Иван Зорин - Письмена на орихалковом столбе: Рассказы и эссе
СЦЕНАРИЙ
«…действия этого человека внушали явные подозрения. Я не стал ждать, зная по опыту, чем это чревато. Я молча двинул его ногой в пах. Он осел, корчась от боли. Прежде чем лакированный ботинок вырубил человека окончательно, его перекошенный рот успел издать истошный вопль. Поганец! Этого оказалось достаточно. В подъезд, едва не оторвав дверную ручку и впустив за собой ночь, ворвались те двое, что дежурили на улице под дождем. Бедные ребята — они так вымокли! За пару секунд, которые требовались им для того, чтобы перепрыгнуть лестничный пролет, который отделял их от меня и от их валявшегося теперь без сознания кореша, я успел узнать их. Это были крутые мальчики из Восточного округа. Вон тот недомерок с косым шрамом на подбородке, который успела оставить дубинка Энтони Чиве-ра, старого копа, прежде чем ее хозяин растянулся на мостовой с тремя маслинами в животе, известен среди своих дружков гангстеров под кличкой Чарли-на-все-руки. Мерзкая серая крыса. Его ремесло — обирать все, что имеет деньги, — от простака за карточным столом до сейфа национального банка. На его счету минимум два трупа. Но это так, между прочим. Другой, с квадратной челюстью и низкими, сведенными воедино бровями, тоже профессионал, ас своего дела. Это Милашка Гром — самый хладнокровный и безжалостный убийца к востоку от Ист-ривер. Если бы мне пришлось выбирать между встречей с ним и шипящей от ярости коброй, я без колебаний предпочел бы кобру. Выкрикивая ругательства, они на ходу выхватывали оружие, словно соревнуясь в скорости: Чарли — кастет, Гром — нож. А может, они пробовали тягаться в скорости со мной — Алленом Бруком, честным налогоплательщиком и добропорядочным гражданином Соединенных Штатов? Тогда напрасно. Ведь сидеть сложа руки, дожидаясь неприятностей, не мой стиль. К тому же я хоть изредка и бранюсь сам, терпеть не могу сквернословов. Я приводил себе еще кучу побудительных причин, толкнувших меня на это, пока мой кольт непринужденно выплевывал с колена пулю за пулей. Финка Грома звякнула о мрамор: рука с простреленной, а точнее с отстреленной кистью — как ни крути, 45-й калибр есть 45-й калибр — уже не могла держать ее. Взвыв от боли, он, однако, еще бежал по инерции вперед. Я врезал ему рукояткой меж ребер, вложив в удар всю силу. Но этого и не требовалось: Милашка моментально сложил пополам свое гигантское тело. Таким он мне нравился больше. Ребром ладони по шее я мягко уложил укороченного Милашку на каменный пол. Спи, детка, бай-бай. Чарли свалился еще раньше — первая же пуля, угодив в середину скошенного лба, раскроила его узкий череп. Однако я не смог отказать себе в удовольствии всадить в подонка лишнюю унцию свинца. Пускай я разорюсь, но для такого мерзавца не жалко — угощаю. Недоносок был так юрок, так мастеровит: какая незаменимая утрата для неутешного мира уголовников! Рядом в луже крови хрипел Гром. «Эй, парень, собирался небось сегодня хвастать в кабаке, как ухлопал Брука, а дело-то вон как повернулось, — обратился я к нему с ехидцей, — Ничего, малыш, бывает». Он никак не отреагировал, видно, еще не пришел в себя. Я оглядел их: ни дать, ни взять распластавшиеся на паперти калеки. Ну что ж, сегодня для мира, и для Аллена Брука в частности, не самый черный день: троица отъявленных негодяев изъята из обращения. Двое — на время, один — навсегда. Для кого что лучше — не берусь судить. Наверное, это дело характера. И привычки. Досадно признавать, но я допустил грубую ошибку, предаваясь размышлениям на эту вечную тему: тему тюрьмы и могилы. Ибо пока я пришел к окончательному выводу о ее избитости, первый бандит, очнувшись, незаметно перевалился на бок и довольно ловко сработал ножницами. Да, ублюдок чисто провел прием, ничего не скажешь. Я не успел увернуться от захвата, и материя на моем плаще треснула. К несчастью, это были не самые крупные мои неприятности. Кроме того, я налетел виском на стену, и перед глазами у меня поплыли круги. Бедняга, ты поступил непростительно опрометчиво, мне было почти жаль себя. Это конец. Вне всяких сомнений, этот вонючий шакал сейчас прихлопнет тебя, как муху на стекле. Но в последний момент, падая, я инстинктивно отшвырнул пистолет. Вы скажете: чудо. Но везет сильным — думаю я всегда в таких случаях: тяжелый кольт угодил ему в переносицу. В результате он замешкался ровно на ту долю секунды, которой хватило, чтобы мой каблук, опускаясь, опять погрузил его в спокойствие бессознанья. Прежде