Виктор Робсман - Живые видения
Теперь от бесстрашных усуней и ненасытного покорителя земли, гуньмо, не осталось ничего, лишь пустующие городища, развалины крепостей и памятники древности на берегах Иссык-Куля и на дне его; озеро не вмещает в себя все свои воды, размывает берега, поглощает их… Всё предано забвению, всё поросло травой, затоплено водой, развеяно ветрами, растворилось в бесконечности времени. И только даосский монах, как говорят суеверные туземцы, продолжает жить незримой жизнью, потому что достигшие наивысшей святости не умирают смертью смертных.
Старый свет
Путевые записки
Мы говорили о пустяках, мы еще не оторвались от земли с нашими земными заботами, а самолет уже висел над бездной, уходя на север, к арктической зиме, к ледникам Исландии, в Старый Свет. Без сожаления оставляли мы удушливое лето американского побережья Атлантического океана — что может быть хуже перегревшегося, отравляющего смога, изобретенного нашей цивилизацией! А всё же воздух земли был нам всего дороже, а небо, в котором вертятся сейчас под нашими ногами причудливые моторы, преодолевая высоту, пугает нас. Почему так неспокойно нам, жителям загрязненной земли, в этом чистом, ничем не отравленном пространстве? Вот уже разносят горячий завтрак, все мы возвращаемся к повседневной жизни, как дома, как на земле, и мы забываем на время, что за бортом этого висящего над бездной самолета нет ничего и никого — ни друзей, ни недругов, и мы предоставлены самим себе и этим ревущим, словно стонущим моторам, у которых нет души. А внизу — уже необъятная Гренландия, безжизненная, мертвая, с ослепительными глетчерами и айсбергами, вся во льду, названная в насмешку «зеленой землей». Под нами — бездна, и с ее непостижимого дна поднимаются из воды скалы, образуя фиорды, и льдины, похожие на острова, между которыми бушует вода — и ничего больше. Везде лед, лед и лед, и сильные порывистые ветры, и метели, никогда не прекращающиеся, с первых дней творения до наших дней… Но вот, и здесь тоже живут люди; под этим холодным арктическим небом прославленный эскимосами в песнях и сагах язычник Эйрик Рыжий со своей христолюбивой женой нашли зеленую полянку среди кустарников березы и поселились на ней. Как давно это было! С того времени, по берегам острова, который по размерам можно принять за материк, селились норвежские викинги и исландские рыболовы в поисках лососей. Они находили среди льдов землю, и на ней стоят теперь города с населением в тысячу человек, а иногда и немного больше, а в городе Дундас есть даже американский аэродром, которого не было во времена Фритьофа Нансена, когда он пересекал гренландский ледник. Ныне предприимчивые датчане понастроили там доходные гостиницы, которые сравнивают они, шутки ради, с отелями Хилтона и Ритца; при них рестораны-буфеты на всякий вкус, но, конечно, выловленная в океане сёмга, треска и исландская сельдь над всеми другими кушаньями преобладают. Есть в этих гостиницах и огонь, и свет, и горячая вода, и паровое отопление, чему дивятся жители вечных льдов, отогревающиеся в снегу. Из вестибюля гостиницы хорошо видны дальние глетчеры и ледяные горы — на них больно смотреть незащищенными глазами, и при виде их замерзает сердце. Тут же, за прилавком, торгуют всем, чего у нас нет и что увозят с собой туристы как антикварные вещи, для своих коллекций редкостей. Над этими приманками для туристов трудились очень застенчивые и привлекательные гренландские девушки, нанизывая своими детскими руками бусы на китовые усы, разукрашивая клыки моржей причудливой резьбой, преображая в кокетливые дамские сумочки содранные с кошек шкуры. Эти гренландские искусницы шьют для туристов детские куклы, подобные самим себе, одетые, как и они, в шкуру и кожу, с которыми так хочется им играть… А как забавны, как привлекательны сделанные всё теми же детскими руками миниатюрные каяки, на которых, в своих детских снах, они переплывают океан. Всего этого не увидеть с высоты летящего самолета, как и не увидеть жизни на блуждающих над нами звездах…
Вот и цивилизованная Исландия, открытая всем ветрам, одна среди безбрежной воды. Мы снижаемся на ее вулканическую землю, в столицу, прильнувшую к океану, в город Рейкьявик. Как мало знаем мы о нем! С незапамятных времен на этом острове, населенном птицами в небе и рыбой в глубокой воде, селились язычники-норвежцы, чем-то обиженные, недовольные своим государством, и, со временем, превратили этот необитаемый остров в процветающую нынче страну. Но как здесь всё серо, мокро и скучно, какое над ними неуютное грязное небо, а земля голая, как лицо скопца… Холодно, моросит холодный дождь, дует холодный ветер — и так всегда… Несмотря на всё, исландцы живут цивилизованной жизнью, не отставая от нашего времени, а в некоторых случаях и опережая его; у них ни в чем нет недостатка, они живут безбедно, зажиточно, никто не просит милостыни, но на их лицах отразилось скучное серое небо Исландии и залитая вулканической лавой мертвая земля; угрюмые и молчаливые, они улыбаются только при виде пойманного двадцатифунтового лосося. Вулканическая земля не располагает к веселью — как могут они улыбаться, живя в окружении более тридцати действующих вулканов, а под ногами у них так часто колеблется земля! Но они примирились со всеми явлениями природы, как примиряются с циклонами и смерчами, с песчаными бурями и ураганами на море. Рыбная ловля здесь в большом почете, она — источник жизни и радости; это золотой фонд страны, ее национальное богатство. Рыбаки здесь, что у нас земледельцы, а океан — это их пашни, поля. От улова рыбы, как у нас от урожая зерна, зависит их благополучие. Каждому рыболову отведен здесь участок воды, как у нас, в лучшие времена, отделяли крестьянам участок