Ирен Немировски - Бал. Жар крови
— Мы все позже начинаем и все позже заканчиваем.
Пианист произнес несколько слов, которые Антуанетта не расслышала, — все рассмеялись. И тут вошли супруги Кампф.
Увидев их, Антуанетта сделала движение, как будто хотела провалиться сквозь землю. Она плотно прижалась к стенке, спрятав лицо в сгиб локтя. Она слышала их приближающиеся шаги. Родители были уже совсем рядом. Кампф сел в кресло напротив Антуанетты. Розина сделала круг по комнате, зажгла, а затем погасила светильники на камине. Ее бриллианты сверкали.
— Сядь, глупо так суетиться, — тихо сказал Кампф.
Почти касаясь головой деревянной рамы дивана, Антуанетта во все глаза смотрела на стоящую прямо перед ней мать. И девочку поразило новое выражение ее властного лица: на нем отражалось нечто вроде самоуничижения, усердия и испуга одновременно…
— Альфред, ты думаешь, все будет в порядке? — спросила Розина звонким, дрожащим детским голосом.
Не успел Альфред ответить, как раздался звонок, эхом отозвавшийся по всей квартире.
Розина сжала руки.
— Боже мой, начинается! — прошептала она, как будто речь шла о землетрясении.
Они бросились к двери в зал, обе створки которой были открыты.
Через минуту они вернулись, ведя мадемуазель Изабель, которая говорила очень громким, тоже для нее необычным высоким и резким голосом; ее трели прерывались короткими смешками.
«Об этой-то я совсем забыла», — с испугом подумала Антуанетта.
Сияющая госпожа Кампф говорила без умолку; на ее лице вновь появилось высокомерное и веселое выражение; она лукаво подмигивала мужу, украдкой указывая ему на платье мадемуазель Изабель из желтого тюля. Длинная жилистая шея старой девы была обмотана боа из перьев, которое она теребила обеими руками, как Селимена[17] — свой веер. На ее запястье была оранжевая бархатная ленточка с прикрепленным к ней серебряным лорнетом.
— Разве вы раньше не видели этой комнаты, Изабель?
— Да нет. Вся очень изящно, а откуда эта мебель? О, а эти фарфоровые вазы просто восхитительны. Значит, вы все еще любите японский стиль, Розина? Я его всегда отстаиваю. Как раз на днях я говорила Блоху-Леви — Соломону, вы его знаете? — который упрекал этот стиль в том, что он поддельный и подходит только нуворишам: «Можете оставаться при своем мнении, но это весело, живенько, к тому же не так дорого, как, скажем, стиль Людовика XV, и это совсем не недостаток, наоборот…»
— Да нет же, вы заблуждаетесь, Изабель, — энергично возражала Розина, — старинные китайские и японские вещи безумно дороги… Например, эта ваза с птичками…
— Старинная вещь…
— Мой муж заплатил за нее десять тысяч франков в «Отеле Друо»… Нет, что я говорю? Какие десять — двенадцать тысяч, не так ли, Альфред? Ох! Я его для порядка поругала, но недолго. Я и сама люблю посещать антикварные лавки. Это моя страсть.
Кампф позвонил.
— Вы не откажетесь от порто, милые дамы? Принесите, — обратился он к вошедшему Жоржу, — три бокала порто «Сандеман» и бутерброды, бутерброды с икрой…
Воспользовавшись тем, что мадемуазель Изабель отошла, чтобы рассмотреть через свой лорнет позолоченного Будду на бархатной подушечке, госпожа Кампф протараторила:
— Бутерброды! Да ты не в своем уме! Не будем же мы из-за нее все переставлять на столе! Жорж, принесите сухие хлебцы в саксонской корзинке, вы понимаете, о чем я?
— Да, мадам.
Он вернулся через минуту, неся поднос и хрустальный графинчик баккара. Втроем они молча выпили. Затем госпожа Кампф и мадемуазель Изабель сели на диван, за которым пряталась Антуанетта. Если бы она протянула руку, то смогла бы дотронуться до серебряных туфель матери и желтых шелковых «лодочек» своей учительницы. Кампф расхаживал взад и вперед, украдкой поглядывая на часы.
— Расскажите мне немного о сегодняшних гостях, — попросила Изабель.
— О! — воскликнула Розина. — Придут очаровательные люди и несколько старых грымз, например, маркиза Сан-Паласьо, которой я должна отплатить любезностью за любезность, — она так любит нас навещать… Я ее видела вчера, она собиралась уезжать. Она мне сказала: «Дорогая моя, из-за вашего бала я на неделю отложила свой отъезд на юг. У вас обычно так весело…»
— А, так вы уже устраивали балы? — надув губки, спросила Изабель.
