Евгений Козловский - Мы встретились в Раю…

Но как все же надоели эти ее звонки! Как раздражает эта постоянная слежка! И надо же было вляпаться в такую дурацкую историю!

На троекратном сем восклицании глава и должна была закончиться, открыв прямую дорогу первой фразе главы следующей: начать, пожалуй, следовало с Нонны. Однако, прежде чем пускаться в довольно запутанную Пиковую даму, Арсений счел себя обязанным облегчить читателям жизнь небольшою топографической справкою КТО ЕСТЬ КТО:

1. Арсений Евгеньевич Ольховский — главный герой книги; он же — автор романа «ДТП»; он же — многочисленный я; он же отчасти — сумасшедший художник Игорь Золотов, отчасти — Шестикрылый Серафим, отчасти — разные другие лица.

2. Виктория, она же Вера, — первая жена главного героя.

3. Равиль — бывший лучший друг главного героя, он же — первый любовник первой жены главного героя, он же — отец единственного сына главного героя, он же — deus ex machina.

4. Пани Юлька — коммерческая секретарша, вторая жена Равиля.

5. Нонна, она же Нонка, она же — Пиковая дама, — бывшая возлюбленная главного героя, она же — жена бывшего его второго лучшего друга, Вольдемара Б.

6. Наташка — вдова Комарова, наивная блядища, подруга главного героя.

7. Ирина Фишман — еврейка, вторая жена главного героя, мать, как скоро выяснится, не его ребенка.

8. Лика — конферансье в зале им. П. и Чайковского, бывшая артистка.

9. Юра Седых — старый приятель главного героя, не испорченный столичной жизнью.

10. Леночка Синева — Ностальгия.

11. Елена Вильгельмова, она же — Лена в болотной блузе, — христианка, театральная художница, жена калеки, автомобильная любовница главного героя.

В романе также участвуют студенты, офицеры госбезопасности, инженеры, китайские диверсанты, журналисты, бляди, художники, зэки, вертухаи, продавщицы, подавальщицы, актеры, алкоголики без определенного рода занятий, владельцы индивидуальных транспортных средств, Профессор, драматург А Ярославский, чиновники, самодеятельные и профессиональные литераторы, режиссеры, лабухи, ученые и многие, многие другие, — и пуститься дальше, повторив ради непрерывности последнюю фразу главки предыдущей: И НАДО ЖЕ БЫЛО ВЛЯПАТЬСЯ В ТАКУЮ ДУРАЦКУЮ ИСТОРИЮ!

Глава четвертая

ПИКОВАЯ ДАМА

Начать, пожалуй, следовало с Нонны. До нее Арсений учился себе спокойно в Ленинграде, потом в Москве, Виктория жила в Сибири у своих родителей, по нескольку раз в год приезжала к нему (он к ней тоже ездил); недели, когда супруги оказывались вместе, проходили сплошными праздниками: театрами, выставками, ресторанами; Арсений тогда еще как следует не понимал в сексе, но, кажется, было хорошо и в постели. Будущее рисовалось несколько неопределенным, но неизменно радужным: Арсений придавал большое значение тому, что, провинциал, дважды прошел безо всяких знакомств и блатов буквально тысячные конкурсы, верил в свой талант, в то, что Им выгодно будет этим талантом воспользоваться; брак с Викторией, всегда глядящей на Арсения восхищенно, снизу вверх (а как же иначе?) не успел пока (как оказалось — навсегда) испытать неудобств совместного нищего быта: хозяйства, бюджета, детей — и казался идеальным.

Нонна вломилась в жизнь не просто любовницею, каких случалось много и до, и после нее, — она втащила за собою фантом Прописки, которого Арсений поначалу не заметил, но который с тех пор неотгонимо сопровождал его при встрече со всякой женщиною, заглядывал ей под юбку нижней половинкою пиковой дамы, а верхней — возникал за спиною Арсения и в самые неподходящие моменты нахально подсматривал из-за плеча.

