Михаил Попов - Паническая атака
— В моем возрасте такое часто встречается?
— Да, конечно, причем многие просто не знают, что у них артерии забиты, отсюда и внезапные смерти. А вы знаете.
И странно — мне стало легче.
— А может…
— Может, может техника ошибаться. Не исключено, что ничего там у вас и нет. Болей вы ведь не ощущаете.
— Но…
— Есть только один стопроцентный способ выяснить состояние ваших артерий — коронароангиография. — Она отвела взгляд в сторону. — Но это довольно дорого.
По дороге домой я зашел в книжный на Русаковской. Купил книжку об ИБС. Полупопулярную. Провалившись дома в кресло, углубился. Тошнило от самого факта, что я вынужден теперь примерять к своей жизни рецепты инвалидного поведения. Оказывается, нельзя мне отныне резко вставать, поднимать самые нетяжелые тяжести, бегать; баня, выпивка — все нельзя! Книга настаивала на выхолощенном, убогом составе питания, но, насколько я понял, не гарантировала, что соблюдение всех этих правил заметно удлинит мою жизнь. Все время теперь мне следовало таскать с собой лекарство. Приступ стенокардии мог схватить меня даже всего лишь оттого, что я вышел из теплого дома на мороз. Причем в моем случае приступ этот даже не предупредит меня соответствующей болыо. Короче, умереть я могу в любую секунду. Положение не просто ужасное, но еще и дурацкое. Осторожничать совершенно, судя по всему, бессмысленно, плевать на все эти ограничения — смертельно опасно.
Когда я дошел до последней степени тоскливого раздражения, раздался телефонный звонок.
Тесть:
— Ну что, аритмия?
Откуда этот жилистый черт все знает?!
— Н-да, Петр Михалыч, она.
— Сколько их у тебя?
Удивительно, но я сразу сообразил, о чем речь.
— Тринадцать. В сутки.
Самодовольный хохот на том конце провода.
— А у меня шестьсот пятьдесят. И уже двадцать лет. Было триста.
Опять он меня срезал. Обошел по всем пунктам. Никогда и ни в чем я его не превзойду. Интересно, если я попаду под машину, чем он мне ответит? Залезет под танк?
— Налей себе стопарик и наплюй на все.
Собственно, у тестя этот совет подается к любой жизненной ситуации, и его личный пример доказывает, что совет этот почти всегда правильный. Но я не послушал старика.
К моменту появления Ленки я был человек без лица.
— Что с тобой?!
— Три буквы, — черно пошутил я, но по лицу супруги было видно — она не верит, что мне весело.
— Что?
— ИБС.
Ничуть не утешающие утешения. Впрочем, Ленка недолго донимала меня, видимо понимая, что скорбные сетования — подбрасывание топлива в костер. Скучный вечер. Купленная книжка прочитана дважды — от одной бумажной корки до другой — в поисках путей спасения от описываемой напасти. Наскреб несколько обнадеживающих деталек, а в общем труха.
Через два дня я отправился в Петроверигский переулок, в уже знакомое здание. С сумкой, где лежали тренировочные штаны, шлепанцы и майка, зубная щетка и т. п. Книжки господина Бьюкенена «Смерть Запада» и К.Селы «Мазурка для двух покойников».
Поднявшись на свой этаж, побродив по нежилым коридорам, добрался до «Отделения 1». Первый, кто попался мне навстречу, — Юрий Соломин. Вернее, его тень. В изможденном человеке, чуть подволакивающем ногу и держащемся бледными руками за края полотенца, переброшенного через шею, непросто было узнать «мистера неброское обаяние». Мне польстило, что я там же, где Соломин. Он посмотрел на меня с особенным, как мне показалось, вниманием. Был ли он польщен моим соседством, честно скажу, не знаю.
В четырехместной палате я обосновался один. Телевизор, холодильник, умывальник. Чисто, тихо. В последний раз я лежал в больнице лет двадцать пять назад, в вильнюсском гарнизонном госпитале. Там было не хуже. Если я, представим, умру тут, то на Страшном суде под предусмотренной там присягой буду утверждать, что все медицинские учреждения в России времен моего там пребывания были в похвальной исправности. И военные, и гражданские.
Только переоделся и повалился на койку, появилась мой лечащий врач, Людмила Владимировна, до чрезвычайности напоминающая поведением и внешностью Мальвину, так я и буду ее дальше называть. Я рассказал ей мою историю теми же фразами, что и тетеньке в приемном покое, но лечь не удалось, погнали меня «по специалистам». Опять УЗИ, глазное дно, рентген и даже гастроскопия. Ну, кровь из пальца, как водится.
