Ира Брилёва - Приключения бизнесмена
Больше ничего интересного не случилось. Вдоволь накатавшись и насмотревшись до одури на рукотворные подземные красоты, Серёня проголодался. Взглянув на оставшийся от прошлой жизни навороченный швейцарский «Ланжин», он понял, что пропустил не только время завтрака, но даже и время обеда. Исправлять это упущение Серёня отправился во вчерашнее кафе, где официанты уже стали его узнавать. Истратив на обед ровно столько, сколько может себе позволить разумный безденежный человек, Серёня вдруг подумал о своих новых «подмостовых» знакомых. «Надо бы народу приятное сделать», — решил он, шагая в сторону ближайшего магазина. Нагрузившись консервами и тортом, Серёня с удовольствием подумал, что сегодняшний день прошел не зря.
Солнце начинало садиться, когда он подходил к своему новому месту жительства. «Дома» были только Филиппыч и бабка Маланья. Увидев гостинцы, бабка Маланья ничуть не удивилась:
— Хорошего человека за версту видать, — сказала она, разжигая костер под «козлюнчиком».
Скоро вечерние тени легли на траву, и с работы потянулись остальные обитатели «подмостовья». Зойка принесла большой пакет с овощами и зеленью, а Мария четыре буханки хлеба. Малолетний Колька после вчерашней выходки ещё домой не являлся. Но Мария за него не беспокоилась.
— Хуже все равно быть уже не может. А так, он хотя бы за себя постоять научится, — обронила она на вопрос бабки Маланьи про её сыночка. Тему закрыли. Женщины занялись приготовлением ужина, и обычный домашний кухонный разговор плавно потек под мостом. Сереня присел рядом на корточки и стал слушать.
Бабка Маланья с грустью рассказывала про свою идиотку-дочь.
— Когда она в институте училась, я ей письма присылала. А она потом мне эти письма возвращала назад с исправленными ошибками. Представляете? Я тогда только удивлялась. Нет бы мне тревогу забить. Э-хе-хе, разве я могла предположить, чем все это закончится. — Бабка помешивала в котелке кипящий ужин. Зойка сидела рядом, немного приоткрыв рот, и слушала. Мария, порезав хлеб, тоже примостилась около костра. Ей, может быть, и хотелось о чем-то рассказать, но она, как большинство людей её профессии, чувствовала себя уверенно только перед одной аудиторией — школьной. Перед любой другой она терялась. Да и что она могла рассказать этим людям? О том, как она замечательно учила детей читать и писать? Кому это здесь было интересно? А практических жизненных советов от неё и вовсе никто не ждал. Что толкового может посоветовать учитель, живущий под мостом?
На учителей часто возлагают большие надежды, а они не всегда их оправдывают, они — такие же обыкновенные люди, как и все. И не стоит себя обманывать: настоящий учитель — это редкий исчезающий вид. Где же то безграничное терпение и усердие, которого требует невинная детская душа? Нет сейчас этого терпения, и ни в одном институте его не преподают. Хорошо ещё, если писать без ошибок научат. Но и это сейчас почти невозможно.
Обычно, после института, после разгульно-необременительного студенчества, юный педагог, как и любой вчерашний студент, всегда начинает другую жизнь. Некогда учителю развивать свой кругозор и реализовывать потенциал, крутится он, как белка в колесе, разрываясь между неустроенным бытом и школьными заботами. И затягивает его эта жизнь, словно болото. Тонет понемногу в том болоте юношеский энтузиазм, а на поверхности остаётся только злость от собственной дурацкой неустроенности. И редко кто может этой злости противостоять. Устоит человек — значит, он и есть настоящий учитель! А если человек эту злость наружу выпустит, то лучше и не думать, какой результат получится.
Мария в последнее время часто размышляла о своем прошлом и будущем и чувствовала себя последней идиоткой: нехорошо ведь, когда у человека, который должен чему-то научить других, у самого в этой жизни одни провалы и полная неизвестность.
Серёня подвинулся поближе к огню и спросил:
— Товарищи-граждане, а как вы себе мыслите зимовку под этим мостом? — Ответом ему была гробовая тишина, и Серёня понял, что зимовать под мостом никому из этой кампании ещё не приходилось. И даже думать пока об этом не хотелось — страшно!
— Понятно, — пробормотал Сереня и решил все свои расспросы отложить «на потом». Деланно веселым голосом он сказал: — А у нас сегодня на ужин полагается десерт — торт! — Компания оживилась и повеселела. Решили дождаться «Профессора» — что-то он припозднился — сегодня в церкви был большой праздник, и «Профессор» задерживался в надежде получить кусок пожирнее: он зачастую был здесь основным кормильцем, поскольку церковь всегда кормила сирых и убогих.