Лица Пиковая дама носила Ноннины: с серыми, чуть навыкате глазами, с большим блестящим лбом, над которым начинались — нет, отнюдь не черные! — темно-русые волосы той средней, но редко встречающейся жесткости, которая не позволяла им ни упруго курчавиться, ни безвольно падать, огибая плечи.

Арсению казалось, что все прежние любови его абсолютно чисты от каких бы то ни было расчетов, но Нонна посеяла в душе смуту, неуверенность, и, когда, уже годы спустя, Фишманы бросали ему в лицо во время ссор обвинение в корысти, корили Пропискою, полученной через них, он временами и сам начинал думать: а вдруг так оно и есть?!

Пропискою (здесь, в начале фразы, следует особо отметить: с прописной буквы; иначе Арсений Ее и не представлял), была, казалось ему в те тяжелые дни ссор и предразвода с Ириною, заполнена вся Москва. Прописка поставляла сюжет за сюжетом: то о супругах (действительный случай), которые фиктивно ради Прописки развелись и которым назад свестись уже не удалось; то о формальных браках за деньги — с разнообразными финалами: подачей на размен жилплощади, в пику — на алименты, или — все равно! — наоборот или обращением в суд для признания брака недействительным; то даже о ребеночке, которого заводили, чтобы Прописку удержать; то о покупке Прописки в милиции; то о режиссере Ефиме Н., выгнанном с работы и — в сорок восемь часов — из Москвы не за то вовсе, получается, что надерзил какому-то слишком высокому начальнику, а просто за отсутствие Прописки; то о вызове в серый дом (при себе иметь паспорт) и выходе оттуда после четверти часа наполненного страхами ожидания с последующим обнаружением в пурпурной книжице безнадежного штампика «ВЫПИСАН»; то, наконец, вариант Равиля (о нем отдельно, ниже), в котором Арсений сам столь нравственно неопределенно оказался замешан.

Хороший конец прописочного сюжета с, например, обретением истинной любви через случайный фиктивный брак Арсений отвергал заранее, потому что Прописка казалась ему слишком зловещей для лирической комедии фигурою, нависала над ним, подмигивала двуликой Пиковой дамою в бежевом итальянском макси-плаще, так ей идущем.

Пусть! говорил себе Арсений после очередного семейного скандала. Пусть я женился на Ирине только ради Прописки! Пусть я только ради Прописки завел сына! Пусть! Пусть! Пусть! Пусть я буду Гантенбайн!