чем, сникнув, нырнуть в небытие, он как-то забавно хрюкнул. Возможно, в иной ситуации это и показалось бы мне смешным, но не сейчас. Для верности я добавил ему кулаком в солнечное сплетение. Осторожность не повредит. Даже задним числом. Итак, война объявлена. Но кто противник, хотел бы я знать. Ясно, что не эти: чересчур мелкие сошки. Но ведь кто-то подослал ко мне этих горилл. Я должен любой ценой вытрясти из них его имя. Кем бы ни был их работодатель, а денежки свои он на сей раз потратил зря. Правда, ему ничто не мешает нанять кого-нибудь покрепче, чтобы выпустили мне кишки. Славная перспектива, есть от чего загрустить. А может быть, здесь какая-то ошибка? В мои намерения входит выяснить, что все это значит. Непременно выколочу из пострадавших. Пока же я прокручивал варианты. Плата по старым счетам? Вряд ли. Обычно такие ребята с ответом не тянут, но я не помню, чтобы с кем-то поссорился за истекшие двадцать четыре часа, да и трудно кому-то насолить, не выходя из дому, не говоря по телефону…»
Последняя фраза была зачеркнута, а вместо нее появилось: «Да-да, произошла какая-то чудовищная ошибка, им нужен другой, а я вовсе не хочу пасть жертвой нелепого недоразумения. Но что это? Господи, нет, он собирается стрелять в упор…»
«Ну все, перегрелся, хватит на сегодня», — решил человек, укутанный в плед теплой шерсти, и снял очки. Выдернув из каретки лист недопечатанным, он с детской небрежностью отправил его в стопку на столе, даже не перечитав. «Боже, сколько их, однако, скопилось за сутки, — и ужаснулся: — За сутки!» Брезгливо отодвинул в сторону машинку. Откинувшись в кресле, потянулся во весь свой невысокий рост. Зевнул. Потом, преодолевая усталость и зябкость, покинул уют клетчатого пледа и отправился на кухню — варить кофе к бутербродам. Вскоре там стукнул холодильник. Чиркнула спичка. Жуя, он еще умудрялся мурлыкать себе под нос какой-то модный мотивчик. Поужинав, составил посуду в мойку и, подойдя к окну, долго вглядывался с высоты пент-хауса в огни районов, расстилающихся к востоку от Ист-ривер. Утомленный, он все еще не мог отключиться, продолжая механически выстраивать в голове ходы дальнейших сцен и положения, в которых будут оказываться его герои. В прямой ассоциации с этим он подумал, что и копошащиеся там внизу люди также действуют по сценариям. Только начертаны они неведомой им рукой. Сравнение это показалось ему не столько кощунственным, сколько банальным. «Кроме того, в отличие от литературы у них всегда остается выбор». Но его изнуренное сознание уже попало в ловушку дурной метафизики. Он подумал, то ли в шутку, то ли всерьез, что верно и обратное: каждому сочиненному сценарию уготовлено реализоваться, найдя исполнителей для своих ролей. Впрочем, и это не ново. Он старался прогнать эти странные мысли, но они упрямо возвращались. В той или иной форме. «А вещие прорицатели? — недоумевал он. — А старик Казотт[50], узревший казнь короля и предсказавший собственную смерть? Быть может, пророк — отчасти шаман, предугадывая, он накликает свою судьбу, недаром же многие народности убивают своих поэтов. Впрочем, это уже абсурд». Ему стало страшно. Поняв, что перенапрягся, решил отвлечься: спуститься туда, вниз, в гущу разыгрываемых ролей — проветриться. В прихожей, прежде чем обуться, он счистил грязь с черных лакированных ботинок, нацепил плащ и не сразу попал в рукава ветхого, тронутого молью пальто. Еле заметные проплешинки стыдливо прикрывала шляпа.
Обремененная свертками соседка, неуклюже переминаясь, корябала бородкой ключа дверную скважину. Ее букли нервно подрагивали. «Добрый вечер, миссис Симпсон, вам помочь?» Закашлялся — не простудиться бы. «О мистер Брук, вы так любезны, как всегда, несносная дверь». Дверь, и в самом деле проклятая: повозишься, позлишься, на этот раз, охнув, открылась уже через пять минут — не срок. «Миссис Симпсон, вам следует смазать замок. У вас найдется масло?» Благодарная улыбка. Ничего не скажешь — милая старушенция. И уже чуть позже, когда он поднимался с корточек, протягивая обратно скользкий пузырек: «А куда вы собрались на ночь глядя?» — «Да вот хочу подышать тем смогом, который у нас по старинке именуют воздухом». — «О, надеюсь, остроумие защитит вас от уличных приключений — там стало почти так же опасно, как и на страницах ваших книг, где действует ваш роскошный однофамилец». Вот тебе и Божий одуванчик! «Не волнуйтесь, моя персона, к сожалению, уже давно не представляет ни для кого интереса». Он почти не лукавил. Особенно, что касалось сожаления.
