Петр Краснов - Заполье. Книга вторая
И другой давно напрашивается вопрос: но зачем так уж нужен им он, провинциальный журналист Базанов, совсем даже не из их стада, вернее — стаи? Сколько ни тасуй догадки с доводами, а получалось одно: как местный, ни много ни мало, авторитет политический, пусть неразвернутый пока, в потенции, за которым пойдет в случае чего весьма-таки немалое число людей, электоратом обзываемых и всячески обираемых; иными хоть сколько-нибудь ценными качествами и возможностями он уж точно не обладает. Бросить если предвыборный клич, масштабной агиткой подкрепить — пойдут люди, да еще и от коммуняк часть их оторвать-урвать можно, и от власть в прямом и переносном смысле имеющих… «третья сила», да и только. На нее расчет у предусмотрительных покровителей, на политическое обеспечение их целей, без которого им уже завтра никак не обойтись, и намеки на то с их стороны уж дадены, только согласись. И тогда и с депутатством думским проблем особых не будет, а значит, и со всякого рода и вида лоббированьем всякого вида и рода интересов… как, ты не согласишься? Ну да, сразу нет конечно же, ежели по кратчайшей попробуют прямой. А вот если по хорошо изученной и освоенной этими доками спирали сужающейся и нисходящей, основательно детерминированной, обусловленной всяческой общественной в первую очередь нуждой, интересами дела, ну и твоими тоже, как носителя его… Оглянись, оглядись получше кругом, логика спирали этой обыкновенно сильнее человека, и тебе-то с ней бороться совсем уж не с руки, ни к чему. Нет уж, делай то, что должно, что умеешь лучше других, и пусть будет что будет, как умными, не тебе чета, людьми говорится.
Можешь, кстати, и почеркушку набросать сейчас к очередному полит-фельетону: оппортунизм как знамя эпохи самой, хотя на эпоху-то никак не тянет это межвременье смрадное с фарсом придурков политиканских, паяцев нанятых на всех авансценах и шатких подмостках бывшей великой страны, так что за кулисами посмеиваются только, оно ведь и в самом же деле смешно, а ничто человеческое им, закулисным, отнюдь не чуждо — даже слишком человеческое…
С почеркушкой он не успел, явился Левин — за ответом, разумеется, — верстку номера предложил глянуть на мониторе. Захватив статью,
Иван неохотно прошел за ним в общую комнату, разговор предстоял не из простых, проходных. И увидел улыбающегося, навстречу ему вставшего из угла своего Мизгиря, других никого не было… Надо ж, как оперативно подкрепленье вызвал, лицедей, неплохо-таки возмущенье разыгравший ему час назад, негодованье благородное. И осторожничал совсем не зря, как знал, не стал при всех на летучке статью в номер заявлять, иначе сразу б на Сечовика нарвался…
— А не шарахнуть ли нам кофейку — двойного? — Давненько что-то не объявлялся он за своим кофейным аппаратом, разве что позванивать не забывал, о делах справлялся, хотя, угадывалось, вполне-то был осведомлен о них. — Или, может, незачем время мимолетное терять, а по коньячку сразу?
— Нет-нет! — неожиданно запротестовал Левин, даже руки выставил протестующе. — Дело у нас срочное, Владимир Георгиевич, вы уж… Экстренное, номер же горит, надо быстрей!
Перехватывал с этим актер самодеятельности, ничего-то не горело; и последовало то, что и должно было:
— Что еще за дело? Не секрет ежели?
— Да какие секреты… — небрежно подал ему Иван странички. — Статейка сомнительная, только и всего.
— Как — сомнительная? — оторопел Левин, стоячие глаза его округлились в неподдельном изумлении. — Вы ж сами сказали…
— Ну да. А вчитался — этак мы любое и каждое акционированное предприятие должны на прицел брать, громить. Нету криминала, Дима… Фактов стоящих — нетути! — Надо было сразу ломить, не давать опомниться — пока там, нахмурившись и даже будто губами шевеля, изображал чтение Мизгирь. — В суд подаст за клевету — и ведь выиграет, прав будет в общем-то. Тем более — завода поставщик… считай, нашего завода, так?
— А вот как поставщика и надо — упредить, приструнить! — поторопился Владимир Георгиевич, забыв статью долистнуть, глядя зло уже, настороженно. — Главное, рабочих предупредить, пролетарскую — да! — солидарность… э-э… выказать, иначе грош цена газете, да и нам тоже. Категорически за! Опоздаем если с этим — себе ж не простим. А предупредим, настроим рабочий люд — и никуда он не денется, Абросимов этот или как там его… В суд? Да хоть в Страсбургский, хоть к самой Карле! Отобьемся, надо будет — даже и проигрыш оплатим, но предприятье в народных руках оставим! Вот мой народный капитализм, мое кредо, ежели хотите. А это, — прихлопнул он статью ладонью длинной, — не токмо в газету, а и в листовки надобно и на столбы, на стены цехов клеить, каждому рабочему в руки, иначе не остановим захватчиков-перехватчиков. Ведь несчетно уже, сколько потеряли так, все-то зная-понимая… что, отдадим и это?! Печатать!