земли. Семгой, треской, сельдью набиты здесь все рыбохранилиша и холодильники, как у нас, в лучшие времена, элеваторы зерном. Реки здесь непригодны для рыболовства, они бурные, порожистые, несудоходные, но много здесь озер, и в них никогда не переводится никша, форель, исландская сельдь. И хотя мало здесь пригодной земли — может быть, меньше одного процента всей необозримой территории острова, — но и этого оказалось довольно для того, чтобы прокормить подножным кормом многочисленные стада овец и самим кормиться их мясом, одеваться в их шерсть, развить мясную и шерстопрядильную промышленность. Вот почему все здесь в шерстяных чулках, в шерстяных свитерах, а женщины поныне не расстаются со своим шерстяным национальным костюмом, который красит их; они всегда в темных шерстяных юбках с черными или красными корсажами, в узких курточках и передниках, делающих их похожими на школьниц, и продолжают жить своей прошлой жизнью на хуторах, в прочных домах, выстроенных из камня на многие века. И везде — в городе, на хуторе, в рыбацких поселениях — нет ни одного исландца, кто бы не знал своих мифологических песен из сборника «Старшая Эдда», или исландских саг о старых богах, кто бы не пел исландских песен о героях морей, сравнивая их с Илиадой и Одиссеей. А в сборнике королевских саг «Младшая Эдда» исландцы воспевают, наряду с родственными им Норвегией и Данией, и нашу Древнюю Русь… Они любят песню, у них в каждом населенном месте хоровые музыкальные объединения, и всего более они любят мужской хор, в котором выражена вся сила, все мужество и бесстрашие героев морей. В Исландии знают цену каждому человеку: этих свободолюбивых островитян так мало, немногим больше двухсот тысяч, но многовековая история их жизни, труда, неравной борьбы с природой сделала каждого из них героем, о которых рассказывают их невозмутимые эпические саги. Давно забыто то время, когда Исландия была частью Датского королевства или входила в унию с Норвегией; вот уже более тридцати лет, как она независима и свободна от всех обязательств перед унией; у нее свои вооруженные силы, свой военно-воздушный флот и она равноправный член Северо-Атлантического Оборонительного Союза. С этим не может примириться советский арктический сосед у Полярного круга. Вот и сейчас в Рейкьявике очень обеспокоены приездом советской делегации для переговоров о «культурном обмене»; не собираются ли они в обмен на советские «песни и пляски» ловить семгу в исландских водах?
В этот день мы дважды встречаем восход солнца и дважды провожаем его заход — вот, что делает скорость, обгоняющая время! К концу дня мы уже на материке, в европейском захолустье, в Великом герцогстве Люксембург, где так бесшумно царствует герцогиня Шарлотта. На всем лежит здесь печать прошлого, того доброго старого времени, которое мы давно похоронили. Мы присматриваемся к жизни этих спокойных, невозмутимых, уравновешенных людей, живущих без демонстраций и революций, которых называют у нас за это обывателями или мещанами, как ругательными словами; они не живут для будущего, как принуждают у нас жить советских жителей, лишая их земных радостей в настоящем и надежд на жизнь будущую, загробную. Они любят свой дом и устраивают в нем жизнь как можно удобней, приятней и красивей, и очень заняты чистотой своего тела и души. Они любят вкусно покушать и сладко поспать, и в заботе о своей семье забывают о всем населении земного шара. Они очень самолюбивы и горды — они не любят, чтобы им напоминали о их родстве с тевтонами; этого они вам никогда не простят. Как это может быть! Разве они не такие же, как и другие народы, получившие свою землю, свой язык и свою жизнь от Бога! О, им неприятно вспоминать свое прошлое! Кому только не принадлежали они на протяжении своей многовековой истории? В их ранней жизни, более двухсот лет ими владели Габсбурги, потом — французы, после которых их прибрали к рукам испанцы, затем — австрийцы, и до недавнего прошлого их страной управлял, в порядке личной унии, король Нидерландов. Прошло немало времени, когда, наконец, на Лондонской конференции держав, Великое герцогство Люксембург было объявлено «вечно нейтральным» государством. Надо быть очень сильным духом и обладать крепким национальным здоровьем, чтобы всё это пережить и сохранить независимой свою крохотную страну с горсточкой населения, ставшую теперь крупным промышленным центром Европы. Здесь так мало крестьян! Железо и руда вытеснили из жизни этой страны пастушеские свирели, не слышно мычания коров, ржания лошадей, блеяния овец, а посевы — крошечные, но вполне достаточные для того, чтобы прокормить свое население хлебом и картофелем, лошадей — овсом, свиней — кормовой свеклой; свинья здесь в большом почете: без окорока, бекона и свиного мяса жизнь показалась бы местным жителям менее привлекательной и радостной. В винах собственного производства из отечественного винограда тоже нет здесь недостатка, хотя все пьют пиво — кружками, ковшами, ведрами, бочками… Врожденная вера в Бога удерживает этих благочестивых католиков от безрассудства — они ни с кем не вступают в войны, но и не поступаются своими наследственными правами. Они не одиноки, за них есть кому заступиться — Люксембургская Мадонна никогда не оставляет их. Каждый год, на протяжении веков, в первое воскресенье перед Вознесением Господним, в Соборе Люксембургской Богоматери служат они благодарственный молебен своей небесной покровительнице, и тогда во всех храмах поют Ей славу колокола. Мы не долго задерживаемся в этой благочестивой европейской провинции, мы здесь только проездом, на пути в Париж. А что там? Не ждем ли мы от прекрасной столицы Франции большего, чем она может дать? желания наши ненасытны, а жизнь скупа — она всегда обманывает…
