Валерий Алексеев - Повести: Открытый урок, Рог изобилия

Я понимал Лариску: служба моя представлялась ей сплошным электронно-вычислительным храмом, где все мерцает и пульсирует, а сотрудники в белых халатах не ходят, а плавают среди усеянных циферблатами стен. На самом же деле все было гораздо проще: в тесной комнате, заваленной кипами только что вышедших из-под ротапринта листов, восемь человек сидели за канцелярскими столами и, беззвучно шевеля губами, пересчитывали глаголы и прилагательные. Все это очень напоминало какую-нибудь заштатную бухгалтерию, и из нас восьмерых одна лишь Анита имела отношение к мощному вычислительному центру, который действительно пульсировал где-то на нижних этажах. Да и Анита в нашей комнатушке совсем не похожа была на загадочную «электронную женщину», и белый халатик она надевала лишь тогда, когда спускалась за «выдачей» вниз, куда мы, филологи, доступа не имели.

Сумных, бывший вузовский преподаватель русского языка для иностранцев, попал к нам в отдел, вернувшись из-за границы. Молоцкий, тоже вузовский преподаватель в прошлом, за границей не работал, но зато был одним из авторов учебника русского языка, который несколько раз переиздавался. Дыкин и Ященко за границу не ездили, учебников не писали и до прихода в отдел работали учителями в спецшколе с английским уклоном. Появление у нас в отделе Ларина, только что окончившего физмат областного пединститута и подлежащего распределению в свой родной город Наро-Фоминск, до сих пор остается для меня загадкой. Лично я пришел в отдел после армии, а в армию был призван после нескольких лет работы на подготовительном факультете для иностранцев в одном из технических вузов.

Отдел наш был организован в значительной степени из соображений престижа. В течение многих лет руководство нашей фирмы, имевшей обширные связи с заграницей, вынуждено было прикреплять своих иностранных сотрудников к подготовительным курсам различных вузов, где их обучали русскому языку «в общеразговорных пределах», а затем возвращали к нам умеющими довольно сносно рассказать о погоде в Москве, о посещениях Большого театра, но совершенно не знакомыми с тем специальным языком, который был нужен в лабораториях и отделах нашего НИИ. Каждого из «гостей» приходилось доучивать, как говорится, в процессе работы. Руководители тем, чертыхаясь, брюзжали, что о Большом театре можно было бы и вовсе не учиться разговаривать, раз человек приехал в Союз по делу, а не в целях туризма.

И вот однажды Рапов, тогда еще рядовой СНС, пришел в верха с предложением организовать обучение «гостей» у себя. Сначала его идея была жестоко отвергнута: наша фирма не учебное заведение, а сугубо научное, и никаких факультетов здесь учреждать не позволят. Что же касается курсов, то для них все равно нужны преподаватели, которых в штатных расписаниях нет. Но Рапов имел в виду совершенно другое: никто не запретит фирме закупить энное количество обучающих машин, на базе, скажем, управляющего устройства «Минск-22», а кто эти машины будет загружать, программист или преподаватель, для штатного расписания безразлично. Остановка за малым: создать свое собственное «программированное пособие» без всяких там разговорных тем, и дело с концом.

Специалистов по электронной технике в фирме было достаточно, оставалось только подобрать самые ходовые инструкции и описания, выжать из них минимум — и составляй программу, закладывай в обучающие машины, за которыми, естественно, дело не станет. Здесь был и размах, и современность тоже была, а самое главное — конец всякой зависимости от инородных организаций. Когда же выяснилось, что ничего похожего на «программированное пособие» у других фирм такого ранга нет и в помине, Рапову была дана карт-бланш. «Действуй, — сказал ему сам Дубинский, — зачинай, на весь Союз прогремишь. Да что там на весь Союз — это же выход на мировую арену!»

Я не уверен, что именно в таких словах Дубинский напутствовал Рапова: меня здесь тогда еще не было. На первых порах Рапов вообще был уверен, что обойдется силами института, без привлечения специалистов со стороны, за исключением наладчиков из К*** которые приедут устанавливать обучающие машины. Но довольно скоро выяснилось, что «расфасовка языка» — дело крайне деликатное, инженерам-программистам недоступное; совершенно необходимы были консультанты — специалисты по языку. К тому времени фирма свыклась с мыслью, что у нее будет свой учебный машинный центр, и вместо временных консультантов Рапову было предложено подобрать группу опытных преподавателей, желательно имеющих навыки работы с иностранцами, с тем чтобы они, приняв участие в составлении «программированного пособия», позднее, когда учебный центр уже будет создан, — остались при обучающих машинах.