— Напечатать — не вопрос. Вопрос: что получим? — И не с ним спорь, ему ты как кивал, так и кивай согласно, а вот подчиненный твой явно не просекает, по-нынешнему говоря, всей глубины проблемы, слабоват еще такое решать, вот ему-то и втолковывай, учи. — Тут ведь даже не столько факты вменяются, Дим, сколько намерения, а их за хвост не ухватишь, дружище, и любой адвокат из нас, обвинителей, форшмак натуральный сделает и к судейскому столу подаст… ведь так, если юридически? Так? — перевел он взгляд на адвокатского барона, замотавшего тяжелой, рыжевато подпаленной неведомым огнем головой, несогласного. — И что-то не хочется никак в подставу эту лезть, другую щеку подставлять…
— Суд, процесс — это все вельми и вельми предположительно, я бы даже сказал — фантазийно… Не подаст, воры трусливы! Да и есть кому там не принять исковое заявленье, претензии недостаточными счесть… — Мизгирь, явно мимо ушей пропустив это, про подставу, глядел тяжело, упорно. — Где же ваш красный рефлекс на нашей белой идее, Иван Егорович?.. А вот я готов с этой не бумагой, нет — манифестом по членам правления нашего пройти, подписи за обнародованье собрать — тех, в ком совесть жива. И ведь же подпишутся!
— Да, это ж идея, — встрепенулся и Левин, — проголосовать большинством, как оно и… Времени в обрез, но ведь можно!
— Нет уж, лучше людей на совесть не испытывать… от греха подальше, — напряг напрягом, а еле подавил усмешку Иван. — А как с теми, кто против будет? Нет, не надо экстрима. У меня паллиативное предложенье — взвешенное, надеюсь, оцените. И во всех отношениях честное, без судов всяких и следствий. Ты, — и намеренно, и с удовольствием ткнул пальцем, самую малость не достав до костюмчика щегольского, но, впрочем, плохо сидевшего левинского, — идешь к тому самому Абросимову и на стол ему выкладываешь материал этот. И пусть сам отвечает, изворачивается как хочет… да, сам ли что напишет или в интервью тебе — как хочет. И мы тут же оба даем, да хоть на первой полосе, дело-то и вправду важнейшее. Вот тогда рабочие пусть читают и думают, сравнивают… Закрывай номер этот, а в следующем дадим твое, что добудешь… надо и тебе проветриваться хоть иногда, да и кому еще я поручить это могу? Другим не доверю. И не церемонься, вопросы самые жесткие ему, до подноготной!..
Молчали, и нехорошее было молчание, какое надо бы поскорее прервать. Он и поспешил, еще один довод приберег:
— И потом, мы ж не знаем, главное, как директор завода аппаратуры к этому всему отнесется, я даже и не в курсе, кто там после Никандрова теперь. Они же в связке плотной, и как бы не навредить сдуру — и связке этой, и деньгам «Русича»… Резонно?
— Даже логично, — не сразу и сумрачно проговорил Мизгирь, все вглядываясь в него, будто решая что-то для себя. — Вся-то беда в том, что сам человек алогичен: и в деяньях своих, и в восприятии поступков чужих. И не всегда она ему на пользу, логика… далеко не всегда. Скорей уж наоборот. — Это он как бы себе сказал, но никто тут уже не обманывался, на чей счет сие. — Ладно, решите сами.
— А верно вообще-то, — с видимой охотой поддержал Базанов это никого и ни к чему не обязывающее, пожалуй, и плоское рассуждение — его-то точно и ни в малой степени не касающееся… при чем тут он? — А если и есть, то чаще всего вывернутая какая-то, вывихнутая логика, да в том же хоть акционировании. Но еще хуже, согласитесь, эмоции поспешные; по себе знаю, сам каюсь иногда… — Но и переигрывать нельзя было, с чуткими товарищами свела его втемную судьба, и лучше отвлечь на что-нибудь постороннее, общее. — Вот на этих двух столпах и шатается теперь россиянская государственность — пошлостью вдобавок подпертая. Как это: шалтай-болтай сидел на стене…
— Ну, мы-то люди простые, тверезые, зрим в корень и за дураков себя никому не советуем держать. Как там с делами рекламными?
— Держит бумаги, не вызывал пока. В отъезде, Елизавета говорит. Нет, смысл в агентстве, конечно, есть, сам масштаб дела того требует. А отдел при газете, я так подумал, лишняя ступенька. Все равно ее перешагивать придется.