И вот после того как я поковырялся в их тощем, но, в общем, пристойном обеде и все же добрался затылком до подушки, принесли некую бумажку, которую мне следовало подписать. Оказывается, эта моя коронарка не такой уж веселый аттракцион. При проведении ее происходит 0,1 процента инфарктов, чуть поболее инсультов и, что совсем забавно, смертей. А если все это суммировать? Почти полпроцента шансов сломать себе шею на этом опыте со своим здоровьем. Болей же нет! Может, их нет потому, что в артериях ничего нет? Я сообщил о своих сомнениях Мальвине, она удивленно и, как мне показалось, презрительно пожала плечами.
Позднее состоялся у меня один замечательный разговор, он, собственно, и заставил меня отбросить сомнения и лечь «под нож». Милая такая женщина лет сорока в операционном костюме забежала в палату, села на край моей кровати, — Бьюкенен безропотно ретировался на тумбочку — и промыла мне мозги насчет этой самой коронароангиографии. Я узнал, что все эти упоминания о ничтожных долях процентов — всего лишь форма профессиональной честности и что у них в центре никогда никаких осложнений не наблюдалось. Профессор, который будет делать коронарку, мастер и ас. Я кивнул — что ж теперь делать, если нечего делать и надо соглашаться. Но это была только первая часть разговора. Оказалось, что может создаться такая ситуация, когда нужно будет принимать решение об установке «стента». Это металлический каркас, который загоняют в артерию в том месте, где она сужена, чтобы она больше не сужалась. Раз уж я все равно буду лежать «вскрытый», то не разумно ли будет сразу же поставить эту железку, если, не дай бог, в ней будет нужда. Стоит такая полезная вещица дорого, несколько тысяч. Долларов.
Чтобы дать себе время на размышление, я попросил приятную специалистку побольше рассказать мне об этом методе лечения ИБС. Голова моя работала в два этажа. На одном складывались сведения об этих «стентах» — что они и чего от них ждать, — на другом я моделировал себе предстоящую ситуацию. Это, значит, я лежу «вскрытый», под местной, но все же анестезией, а они мне говорят, что, мол, в тебя надо впихнуть железа на четыре тысячи зеленых. И как это должно выглядеть? Я должен буду дрожащей от слабости и феназепама рукой подмахнуть договорчик на такую квадратненькую сумму?! А если я их обману, соглашусь — ширяйте, а потом тихо слиняю из палаты?.. Не станут же они у меня на бегу вырывать драгоценное железо. Как-то все это странно. Одновременно похоже и на вымогательство, и на особую заботу.
Ну, это неинтересные терзания, боковые по отношению к основной теме. Я не сбежал, а, наоборот, уселся «бриться» возле умывальника. То есть удалять волосы со своего крупного тела от колен до пупа. На это ушли полтора часа и четыре одноразовых станка.
Я убрался и взял в руки Бьюкенена. «Смерть Запада» интересовала меня пусть и меньше, чем состояние собственного здоровья, но все же весьма. Но читать мне не дали.
— Попов — кровь из пальца!
— Попов — консультация гастроэнтеролога!
— Попов — кардиограмма!..
На этот раз не вниз, на первый этаж, а тут, в палате, на месте.
Так прошло полтора дня, и американца, занявшего в президентской гонке почетное третье место, я успел прочитать лишь до шестнадцатой страницы. И дальше ни буквы. Где она, хваленая больничная скука! Ребята как следует отрабатывают мои (или свои, не знаю, как тут будет правильно) денежки. И вот я опять валюсь на кровать, и опять передо мною страница номер шестнадцать. Даже не пробую читать, уверен, сейчас прервут.
Угадал. Попова к телефону. Это Лена. To-сё, готовлюсь. Не переживай, ну если хочешь, то переживай. Целую.
Снова лег. Да что же это за мистика с шестнадцатой страницей! Где-то я на нее уже наталкивался. Да господи, у Манилова книжка на ней открыта.
Вот, скажем, Манилов. Как, кстати, его по имени-отчеству? Нет, не помню. Да черт с ним, отчеством, а вот фамилия хорошая. В наше время она больше подошла бы Павлу Ивановичу, чем Чичиков. «Мани» — деньги.
Попов!
Это уже утро «операции».
Все?!
Сейчас положат на каталку и в операционную. Нет, пришлось топать пешком, каталка для тяжелых случаев, мой, значит, таким не сочли. Хоть на этом спасибо.
И вот лежу я в огромной операционной, внутренность которой сильно напоминает декорации фильма «Чужой». Очень технологично, сплошные панели с мерцающими экранами, надо мной нависает гигантский подсолнух, у которого вместо семечек пятерка огромных круглых объективов. Мне объясняют, что эта штука меня просветит со всех направлений и я смогу сам увидеть состояние своих артерий вот на этом экране. Работа в операционной идет полным ходом, но нет главного. Появился. Приятно мрачноватый дядька в очках. Представился. Я имени-отчества не запомнил: во-первых, всегда плохо их запоминаю, а во-вторых, обстановка все же нервировала слегка.