Пусть я заканчиваю ВГИК. Пусть я талантлив, пусть у меня прекрасные курсовые и дипломная работы. Пусть мой талант никому из Них и на фиг не нужен — я уже поумнел, — но… предположим такую невероятную вероятность: один из крупных кинорежиссеров, случайно не превратившийся пока в функционера, обозначим его столь же невероятною буквою Ъ, видит мои работы как раз в тот момент, когда его приглашают стать художественным руководителем творческого объединения… предположим, Сущая правда — довольно крупной киностудии при Центральном телевидении. Предположим также, что пока Ъ не предполагает — предположим в нем такую наивность! — что если Они на подобный пост приглашают подобного человека, значит, Им нужно только его имя и, значит, никакой реальной властью обладать он не будет. И предположим, что Ъ поймет это чуть позже, а пока — …и изменить положение можно только молодой режиссурой. У меня на примете есть несколько ребят, вот, в том числе вы, — приятно сидеть дома у Ъ, у того самого, картины которого так нравились, когда еще и не думал заниматься кино, приятно слушать хозяина, говорящего с тобою как с равным, приятно мечтать о столь прекрасно складывающемся будущем — Какая роскошь! Весь тематический план! Могу выбрать что захочу! Так… посмотрим… Мужество. БАМ. Приезжай ко мне па БАМ, я тебе на рельсах дам? Как поживает сталь. А выбирать-то, похоже, и не из чего. Вот, Горький! Мать. Может, Мать? Сам Чехов назвал Горького талантом. Если враг не сдается, его уничтожают! — и непременно с кавказским акцентом. Нет, упаси Боже от такого таланта, от матерого этого человечища! Ничего, план велик! Поехали дальше. С сердцем вдвоем. О чем это? Ах, вот и аннотация: «…страстный рассказ о молодом рабочем, который…» Ясно. Дальше. Ночь председателя. Председателя Мао? «Председатель колхоза-миллионера остается ночью в правлении, ожидая важного правительственного звонка, и перед его мысленным взором…» Перед мысленным взором звонка? Поехали еще дальше. Гражданская. Отечественная. Целина. Возрождение. Эпоха, так сказать, ренессанса. Малая земля… Издержки свободы. Лучше уж взять что дадут. Выберешь сам — век себе не простишь. Самое смешное, что и Они тебе не простят. Ого! «Мелкий бес» Сологуба?! Но напротив стоит уже фамилия самого Ъ. Что ж, естественно. Как?! Это уже весь план? Последняя страничка? Может, хоть на ней-то… Итак: Арбузов. Ардаматский. Амлинский. Асадов. Аскоченский. Кочетов. Софронов. Так… так… Вот! Вот оно, наконец: некто Пушкин! Александр Сергеевич! Нашел! «Пиковая дама!» — Почему «Пиковая дама»? Зачем «Пиковая дама»? О чем — сегодня — «Пиковая дама»? Ладно, додумаем после. Сейчас некогда. Сейчас надо хватать, пока не разобрали! Нонна подмигивает мне, но я незнаком с нею. Нонна? Какая Нонна? Я не знаю никакой Нонны! Я не хочу никакой Нонны и знать — записки, звонки, перезвоны, пропуска — Не выдам! На паспорте вы без бороды. И что же делать? Брейтесь. Или меняйте паспорт! Хлопнуть дверью? Возмутиться? А «Пиковая дама»? А разработка проблемы человеческого достоинства в советском кинематографе? Чего там, действительно — черт с ней, с бородою! Клочок волос, вторичный половой признак! Будет время — отрастим новую. На Руси хлеба, как говорится, нет, а он выебывается — перезвоны, пропуска, кабинеты, серые паласы, секретарши, чиновники, чиновницы, кабинеты, пропуска, перезвоны, приемные, секретарши — Нет уж, сразу мы, конечно, никакой дамы вам не дадим. Ни пиковой, ни червонной. Разве туза бубнового на спину, хе-хе-хе. Это, видите ли, Лермонтов, классика. С нею, видите ли, обращаться следует осторожно. Но Ъ говорил, что- Отвечает за советское телевизионное киноискусство не какой-то там Ъ, а я! Понято? Перед народом