— Нет-нет, — торопливо возразила госпожа Кампф, — мы только на чай приглашали. Вас я не позвала, зная, как вы заняты днем…
— Да, конечно. Кроме того, я собираюсь давать концерты в будущем году…
— В самом деле? Какая замечательная идея!
Они замолчали. Мадемуазель Изабель еще раз огляделась по сторонам.
— Это изумительно, просто изумительно, какой вкус…
И снова воцарилось молчание. Женщины покашливали. Розина приглаживала волосы. Изабель старательно оправляла юбку.
— Какая приятная погода стоит последние дни, не правда ли?
Кампф резко перебил:
— Ну что, мы так и будем сидеть сложа руки? Как поздно все-таки гости приходят! Вы точно указали десять часов на приглашениях, Розина?
— Я вижу, что пришла намного раньше.
— Да нет же, дорогая, что вы такое говорите? У всех просто ужасная привычка приходить поздно, это так неприятно…
— Предлагаю потанцевать, — игриво сказал Кампф, хлопая в ладоши.
— Ну конечно, какая замечательная идея! Начинайте! — крикнула госпожа Кампф оркестру. — Чарльстон.
— Вы танцуете чарльстон, Изабель?
— Ну да, немножко, как все…
— Прекрасно, у вас не будет недостатка в кавалерах. Например, маркиз Ичарра, племянник испанского посла, — он получает все призы в Довилле, не так ли, Розина? Ну а тем временем давайте откроем бал.
Они ушли, и в пустой гостиной взревел оркестр. Антуанетта видела, как госпожа Кампф поднялась, подбежала к окну и прислонилась лицом к холодному стеклу («Совсем как я», — подумала Антуанетта). Часы пробили половину одиннадцатого.
— Боже мой, боже мой, но где же они? — волнуясь, прошептала госпожа Кампф. — Ах, черт бы побрал эту сумасшедшую старуху, — добавила она почти вслух и тут же зааплодировала и закричала, смеясь: — Ах! Чудесно, очаровательно! Я не знала, что вы так прекрасно танцуете, Изабель.
— Она танцует прямо как Жозефин Бейкер[18], — раздался голос Кампфа с противоположного конца гостиной.
Как только танец закончился, Кампф крикнул:
— Розина, я веду Изабель в бар, не ревнуйте.
— А вы нам не составите компанию, дорогая?
— Минутку, если позволите, надо отдать прислуге кое-какие распоряжения, и я тут же к вам присоединюсь…
— Я целый вечер собираюсь флиртовать с Изабель, предупреждаю вас, Розина.
Госпожа Кампф нашла в себе силы засмеяться и погрозить им пальчиком, но не смогла произнести ни слова и, как только осталась одна, снова бросилась к окну. Слышно было, как по проспекту проезжают автомобили, некоторые из них притормаживали перед домом, и тогда госпожа Кампф жадно вглядывалась в темную зимнюю улицу, но машины удалялись; звук мотора становился все слабее, пока окончательно не таял в темноте. По мере того как шло время, автомобилей становилось все меньше и меньше, и в течение долгих минут никакие звуки уже не раздавались на пустынном, как в провинции, проспекте. Лишь на соседней улице звенел трамвай да доносились далекие гудки, приглушенные расстоянием…
Розина тряслась как в лихорадке. Без пятнадцати одиннадцать. В пустой гостиной часы издавали негромкие торопливые удары в аргентинском ритме, энергичном и четком. Им настойчиво вторили часы в столовой, а с другой стороны улицы, с фронтона церкви, раздавался медленный и торжественный бой, тем громче, чем дальше продвигались стрелки.
— Девять, десять, одиннадцать! — кричала госпожа Кампф в отчаянии, поднимая к небу руки, покрытые сверкающими бриллиантами. — Но что же это? Ну что же случилось, Господи Иисусе?
Альфред и Изабель вернулись. Все трое молча смотрели друг на друга.
Госпожа Кампф нервно произнесла:
— Это довольно странно, вам не кажется? Как бы что-нибудь не стряслось…
— О, моя дорогая, разве что землетрясение, — сказала Изабель, и в ее голосе слышались триумфальные нотки.
Но госпожа Кампф все еще не готова была признать поражение. Теребя жемчужное колье, она сказала охрипшим от тревоги голосом:
— Ах, это еще ничего не значит. Представьте себе, на днях я была у своей подруги, графини Бруннеллески, и первые гости начали прибывать без четверти двенадцать. Так что…
— Хозяйке это доставляет столько беспокойства, столько волнений, — сочувственно шептала Изабель.
— Ну что ж… Надо привыкать, не так ли?
И тут раздался звонок. Альфред и Розина бросились к дверям.
— Играйте, — крикнула Розина музыкантам.
Они тут же заиграли блюз. Но никто не появился. Розина не могла больше выносить неизвестность. Она позвала:
