Николай Семченко - Горизонт края света
Степанида Фёдоровна, жёнушка его ненаглядная, встретила радостными причитаниями:
– Ой, лихо моё, соколик быстрокрылый, как же я тужила-горевала, сердцем маялась, душой извелась…
– Вот он я, вот! – Атласов обнял её, расцеловал и неловко пошутил: Определишь на постой нежданного негаданного?
Она всплеснула руками, зарделась и, снова бросившись ему на шею, шепнула:
– И жданный, и гаданный! Каждый день с думы о тебе начинался…
Атласов стеснялся переполнявшей его нежности, считая, что мужчине это как-то не к лицу.
– Ну-ну, не плачь, – сказал он. – Вот и свиделись…
– Не знаю, чем и потчевать тебя, – засуетилась Степанида.
– Да ты не сомневайся: к чукотской пище так и не привык. Мечи, что в печи!
А в печи – пустые щи да блины из чёрной муки.
– Не обессудь, – завиноватилась жена. – Тяжко жила, ой, тяжко! По чужим дворам скиталася, голодала с Иванком. Не надоумь добрые люди подать челобитную великим государям Иоанну да Петру Алексеевичу, по миру бы пошла…
– А жалованье моё? – изумился Атласов. – Неужто не выдавали?
Ванюша, не помнивший отца, украдкой выглядывал из-за ветхой ситцевой тряпки, закрывавшей полати, прыскал и снова прятался – так и мелкала белая головёнка туда-сюда.
– Вон Ваня свидетель, не даст соврать, – жаловалась Степанида. – Оголодалися вконец, пока челобитную уважили. Оделили твоим хлебным да соляным жалованием. Не все отдали – только часть, да и то слава Богу! Пока-то своего добилась, столько горя натерпелась, никому не приведи Господь…
Ванюша всё ещё дичился, но любопытство пересилило: он осторожно слез с полатей, но не к отцу – к матери подбежал, уткнулся в подол. Та подтолкнула его к Атласову:
– Иди, иди, поздравствуйся с отцом! Ишь, ровно совёнок – всё от света хоронишься! – и, повернувшись к мужу, продолжала говорить, не скрывая светлых слёз. – Бывало, всё малец-то выспрашивает про тебя: какой ты лицом, есть ли пищаль – побаловаться, вишь, охота, как другим казачатам. Ужо я тебе! – она тихонько хлопнула сына по макушке для остраски. – Будешь, как Гаврилко Шарыгин одноглазым. У того отец – из дому, а он хвать порох да и поджёг. Эва какой бесёнок! И нашего перед тем подбивал: придёт, мол, батька твой – стащи у него пищаль, пойдём в тайгу белковать…
– А вот и нет, а вот и нет! – запрыгал Ивашка. – Это я его подговаривал. А у тебя и пищали-то нет, – с сожалением сказал он отцу. – У-у, засмеют меня робята…
Атласов расхохотался: ну и малец, от горшка два вершка, а туда же – в казаки! Но пищали у Владимира Владимировича и в самом деле не было: спешил увидеться с семьёй, оставил покладь в обозе.
А утром Степанида как бы невзначай спросила:
– Зиму в Якутске перебудешь или как?
– Пока зимник есть, надо трогать в обратный путь. Летом на Аналырь не попасть: кругом болота, разливаются реки – страсть! Да и Камчатка не даёт покоя. Хочу о ней воеводе рассказать…
Вздохнула Степанида да и сказала новость:
– В самый раз угадал. В Якутск приехал особливый государя человек – прелагатай24. Расследует казачьи жалобы об обидах от Гагарина, да всё, говорят, интересуется, почто год от года падают соболиные ясачные сборы. Ох, говорят, и напуган воевода шишом25! Стоит ему узнать о новой собольей реке – возопит от радости.
Воевода принял казака ласково. Атласов рассказал ему, что из Анадырского острога можно организовать походы для прииску новых землиц. Горячо говорил, убежденно, приводил в доказательство рассказы чукотских сидельцев и, пачкаясь чернилами, чертил пером примерный маршрут пути на Камчатку: «Ни Бога, ни царя тамошние туземцы не знают, в дикости живут, и в мехах толка не знают, а соболя там, говорят, видимо-невидимо… Надо идти на Камчатку!» И такое рвение царскому наместнику пришлось по душе и как нельзя кстати: теперь можно обнадежить сыщика обещаньем увеличить сбор ясака, вот, мол, и отряд на край света скоро отправится – будет у государя новая вотчина.
Воевода велел принести послужной список казака и убедился: его собеседник состоял на государственной службе с 1682 года, так что были все основания поверстать его с дальним прицелом в казачьи пятидесятники – такая отчаянная головушка до края света дойдёт и других проведёт.
– Царству деньга нужна для придания Руси мощи и величия в Европе, – говорил Гагарин, важно оттопыривая нижнюю губу. – Ему пушнина требуется. Это настоящее золото, Володимир. По всем землям в цене нынче сибирские соболя. Сам знаешь, на Руси знатные особы издавна к мехам привыкли. Они им цену знают и за добрый товар денег не жалеют. Сверх того, добрыми собольками отправляется прибыльный торг из России в китайскую и турецкую земли…
Владимир Владимирович об этом, конечно, знал. Как знал и то, что открытие новых землиц и ему сулит прибыль. Не будет больше бедствовать ненаглядная его жёнушка Степанида Федоровна, да и Ванюшке не всё в обносках ходить, и его дело по наследству перейдёт сыну.
Однако двигаться на Север среди зимы ему не разрешили. Новоявленного пятидесятника отправили для сбора ясака в Борогонскую волость. А пока он мёрз у эвенков и якутов, выполняя наказ воеводы, вышло постановление: сделать его, Володьку, приказным Анадырского острожка. Вот как ласково улыбнулась ему судьба!
На Анадырь-реку он прибыл в конце апреля 1696 года и только тут узнал: покуда он сидел в Якутске, на далёкую камчатку совершил поход казак Лука Морозко. Правда, не очень далеко забрел, оставив в Олюторской землице отряд Сидора Бычана из двадцати человек.
Это известие и порадовало, и огорчило самолюбивого Атласова. Он сам хотел пройти всю Камчатку первым. Всю – от начала до конца! Потому и стал в тот же год готовиться к большому походу: куй железо, пока горячо, употреби власть, пока она в руках: мало ли, переменит воевода решение, воеводу ли переменят – и останешься ни с чем.
Приказные, хозяйничавшие на Анадыре до Атласова, были с чукчами круты: отнимали соболей, забирали даже одежду из меха. Люди, доведённые поборами до отчаяния, решили сжечь казачье укрепление, разрушить острог и, прогнав пришельцев, вернуть свободу. Так что попробуй-ка сунься в тундру с требованием внести недоимки в казну – навряд ли живым вернёшься. А тут ещё чукотский князь Канмамутей принялся готовиться к осаде острожка. О том сообщили русским чукчи-соглядатаи. Среди туземцев всегда находились людишки, желавшие выслужиться перед казаками. От них в остроге и получали тайные сведения.
Но не таков был Атласов, чтобы отказаться от долгожданного похода на Камчатку. И задумал он хитрость. Велел привести к себе аманатов – нескольких юкагирских и чукотских князьков. Их держали в остроге под залог уплаты дани. С почётом усадил Атласов туземцев за стол, велел поставить вкусное угощенье, браги каждому в чарку налил. И стал толмач переводить речь приказного:
– Знаю, ранешние управители Анадырского худо обращались с вашими родичами. Знаю, перевёлся соболёк на Чукотчине, и потому возросли ясачные недоимки…
Согласно кивнул князец Ома – знатный воин и знаменитый охотник. Другие князцы подобострастно повторили его движение.
– Прознали мы о богатой реке Камчатке, – продолжал Атласов. – Знаем, иного там пушнины. Казаки хотят отправиться в ту землицу на проведыванье. Приглашаем и людей ваших родов отправиться с нами. На новых угодьях охота будет удачной, и тогда вы сумеете заплатить дань государю-батюшке. Кроме того, разрешу вам охотиться на Камчатке бессрочно…
И снова кивнул Ома, и радостно заулыбались другие князьки.
– От вас требуется выделить для похода шестьдесят самых лучших воинов и охотников, – осторожно, но твёрдо сказал Атласов. – Вернутся они с хорошей добычей. Обещаю возместить юкагирам и чукчам всё, что несправедливо у них отобрали, – дадим бисеру цветного, ножи стальные. Если согласны со мной, то отпущу вас из аманатов, на Камчатку возьму…
Даже не шелохнулся в ответ Ома, застыло маской его коричневое лицо, и радостно зацокавшие было языками, смолкли другие князцы. Тотчас исправил Атласов ошибку: вспомнив о гордом характере своего заложника, торжественно обратился к нему:
– Великий воин и доблестный князь юкагиров Ома! Всему краю чукотскому известны твоя мудрость и охотничья ловкость. Тебя особо приглашаем поохотиться с нами – добудешь столько соболей, сколько смогут унести твои воины. Ценим мы в тебе смелость и благородное сердце: станешь охранять отряд от вероломных камчадалов, ежели, паче чаяния, нападут они на нас…
Просветлело лицо Омы, по душе пришлись ему лестные слова, и отправился он послом к Канмамутею, чтобы уговорить заносчивого сродственника пойти на мировую и распустить чукотское войско. И скоро вернулся с хорошей вестью: чукчи пошли-таки на уступки. Ома привёл с собой шестьдесят своих крепких соплеменников, готовых преодолеть любые невзгоды дальнего пути.