Вот так и возник наш отдел. Подобрать людей оказалось значительно проще, чем найти название для нашего разношерстного коллектива. Поначалу мы были формально подключены к разным лабораториям и отделам и получали зарплату по разным ведомостям: я, например, числился младшим научным сотрудником в лаборатории пайки, хотя отродясь не держал в руках паяльника и всю свою сознательную жизнь пересчитывал русские глаголы. Фактически наш отдел уже существовал, но официального названия не имел и во всех отчетах именовался «группой Рапова». Наконец руководители лабораторий взбунтовались и потребовали избавить их от штатного балласта. Рапов настаивал на названии «Отдел программированного обучения» или, на худой конец, «Отдел международных связей», но у начальства, видимо, были какие-то принципиальнее соображения на этот счет, и в настоящее время мы числимся «Отделом программирования» при «Редакционно-издательском отделе», что само по себе уже явная несуразица, но работники РИО добровольно согласились взять нас под свое крыло. Неплохо к нам относятся и ребята из вычислительного центра: задания, которые поступают к ним от нас, очень их забавляют.

Несмотря на все административные сложности, связанные с существованием липового отдела, начальство очень нами дорожит. На одной из товарищеских вечеринок конферансье отпустил несколько шуточек по поводу таинственной «группы Рапова», назвав ее «отделом внегалактических связей». Дубинский тут же потребовал слова и сурово отчитал наших обидчиков. Он сказал, что только безграмотный «технарь» может так пренебрежительно относиться к работе, смысла которой он не понимает, что в группе Рапова собрались подвижники, прорубающие для фирмы окно в широкий многоязычный мир. Он сравнил нас с энтузиастами из ГИРДа и предсказал наступление времени, когда на группу Рапова будут молиться, а на дверях «Отдела программирования» будет прикреплена табличка с короткой надписью: «Здесь это началось».

Пламенная речь Дубинского испугала Рапова, который к тому времени растерял свой прежний азарт. Математик по образованию, Рапов и не представлял объема работы, которую предстояло проделать, когда идея «машинного комплекса» пришла ему в голову. Из некоторых его оговорок я сделал вывод, что в начале пути он собирался начисто обойтись без «расфасовки» грамматических тонкостей — возможно, даже без падежей. Как большинство энтузиастов, Рапов презирал частности. А между тем все эти два года мы только и делали, что занимались частностями. Писали тексты, составляли словники, словарики, списки слов, разбивали языковой материал на «кадры» — короче, делали ползучую работу, которой не видно конца. Вначале Рапов недоумевал, затем стал раздражаться и наконец погрузился в угрюмое оцепенение: «обучающий комплекс», который в лучшие времена представлялся ему в виде просторного машинного зала, уставленного рядами пультов или, как теперь принято говорить, «терминалов», — этот комплекс стал казаться ему миражем.

И как-то само собой получилось, что кипы бумаг, которые нам приносили из РИО, стали попадать на мой стол, а я занимался распределением их среди товарищей, минуя Рапова, и не было случая, чтобы кто-нибудь отпихнул свою работу обратно ко мне. Молоцкий умел генерировать идеи и щедро эти идеи раздаривал, на большее его не хватало, и удержать в голове всю последовательность нашей работы он был не в состоянии. Сумных доверял мне, как господу богу, Дыкин и Ларин также предпочитали не задумываться над тем, к чему мы движемся, и полагались на мою память и логику, что же касается Ященко, то он принимал от меня задания со скептической улыбочкой, но все-таки их выполнял.

Между тем мне и самому многое было неясно. В частности, перехода от наших словников, текстов и языковых «кадров» к машинному комплексу я не видел. Не видел — и все тут, хотя никому в этом не признавался, и однажды, когда Ященко, расшалившись, прикрепил к нашей двери картонку с надписью: «Здесь это начиналось, здесь это и кончится», — я сурово его отчитал. Я сказал ему: «Вот что, мой милый. Если высмеять дело, которым ты занимаешься, что останется от тебя самого?»