отвечаю! — пропуска, документы, анкеты, автобиографии, формы, справки, анкеты, документы — Что?!! Временная прописка? Исключено!! Даже и думать забудь! Не знаю! Это твои проблемы. Ехай откуда прибыл! Студии нету? Нечего было во ВГИК соваться! Тоже мне, талант! Ейзейштей! Ты тут только демагогию не разводи, а то враз у меня — Хорошо, я попробую побеседовать, слышен в трубке голос Ъ, однако ему не хватает твердости — Да, увы. К сожалению — бессилен, — говорят, после революции Ъ отменяли вообще. — Фиктивный брак? Фиктивный бра-ак! А-у-у! Где ты-и?! Сколько? Сколько, вы сказали, тысяч?! Вы что, сдурели? Откуда?! — Девочки, милые! Подружки! Выручайте! Мне — позарез! Девочки, вы куда? Де-воч…» Та-ак. Плохо дело. Два месяца — коту под хвост. Верхняя половинка пиковой дамы видит меня нормально, нижняя — перевернуто, обе ехидно подмигивают. Если я становлюсь на голову, все равно получается, что одна нормально, другая — перевернуто — Ах, вот и она! Милая! Желанная! Премудрая! Ручка, правда, сухая и носик набок, но с лица ж не воду пить! Дорогая! Как я люблю тебя! Это даже и вообразить нельзя! Ты ведь моя, моя? Боже, какое блаженство! Разумеется, любимая, — я тоже твой; всю жизнь только тебя и дожидался. Ах, не обращай, пожалуйста, внимания: ошибка молодости. Да я и не жил с нею вовсе. И вообще — я еще мальчик. Как-как! обыкновенно! Если в твои тридцать четыре можно быть девочкою, почему бы в мои двадцать восемь не быть мальчиком?! Вылетаю завтра, через неделю вернусь разведенный, как младенец. А ты сходи пока в загс, скажи, что беременна — чтобы очередь покороче. А то я… а то я умру от страсти. Я не могу дольше терпеть! Нет-нет, извини, пожалуйста. Вот этого-то как раз и не надо! Я человек порядочный: только через загс! — Самолет. Вера. Слезы. Три ночи слез. Последний шанс, понимаешь? Иначе кем же я буду? Руководителем драмкружка? Формальный, а не фиктивный: мы с тобою за всю жизнь на фиктивный не наработаем. Конечно, переспать с нею мне придется… да, возможно, и не один раз… но ведь люблю-то я только тебя, тебя одну. Неужели тебе этого мало? Ну хорошо, бей, бей еще, если тебе так хочется. Никогда не подозревал, что ты настолько ревнива. Влепи мне как следует, но уж и помоги. Ради нашей с тобою любви. Ты ведь любишь меня, любишь? Нет, сегодня же, — завтра в суде выходной. Ну вот, видишь, какая ты умница. Дай я тебя поцелую. А сейчас-то за что по морде?! — Москва. Милиция. Паспортный стол. Подполковник. Родственники не возражают? В письменном виде, пожалуйста. Что — унизительно? А когда они по судам бегать начнут — не унизительно будет? Я повторяю: впись-мен-ном-ви-де! И никаких разговоров! Пнято? — поговори с мамой. Да люблю я тебя, люблю! Может, хватит на сегодня? — мы и так ведь с тобою уже три раза этим занимались… — звонки, ковры, пропуска, кабинеты — Слыхали? С Шиздюковым инфаркт! Счастье-то какое! План горит синим огнем! Безо всяких Секретарей Председателя Мао, невинным, получаю Пиковую даму! Усекли? — Пи-ко-ву-ю-да-му! — та-ак. Написали?.. на время постановки фильма… Готово? «…фильма Пиковая дама. Администрация оставляет за собою право…» написали? так. С правилами внутреннего распорядка — современное звучание. Пушкинский оригинал, столь же сильный в чтении как и сто пятьдесят лет назад, в прямом переводе на кинематографический язык, безусловно, потеряет главное: мысль о том, что отказ от нравственности оборачивается в первую очередь против самого отказавшегося. Поэтому я предлагаю героем фильма сделать не Германна, а режиссера, снимающего «Пиковую даму», а сюжетную коллизию, заменив деньги, ради которых Германн имитирует любовь к Лизе, на ценность сегодняшнюю, скажем, на Прописку, перенести в