Алексей Котов - У ангела болели зубы : лирическая проза

Я вижу Сашку только через пару дней.

Он сильно пьян и куда-то спешит. Сашка издалека машет мне рукой и смеется.

— Завтра!.. — кричит он. — Завтра вечером, писатель!

Я кричу в ответ:

— Нашел свою Золушку?

Сашка садится в машину. Он отвечает только после того, как основательно устраивается на заднем сиденье.

Потом Сашка кричит в открытое окно:

— Па-а-а тундре!.. Па-а-а стальной магистрали-и-и!..

Если Сашка поет эту блатную песню, значит степень его опьянения достигла своей критической точки.

— Убивать вас, писателей, нужно, Лешенька!.. — У Сашки удивительно доброе, какое-то расплывшееся лицо. — Вы все — Иуды!.. К стенке вас нужно ставить и расстреливать на фиг!..

Пятница… Вечер. Я собираю вещи. Мне пора домой.

Сашка открывает дверь моего номера пинком.

— Ты еще здесь, да?..

Он даже не смотрит в мою сторону. Сашка спешит: он ставит на телевизор «дивидюшный» проигрыватель и возится со шнурами.

— Я тебя провожу на вокзал… Потом… Ой, блин… Ща-а-а… Черт, ну вот, запутался!..

Но Сашка все-таки справляется со шнурами.

— Смотри!..

Я сажусь в кресло и закуриваю.

Сашка нажимает кнопку воспроизведения на проигрывателе и отходит в сторону.

— Смотри!.. Я все-таки нашел ее…

— Кого?

— Девственницу.

У Сашки странный, какой-то надорванный голос… Он тяжело дышит и сопит так, словно он ворочал бревна.

— Смотри же, болван!

Я послушно глазею на экран телевизора. Там — пять эпизодов от пяти секунд до полуминуты… В их центре — удивительно милая и простодушная девушка. Когда она улыбается, меня тоже тянет в улыбку. Какое же у нее удивительно чистое и ласковое лицо!

Я не без удивления спрашиваю:

— Кто это?

Сашка тихо говорит:

— Лена Долохова.

Я буквально подпрыгиваю в кресле:

— Кто-кто?!..

— Именно она, Лена…

О «половых приключениях» Лены Долоховой — хронической «эпизодницы» — в артистической среде уже долгих семь лет ходят самые настоящие легенды. Лена успела переспать со всеми кинематографическими тусовками, группировками и направлениями в искусстве. В сущности, Лене уже давно интересно не кино как таковое, а ее любовные приключения.

Даже сам Сашка — известный либерал и неудачник-многоженец — как-то сказал о ней:

— Леночка просто удивительная дрянь!

Я снова смотрю на экран. Меня почему-то тянет в улыбку… Да, там, на экране, действительно Лена Долохова. Но если бы Сашка не сказал, я бы не узнал ее. Это попросту другая девушка — светлая и удивительно чистая.

— Ленка замуж вышла… — глухо говорит Сашка. — Парень на два года моложе ее… Водителем у нас работает. Знаешь, такой деревенский увалень… В Москве всего год… Олух, одним словом.

— Ну?..

— Что, «ну»?!.. — повышает голос Сашка. — Ленка с ним уже почти год крутится. Ей рожать через месяц. Я оператору чуть голову не оторвал… У Ленки живот уже… Ну, большой очень…

Длинная пауза.

Сашка трет лицо руками и говорит в ладони:

— Любовь, одним словом…

Я осторожно спрашиваю:

— Какая любовь?.. У кого?..

Сашка мычит в ладони:

— У Ленки любовь… С эти деревенским идитом.

— Что, правда, да?..

У Сашки странно дергаются плечи.

— Да я и сам не поверил… — он смотрит на меня и вдруг кричит так, что, наверное, слышно на улице. — Кончай ржать!!..

На вокзале Сашка то и дело отходит от меня в сторону… Он отходит то к киоску с газетами, то к стенду с расписанием, то просто так, зачем-то рассматривая свой сотовый телефон.

Сашка думает… И у него больное, измученное лицо. Из-за полноты оно снова кажется смешным. Сашка опять похож на страдающего поросенка. Иногда он осторожно смотрит на меня, но тут же отводит глаза в сторону, едва уловив мой взгляд.

Когда до отправления поезда остается всего пять минут, Сашка подходит ко мне и берет меня за пуговицу.

— Я вот что… — он смотрит на пуговицу и кривит губы.

Это не усмешка, но и не улыбка… У Сашки огромные, больные глаза.

— Я это… Как сказать-то?..

Я улыбаюсь:

— Говори короче. Мне в вагон пора.

Сашка кивает:

— Я… (снова виноватая улыбка) Впрочем, при чем тут я?.. — Сашка сопит и вот-вот открутит мою пуговицу. — Пойми, дурак, что все проходит. Понимаешь?!.. Все!.. И эта любовь у Леночки тоже пройдет… А потом у нее все начнется заново. Вся эта ее привычная жизнь, черт бы ее побрал!.. От этого не убежишь… Никто не убежит. А все мы говорим-говорим-говорим… Снимаем фильмы или пишем рассказы. Находим причины для оправдания себя и оправдания для своих причин… Словно колесо крутится перед глазами…

Сашка замолкает.