В костерок подбросили дров, и разговор снова ожил. Бабка Маланья на поверку оказалась философом-любителем, чисто Сократ в юбке, и Серёня в очередной раз подивился её здравому уму и умению разложить любую ситуацию по полочкам. Бабка как бы невзначай, совершенно неназойливо выспросила у Серёни о его вчерашних приключениях и задумалась.
— От судьбы не уйдешь. Кому быть повешенным, тот не утонет, — вынесла она свой вердикт. — Значит, испытания тебе такие, мил человек. Вот Господь и посмотрит, чего ты стоишь. Если правда, что ты бизнесмен хороший — вернешь себе все сторицей. А если нет — не обессудь. На себя тогда пеняй. Вот, хочешь, я тебе случай один расскажу. Это все взаправду было, я точно знаю. Однажды вечером по дороге ехала машина. Так просто, по делам ехала. И в ней два человека сидели. Едут себе и едут. И вдруг, откуда ни возьмись — грузовик. Ба-бах! И ту машину в клочья! Один человек из тех двоих немного пострадал, ну там поломало ему чего. А второй — нет. Целёхонёк. Вызвали скорую, всё как полагается. Погрузили раненого и поехали. Только за поворот повернули и тут снова — ба-бах! Навстречу мусоровоз ехал. Что он делал на той дороге в такой поздний час — бог весть! Только того раненого, который в скорой был — насмерть. Вот так-то. От судьбы не уйдешь.
Всем стало немного не по себе от бабкиного рассказа, и разговор снова затих. Ситуацию спас неизвестно откуда появившийся Профессор. Даже с первого взгляда было заметно, что он слегка подшофе. Но со второго взгляда было заметно, что совсем и не слегка. Профессор пребывал в прекраснейшем расположении духа. В руках у него был увесистый пакет, от которого исходил запах еды.
— Доброго здоровьичка, православные! Чем сегодня ужинаем? — немного заикаясь, бодро пропел Профессор. Не обращая внимания на этот риторический вопрос, бабка Маланья стала разливать по тарелкам вкусно пахнущую еду, и Профессору подала в первую очередь.
— На, мил человек, поешь-закуси. Ты сегодня за всех нас перед Господом помолился. За благое дело не грех и выпить. Давай, давай, закусывай. — Но Профессор отставил тарелку в сторону и стал вытаскивать из своего пакета вареные яйца, помидоры, картошку, четыре банки рыбных консервов, большой кулек с конфетами, другой — еще больше — с печеньем. Все это богатство он сложил у Маланьиных ног со словами:
— Вот, матушка-кормилица, это для всех. Сегодня добрые люди все это промеж страждущих безвозмездно раздавали. Может, грехи замаливают. А может и просто так, из милосердия. Нам-то, грешным, все равно. Дай им бог здоровья. — И Профессор размашисто, с чувством перекрестился. — Принимай, матушка, — обратился он к Маланье, — ты у нас лучше всех знаешь, что с этим делать. — И громко икнул. Маланья улыбнулась, погладила Профессора по голове, словно он был маленьким мальчиком, и сложила припасы назад в пакет.
— Это на завтра. Сегодня на ужин еды достаточно. Ешьте уже.
Вся компания дружно навалилась на ужин, а после сытного горячего варева, большой торт, поделенный на всех кухаркой-экономкой, казался верхом блаженства. Торт был похож на клумбу — весь в разноцветных розочках, и нежно пахнул ванилью. Бабка Маланья положила на чистую тарелку два куска торта и протянула Марии:
— Если сегодня Колька вернется, дашь ему. Пацану тоже сладенького хочется. Но смотри, коли до утра не придет, тогда сама съешь. А то ещё не дай бог отравится — срок хранения-то у торта не длинный. — Мария благодарно кивнула, и тут, словно чертик из табакерки, из кустов выскочил Колька. По торопливости, с которой он выхватил кусок торта из рук матери, стало ясно, что голодный мальчишка давно наблюдал за дружным ужином из соседних кустов.
— Куда грязными руками, — рявкнула на него бабка Маланья. — А ну, бегом к речке, руки помой. — Колька шмыгнул носом, насупился, но торт вернул и к речке сходил. Ему налили густой похлебки, и только после того как он выцарапал со дна тарелки остатки еды, разрешили съесть редкую для Кольки сладость.
Серёня, хоть и не был моралистом, но все же решил уточнить, собирается ли пацан становиться на скользкий путь карманного воришки, или же вчерашнее происшествие с «профессорским» кошельком — это позорный, но одиночный факт в Колькиной биографии.