современность; сцены же первоисточника ввести в фильм в виде кусков, снятых героем, репетиций, эпизодов съемок и т. д. Зеленое сукно карточного стола обернется тогда зеленым канцелярским сукном стола паспортного, графиня раздвоится на милицейского подполковника (живая) и предыдущую жену режиссера (призрак), погибшую оттого, что режиссер ее оставил, а Лиза в эпилоге, как и у Пушкина, выйдет за какого-нибудь Томского с ленинградской Пропиской. По-моему, это могло бы создать современную многослойность восприятия и решения актуальной проблемы, находящейся в русле нравственных, как указывал на XXV съезде КПСС Леонид Ильич Брежнев Лично, исканий нашего современника. Я берусь переписать сценарий в самые сжатые сроки и без изменения договора. С уважением, и. о. режиссера-постановщика… — в своем ли уме?! Вы думаете, мы позволим вам издеваться над нашей замечательной классикой, которая является народным достоянием, золотым, так сказать, запасом… Над нашим великим… Как бишь его? Ну, этим… Ну, вы сами прекрасно знаете, кто сочинил вашу дурацкую «Пиковую даму». И нечего улыбаться. Но я… Я? Да кто ты такой? Кусок говна — вот ты кто! Между прочим, сам товарищ Мертвецов высказал пожелание, чтобы наша «Пиковая дама» была музыкальной комедией. Советским зрителям мрачность дореволюционного царизма ни к чему. Так чтО — будем трудиться или отдать сценарий Мошкину? — я очень хорошо понимаю вас, но что же поделаешь. Если уж сам Мертвецов… Вы, конечно, вправе отказаться, но уверены ли вы, что вам еще раз подвернется такой шанс? Войдя же в номенклатуру… Впрочем, советы в подобной ситуации… Решать, в конечном итоге, вам. Да, кстати, вы слышали, что Мелкий бес вылетел из плана окончательно? Бедный Ъ! Бедный художественный руководитель! — А я говорю: эти карты никуда не годятся! Где хотите! У черта, у дьявола, хоть в Финляндии заказывайте! Пусть музыкальная комедия, но халтуру снимать вы меня не заставите! — так разговаривать с нашими сотрудниками. Вы здесь без году неделя, а устанавливаете свои порядки! Не нравится — уходите. Никто вас не держит! — дорогой мой, уважаемый мой ассистент. При всем моем к вам почтении, при всем равенстве между нами я просто не моту не заметить самым вежливым образом, что это — пролетка восьмидесятых годов, а мы снимаем начало прошлого века. Совсем другой силуэт и… Мне не нужен Бодалов! Не нужен! Но ведь не товарищ же Мертвецов снимает картину! Не его фамилия будет в титрах стоять! Хорошо, хорошо, извините, глубокочтимый помощник. Пусть Бодалов! Пусть хоть сам Мертвецов! Только оставьте меня в покое. Что? Какая телеграмма? срочная? личная? ВЕРА УМЕРЛА БОЛЬНИЦЕ НЕРВНОЙ ГОРЯЧКИ ТЧК ПОХОРОНЫ ЧЕТВЕРГ… Неужели из-за меня? Я ж объяснил ей, что люблю ее, а женился только ради… Нет, глупости! Наверное, шутит кто-то… А я говорю: форму надо шить, а не брать со склада! Значит, пусть будет перерасход! А? Междугородная? Алё! Да, заказывал, заказывал. Что? Действительно умерла? Ты не шутишь? Понимаю, старик, понимаю. Ну, спасибо, старик, извини. Нет, никак не смогу: съемки. Пиковую даму. Послать, что ли, соболезнование родителям? Или это будет выглядеть цинизмом? Кощунством? Пожалуй, они не поймут… — Опять вы его ко мне привели? Я ведь сто раз говорил: на Бодалова я соглашаюсь, ладно, а его снимать не стану! Он бездарен, как валенок! Какая мне разница, чей он сын! Не грублю я вам, не грублю — объ-яс-ня-ю! — Хорошо еще, что не самоубийство, а то дело бы возбудили… неприятности… очень даже спокойно мог бы и с постановки слететь… Что? Нет, я не вам. Значит, доставайте «кодак»! Почем я знаю где? Это, в конце концов, ваша обязанность! А вообще — очень жалко ее. Хорошая была баба. Кто мог подумать, что она все