Он все-таки отрывает мою пуговицу и механически бросает ее под ноги.

— Вот ты говоришь, Бог… — Сашка смотрит мне в глаза. — Ну, я… Я не знаю… «Веришь — не веришь» это же только игрушки какие-то… А Бог — как дыхание, понимаешь?.. Бог — не шоры на глаза, не хомут на шею, а именно дыхание!.. И если иначе, то тогда зачем это все?..

Сашка опускает глаза.

— Я не то говорю, не то и не так!.. — в его голосе вдруг появляется злость. — Плевать я хотел на эту Ленкину любовь!.. Ну, влюбилась стерва, похорошела от этой любви и беременности… Ну, разлюбится она потом со своим увальнем… Нормальному парню жизнь изуродует. Она одна, что ли, такая?!.. А мы, мужики, чем лучше-то?! Мне недавно рассказывали…

Сашка замолкает настолько неожиданно, что его последний слог похож на всхлип. Ему словно заткнули рот.

Сашка молчит и с ужасом смотрит на меня.

— Я же снова не о том говорю… Почему?!

Я улыбаюсь:

— Мне пора, Саш… Ты приедешь к нам? Кстати, тебе Наташка привет передавала.

Сашка кивает:

— Да-да… Спасибо.

Он настолько растерян, что готов заплакать от досады.

— Подожди!..

И он начинает захлебываться словами:

— Почему Иуда предал Христа?!.. Разве Иуда был хуже нас с тобой? Почему Иуда поцеловал своего учителя и сказал «Радуйся, равви»?!.. Он же не думал, что он предает, не думал, понимаешь?!.. Потому что нельзя предать Бога, пока Он — Бог!.. Иуда просто перестал верить… Просто перестал и все!

Сашка пытается заглянуть мне в глаза.

Я отворачиваюсь и говорю:

— Сашка, мне все-таки пора…

Он кричит:

— Да подожди же ты!..

Он ловит меня за руку:

— Предавать нельзя, предавать нельзя!.. Нельзя прийти, а потом вот так просто — чудовищно просто! — потерять Бога. Потому что Бог умирает молча. А ты — человек! — не понимаешь, что с тобой происходит. Ты смеешься и радуешься, а Бог умирает, ты злишься или любишь, а Бог умирает. Ты думаешь, что ты живешь, но твоя вера уже перестала быть твоим дыханием… Нужно уметь иначе. Нужно жить совсем иначе!.. Помнишь, помнишь, как воскликнула та женщина: «Куда вы положили Господа моего?» Бог был мертв. И я не могу найти трагедии большей, чем эта! Когда человек ищет Бога и не может предать его даже после того, как тот был распят и умер. Нужно только так, иначе Бог не воскреснет. Понимаешь?!.. И нельзя предавать, как Иуда. Слышишь, ты?!.. Нельзя!

Я уже рву руку из жарких ладоней Сашки.

Я злюсь… И я удивляюсь собственной злости.

— Саш, уйди!.. И пошел ты к черту!.. Сам ты Иуда!

— Я не о тебе, Лешенька.

— А почему ты так смотришь на меня?!

— Да я же на вас всех так смотрю!.. На всех, понимаешь?!

— Ах, ты ж поросенок несчастный!.. — и я уже готов ударить Сашку. — Что ты других судишь?!.. Ты на себя лучше посмотри. Какой ты сам!.. Что, в святого поиграть решил, режиссер?

Я отступаю спиной к вагону. На шаг, еще на шаг…

Сашка опускает глаза… Я вижу только его пухлые, бледно розовые щеки.

— Сволочь же ты, Сашка!.. Тоже мне, судья нашелся!

И я плюю под ноги…

Ночью я долго не могу уснуть… Я люблю дорогу, люблю стук колес и позвякивание ложки в стакане… Так проще думается. Но сон не приходит.

Сашка приезжал к нам с Наташкой тогда… Давно… Пять лет назад.

Любопытно, но я почти ничего не помню из тех трех дней… Кроме последнего вечера, когда Сашка напросился проводить меня на работу.

О чем мы тогда говорили с ним?.. Нет, я не помню даже намека на смысл нашего очередного спора. И была просто отвратительная погода!.. Конец ноября — то снежный, то дождливо мокрый — плодил лужи и порождал тьму прямо из земли. В конце концов, мокрый, тяжелый снег пересилил дождь.

Сашка шел рядом. Если бы я не придерживал его за руку, он шагал прямо по лужами… На его высокий, раздраженный голос оглядывались редкие прохожие.

Потом я остановился и сказал:

— Сашка, мы пришли.

Сашка удивленно посмотрел мне в лицо и спросил:

— А где твой храм?

Я улыбнулся и сказал:

— Ты уже стоишь перед ним. Пойдешь со мной?..

Сашка испугано смотрел на купол православного храма едва видимый во тьме. Он помрачнел, попятился и отрицательно покачал головой.