушли.
— И Джулия тоже?
— Да, — сказала Бренда. — Ты не заметил — Рон у себя? У него дверь заперта.
— Нет, он куда-то ушел.
— Здесь невозможно услышать, как они передвигаются по дому. У нас все крадутся… В тапочках… Ох, Нейл!
— Брен, я говорю, может, мне завтра уехать?..
— Да она не из-за тебя сердится.
— Но я только все усугубляю…
— Она сердится на Рона. Его женитьба приводит маму в бешенство. Да и меня тоже. Теперь, когда тут появится милая-милая Гарриет, обо мне вообще забудут.
— Ну и хорошо. Разве нет?
— Бренда подошла к окну и выглянула на улицу. За окном было темно и холодно. Деревья гнулись под ветром, листва трепыхалась, словно развешенное для сушки белье. Все вокруг напоминало о том, что близится сентябрь, и я впервые сообразил, что Бренда уже совсем скоро уедет в колледж.
— Раз нет? — повторил я свой вопрос, но она меня не услышала.
Отвернувшись от окна, она пересекла комнату, подошла к дверце в дальней стене, распахнула ее и подозвала меня:
— Иди сюда.
— А я думал, там чулан, — сказал я.
Бренда закрыла за нами дверь, и мы углубились в темное пространство. Слышно было, как погромыхивает под порывами ветра крыша.
— Что здесь? — спросил я.
— Деньги.
Бренда щелкнула выключателем, и в тусклом свете шестидесятиваттной лампочки я разглядел, что помещение набито старой мебелью — два кресла с засаленными подголовниками, продавленная софа, карточный столик, два стула с ободранной обивкой, облупившееся зеркало, лампы без абажуров, абажуры без ламп, кофейный столик с треснувшей стеклянной столешницей и целый ворох свернутых штор.
— Что это? — спросил я.
— Кладовка. Наша старая мебель.
— Сколько же ей лет?
— Много. Она стояла у нас еще в Ньюарке, — ответила Бренда. — Иди сюда.
Она встала на четвереньки перед софой и, приподняв сиденье, начала вглядываться в чрево дивана.
— Бренда, что ты делаешь, черт побери? Ты же перепачкаешься!
— Их здесь нет.
— Кого?
— Денег. Я же говорила тебе.
Я уселся в кресло, подняв тучи пыли. Начался дождь. Из вентиляционного люка в дальнем конце кладовки потянуло осенней сыростью. Бренда встала с пола и уселась на софу. Ее колени и бермуды перепачкались в пыли, а когда она откинула волосы со лба, то черный след остался и над бровями. Посреди этого беспорядка и грязи я вдруг живо представил себе, как мы выглядим среди этой грязи и беспорядка: мы походили на молодую семейную пару, въехавшую в новую квартиру; в голову вдруг пришли мысли о необходимости иметь мебель, средства, вообще мысли о будущем — и единственной приятной вещью в этой ситуации был свежий воздух, проникавший с улицы. Он напоминал нам о том, что мы еще живы, но увы — ветер не мог служить нам пищей насущной.
— Что за деньги? — спросил я.
— Стодолларовые купюры… — Бренда тяжело вздохнула: — Когда я была совсем маленькой, и мы только что переехали сюда из Ньюарка, папа привел меня в эту комнату и сказал, что если с ним что-нибудь, случится, то я. смогу воспользоваться деньгами, которые он отложил специально для меня. Он сказал, что это мои деньги и попросил не говорить об этом никому. Ни Рону, ни маме.
— И сколько было денег?
— Три стодолларовые купюры. Я никогда раньше не видела таких денег. Мне было лет девять — не больше, чем сейчас Джулии. Я тогда думала, что мы не задержимся в этом доме больше месяца. Помню, как я, дождавшись, когда в доме не оставалось никого, кроме Карлоты, забиралась сюда и лезла под диван, чтобы убедиться, что деньги на месте. Я делала это раз в неделю. И деньги всякий раз были целы. А папа ни разу больше про них не вспоминал. Ни разу.
— Где же они? Может, их кто-то украл?
— Не знаю, Нейл. Думаю, папа забрал их назад.
— Почему ты не сообщила ему о пропаже? Может быть, Карлота…
— Я не знала о том, что они пропали, до сегодняшнего дня, — сказала Бренда. — Я сюда очень давно не поднималась. Я вообще о них забыла, честно говоря. Или, может быть, просто не вспоминала о деньгах. То есть, я хочу сказать, что у меня всегда было достаточно денег, и эти триста долларов мне были просто ни к чему. Наверное, в один прекрасный день он понял, что его деньги мне не понадобятся.
Бренда подошла к узкому, запыленному окну и пальцем вывела на нем свои инициалы.
— А зачем они понадобились тебе сейчас?
— Не знаю… — ответила она, и, подойдя к выключателю, вырубила свет.
Я остался сидеть в кресле. Бренда в своих облегающих шортах и майке казалась в наступившем полумраке обнаженной. А потом я заметил, что у нее вздрагивают плечи.
— Я хотела разыскать эти деньги, разорвать их на мелкие кусочки и запихнуть эти обрывки в мамин кошелек! Клянусь, я сделала бы это, если бы нашла эти треклятые деньги.
— Я бы тебе не разрешил, Брен.
— Не разрешил бы?!
— Нет.
— Возьми меня, Нейл. Прямо сейчас.
— Где?
— Ну же! Здесь. На этой грязной-грязной софе.
И я повиновался.
На следующее утро Бренда приготовила завтрак на нас двоих. Рон отправился на свою новую работу — я слышал, как он напевал под душем; упражняться в вокале он начал примерно через час после того, как я вернулся в свою комнату. По сути, я еще не заснул, когда из гаража выехал «крайслер», увозивший босса и его сынка в Ньюарк. Миссис Патимкин тоже не было дома: она отправилась в синагогу побеседовать с реббе Кранитцем о предстоящей свадьбе. Джулия играла на заднем дворе, «помогая» Карлоте развешивать белье.