это примет так всерьез?.. Как, то есть, нету гостиницы? В Ленинграде — и нету гостиницы? Может, я должен снимать Пиковую даму в Калинине?.. — с этим директором я работать отказываюсь категорически! А мы отказываемся дать вам другого. Не по должности раскапризничались! Не справляетесь — пишите заявление. Я вам уже говорил: у нас в стране полная свобода: насильно вас здесь не держит никто! — Музыка! Камера! Кордебалет! Массовка пошла! Германн! Стоп, стоп! Германн, вы что, музыки не слышите? Это же чарльстон, а не летка-енка! Говорил я: мало ли кто чей сын! Ладно, повторяем. Девочки, выше ноги, выше! Приготовились! Фонограмма! Мотор! Начали! Второй режиссер! Где второй режиссер?! Позовите второго! Кто это там, в массовке? Нет, вон там, за колонной. Сделайте одолжение, пригласите ее ко мне. Бо-же! Вера! Это же Вера! Как она здесь? Она умерла ведь! О-на-у-мер-ла! Вот и телеграмма у меня с собою: ПОХОРОНЫ ЧЕТВЕРГ ТЧК. Что вы сказали? Исчезла? Растворилась в воздухе? Час от часу не легче! Ну поищите как следует. Поищите, пожалуйста. Внимание! Фонограмма! Мотор! Начали! Стоп, стоп, стоп! Съемки больше не будет! Все! Смена окончена. Всем спасибо, свободны. Да что вы ко мне пристали? — всем я доволен, всем! Просто не могу сегодня работать! Я плохо себя чувствую! Бог с ним, с вашим планом: я-пло-хо-се-бя-чув-ству-ю! — Москва на проводе? Хорошо, жду, Ч-черт! только ее мне и не хватало! Да, милая, да, я. Это тебе показалось, я здесь совершенно один. Очень соскучился, очень. Конечно, целую. И туда тоже. И-ту-да-то-же! И туда. Нет, не надо приезжать, не надо! Да люблю я тебя, люблю, только работаю с утра до вечера! И ночью тоже! Слушай, ты, идиотка! Я ведь сказал: не надо сюда приезжать! Все! Пошла в жопу! В жопу, в жопу, ты верно расслышала! — Так и не нашли? Если еще появится — пригласите ко мне. Просто за руку приведите. Это моя личная просьба. Вы ее хорошо запомнили? — вот посмотрите внимательно. Откуда у меня ее фотография? Не важно. Вы обещаете? Приготовились! Фонограмма! Мотор! Камера! Начали! Выше ноги, выше! Германн, душите же графиню! Душите ее, черт возьми, душите по-настоящему! И хорошо, что хрипит! Значит, правильно душите. Только в ритме музыки, пожалуйста. В ритме музыки! — Алё. Да. Слушаю. Что? Срываю график? Товарищу Мертвецову не нравится материал? А кто дал право товарищу Мертвецову смотреть материал без режиссера?! Культпросвет! Вот пусть и идет на хуй! Извини, старик, извини. Я понимаю, что ты ни при чем, что из самых лучших побуждений. А материал, честно сказать, мне и самому нравится не очень. Спасибо, что предупредил. — Вера! Верочка! Вера! Камера на землю, звон стекла, шарахается лошадь, кордебалет прыскает в стороны. Ве-е-ра-а-а! Сошел с ума! Чокнулся! шепот вокруг. Режиссер чокнулся! Ну, это они, положим, того… фигурально. Вот только беда: Вера снова исчезла. Ве-е-е-ра-а! Подожди-и! Не-ис-че-за-ай! Не-раст-во-ряй-ся-а! Я хочу с тобой! Как вы сказали? Телеграмма? Приказ? За подписью товарища Мертвецова лично? При чем здесь культпросвет? И никуда я его не посылал, ни на какие три буквы. Ах, подтверждает. Вероятно, я ему друг, но истина дороже. А что же Ъ? Да, понимаю. Понимаю. Ладно, спасибо, всего хорошего. И куда теперь? Вниз головою? В Зимнюю Канавку? Не выйдет: умею плавать. Вера! Вера! Опять этот призрак! Ты ведь призрак, Вера, сознайся: призрак? Все равно надо догнать. Непременно догнать! Поговорить, наконец, по-человечески. Объяснить все! — у меня ведь действительно не было выхода! Эй, извозчик! Из-воз-чик! Куда подевались извозчики?! Городовой! Ваше превосходительство! Да не трогайте вы меня! Я прекрасно себя чувствую! Я буду жаловаться генерал-губернатору! — С-сво-ло-ч-чи!